Эта мысль обескуражила, лишила уверенности. Я замерла, прислонилась к двери и прислушалась, однако кроме шума в собственных ушах, больше похожего на беспокойное отстукивание маятника, ничего не услышала. Не к месту вспомнились ужастики, смотренные во времена юности. Сейчас по законам жанра с наружной стороны припрут ворота, а я окажусь в ловушке…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Ой, всё! — воскликнула я вслух и попыталась образумиться: — Прекрати себя пугать, либо выметайся отсюда!

Вновь распахнула дверь и вошла. Выдохнула в пространство — дышалось с паром, но мне показалось в доме минус не такой отчаянный, теплее чем в сенях. Передняя соседствовала с кухней, оба пространства являли единой целое, лишь частично разграничивались печью. Шагнула к печи и прислонила руку — холодная. Некогда беленые стены посерели, местами обтрескались. Старенький «Зил» отключен, шнур лежит на нём же, сверху. За холодильником стол и пару табуретов, за печь заглядывать не стала, прошла дальше, в комнату.

Первое что бросилось в глаза — трюмо, зеркало которого завешано льняной тряпицей. Раньше она служила скатертью, сейчас больше напомнила половую тряпку. Комната оказалась просторной, с минимальным набором мебели, от этого смотрелась ещё больше, ещё не уютнее.

Всего комнат две. Проём в стене, без двери, вел из большой комнаты в спальню. Там стояла тахта, письменный стол, шкаф. На железной кровати с панцирной сеткой скручен матрас, прикрыт покрывалом. На доступных взгляду поверхностях ничего кроме пыли, никаких личных вещей, забытых безделушек. Я засомневалась имею ли право лазить по шкафам и чужим ящикам, да и в дом меня никто не приглашал, кстати. Вернулась в большую комнату и обнаружила источник тепла: масляный радиатор из пяти ребер воткнут в розетку, снизу горит красный огонек. Стоит совсем рядом с заинтересовавшим меня окном. Вот откуда эта изморозь на стекле. Уверенность, что меня тут ждали окрепла. Я поднесла стул ближе к радиатору, протерла его перчаткой и уселась, подвинув ноги ближе к теплу. Не скажу, что мне стало комфортнее, но руки улавливали легкий приток теплого воздуха.

Меня не заставили долго ждать, чего-то подобного я внутренне и ожидала, упрямо твердя себе: я не боюсь. Часы мобильника отсчитали четыре минуты до того, как открылась дверь. Она встала в проеме комнаты, оперлась плечом в косяк и с вызовом уставилась мне в глаза. На ней костюм; куртка и брюки, из тех что носят горнолыжники. Шапку она сняла и сунула в карман, волосы собраны в неизменный хвост на макушке. С минуту мы пялились друг на друга не мигая. Я не удивлена вошедшей, чего-то подобного и ожидала, удивилась лишь переменам, произошедшим с ней. Во взгляде, в вызывающем выражении лица, слегка кривящимся губам. Отнюдь не серая мышка — дерзкий, любопытный крыс скорее. Она втянула ноздри, кончик носа сделался ещё острее, подтверждая схожесть с грызуном.

— Всё успела рассмотреть, или я дала тебе слишком мало времени? — заговорила она первой. — Надеюсь успела насладиться? Самое интересное тут.

Вика показала пальцем на спальню, стянула с себя перчатки и прошла в спальню. В волнении я кусала нижнюю губу, а спохватилась почувствовав, что делаю себе больно. Со скрипом открылась створка шкафа, вскоре девушка вернулась, держа в руках стопку писем, перевязанных толстой, шерстяной ниткой. Бросила их на стол, отошла туда где стояла ранее и вновь подперла косяк. Отрезает мне выход?

— Это письма моей матери, адресата знаешь. Читай, — предложила она. Прозвучало почти приказом. — Может быть тогда узнаешь, что такое любовь.

— Ты заблуждаешься. Это не любовь, это безумие. — Мой голос спокоен и не дрожит, отмечаю я. Вике не нравится моя фраза или мое спокойствие, а может всё в совокупности. Она дергает губой и упрямо повторяет:

— Читай.

— Я не читаю чужих писем.

— Ай-яй, нехорошо врать. Разве тебя, такую правильную, этