— На крыльях тебе не улететь, — констатировал я. — Боюсь, на вимме тоже. Во-первых, поздно, во-вторых, сюда сейчас никто не возьмется сесть, да и одежда у тебя все еще сырая. Простудишься.
— Что же мне делать? — растеряно спросила она.
— Оставайся здесь, — предложил я. — Тут на втором этаже есть две гостевые комнаты. — Тебя ведь никто не хватится в Саманданге? Ну, тот парень, например? Или подруги?
Она смущенно покачала головой.
— Идем, — я протянул ей руку. — Убедишься, что там вполне приличное место, совсем не такое архаичное и странное, как рабочий кабинет пары десятков поколений Воронов.
Башня казалась Юльке действительно странной и архаичной, словно контрастом к ультрасовременному обиталищу нагов. Сам кабинет был абсолютно круглый, у него даже потолок оказался в виде свода. Каменные, встроенные в ниши полки с книгами повторяли очертаниями форму башни. Стол, шкаф, стулья, кресла — все казалось тяжеловесным и массивным, из какого-то темного и жесткого, почти черного по цвету дерева. Большой старый камин не имел выемок для аэров, а значит, топить его можно было только дровами. На верхнюю площадку можно было попасть только через кабинет хозяина, так же, как и спуститься в спальное помещение на третьем этаже, не имевшее выходов на центральную лестницу, только на узкую боковую, выбитую в стене, ту самую, часть которой выводила на крышу башни. Второй этаж был как бы официальным: половину занимало помещение для приема гостей и проведения совещаний, представлявшее собой полукруг, на плоской стене которого в углу был огромный, старый, закопченный камин и гигантская, во всю стену, уникальная карта земель, выполненная в виде гравюры по металлу, со множеством обозначений, сделанных разноцветными светящимися кристаллами; во второй половине были оборудованы две маленькие гостевые комнаты, вполне современные, отапливаемые аэрами и ничем не напоминавшие весь этот музей. На первом располагалась прихожая, кухня, и еще две маленьких комнаты для слуг, одну из которых занимал Нвер. Рес пояснил, что под башней имеются обширные подвалы, часть из них завалена всякой любопытной древней рухлядью, и признался, что время от времени любит покопаться в ней, но ни разу у него не хватило терпения разобрать эти завалы до конца.
— Хотя в некоторые годы я даже пытался их каталогизировать, — признался он со смехом. — Но меня никогда не хватало больше, чем на два дня.
— Так нанял бы кого-нибудь более терпеливого, — предложила она.
— А вдруг там хранится что-нибудь… зловещее? — шутливо предположил он.
— Ага, полуобглоданный скелет мамонта, — хихикнула она. — Консервы на черный день.
— Фу, — поморщился Рес. — Вонючий, наверно. Тухлятина. Не для гурманов.
Пожелав хозяину спокойной ночи и оставшись одна, она поразилась тишине, ставшей для нее, студентки, столь непривычной в последнее время. Там, наверху, завывал ветер и все время что-то свистело и громыхало. Здесь, внизу, оказалось на удивление, прямо-таки зловеще тихо. Переодевшись для сна в странную пеструю хламиду из тонкого шелка (Рес пояснил, что лет 50 назад была тут забавная мода на подобные мужские одеяния), она завернулась в одеяло и попыталась осмыслить все увиденное и услышанное за сегодняшний день. Рассказ Реса о потерявших человеческий облик Вечных ее изрядно напугал, и ей страшно было представить, что кто-то может проделать такое с Сашей. Вон, Вагабр до сих пор не вернул себе человеческий облик, так и бродит, бедняга, в виде оленя вокруг Рузанны.
В конце концов она заснула, провалившись в какой-то странный, муторный и душный сон, который с каждым мгновением становился все тяжелее и тяжелее. Ей снилось черное с алмазными сполохами небо и кристально-прозрачная земля, неожиданно переходящая в странную серую пустошь, за которой простирался иссиня черный, неспокойный океан, от которого веяло холодом и смертью. Там, на серой полоске земли, на половину пространства расползлась угрюмая белая с черными полосами тварь, с отталкивающей трехглазой мордой, большеухая, желтоглазая, с пастью мелких острых зубов, увенчанных четырьмя внушительными клыками. Тварь с отвратительным чавканьем что-то ела, пуская кровавые слюни и время от времени выдирая клыками куски мяса. Вокруг нее лежали…да, именно они: белый олень с перерезанным горлом, бездыханная серо-рыжая рысь, огромный лохматый зубр со вспоротым брюхом, странное ящероподобное существо, придавленное огромным камнем, ворон, насквозь пронзенный гигантской стрелой. Она поспешно огляделась в поисках змея, и, не найдя его, испугалась, не он ли превратился в эту омерзительную тварь, но к счастью, она ничем не напоминала ей змея. Там, за спиной твари, она разглядела еще тела погибших, но, испугавшись до безумия, отпрянула назад, привычно выставив руку, чтобы вырваться из Маара… Выпав в реальность, она обнаружила, что падает с гигантской башни прямо в океан и, подхваченная яростным воздушным потоком, летит, пытаясь справиться с порванными крыльями, прямо на скалы, прямо навстречу поднимавшемуся с них аспидно-черному змею. «Ты меня предала, — сказал ей змей, когда она поравнялась с ним в воздухе. — Ты меня бросила, — крикнул он, когда она попыталась выровнять полет и обойти его, чтобы не упасть на камни. — Сбежала, оставила меня с этими… кошками, ящерицами и прочими тварями. Рядом со мной нет людей…Что же ты теперь хочешь от меня, если ты сама толкнула меня к ним?» С трудом удержавшись в воздухе, она почти уже проскочила мимо него, но он неожиданно ринулся навстречу, захлестывая ее кольцами своего тугого, сильного змеиного тела. Она дернулась, чтобы вырваться, но кольца сжались, затягиваясь все сильнее и сильнее и душа ее, и когда в груди уже не осталось ни капли воздуха, она неожиданно вывалилась в черное, непроницаемое пространство каменной комнаты. Тяжело дыша, она вскочила с кровати — призрак змея, казалось ей, все еще был здесь, глядя на нее из темноты желтыми, неподвижными глазами. Иди сюда, требовали эти глаза. Ты моя. Не надо длить агонию. Ты моя, смирись с этим.
Охваченная неконтролируемым ужасом, она выскочила вон из комнаты и, плохо соображая, где находится и что делает, бросилась вверх по лестнице. Улететь. Улететь, как тогда, с верхней площадки Наган-Карха, надо только надеть крылья и прыгнуть, не побояться прыгнуть, а дальше крылья сами сделают свое дело.
Выскочив под ледяной ветер, она кинулась искать крылья, но в темноте никак не могла найти их. Обшарив всю площадку, она убедилась, что их нет. Паника и ужас захлестывали ее все сильнее и сильнее, и тут ей пришла в голову совершенно безумная мысль — а может, она тоже сможет обернуться в какое-нибудь крылатое существо? Мысль была настолько дикой, что она, нащупав несколько каменных ступеней, поднялась по ней почти до зубцов и увидела лежащий за ними черный, холодный океан…
И тут кто-то властно стащил ее со ступеней. Юлька заорала от ужаса и попыталась вырваться, но ее крепко, железной хваткой прижали к груди и держали так, пока она не перестала вырываться. Когда силы ее безумия иссякли, она, тяжело дыша и едва не падая от изнеможения, вцепилась в одежду своего спасителя и бурно разрыдалась.
— Пойдем-ка отсюда, — сказал Рессер, поспешно уводя ее с ледяного ветра. — Расскажешь, что за кошмар с тобой приключился.
Она снова оказалась в кабинете, завернутая в плед, и, по прежнему цепляясь за его шею, вперемешку со всхлипываниями, пересказывала ему свой кошмар, до сих пор не понимая, какая из его частей была сном, а какая — явью. Он гладил ее растрепанные волосы и вздрагивающие плечи, прижимая к себе и покачивая как ребенка, а потом, когда она выговорилась и выплакалась, разжал ее судорожно вцепившиеся в ткань его просторного узорчатого халата ладони, положив их себе на грудь. Тут до Юльки вдруг дошло, что на нем, кроме халата да кое-как натянутых брюк, ничего больше и нет, да и на ней, кроме сорочки, тоже, и что она все это время поливает слезами его голую кожу…Она замерла, собираясь отстраниться и поняла, что отстраняться ей не хочется, что ей нравится исходящий от него теплый, чуть терпкий запах и жесткие руки, умеющие касаться удивительно нежно…
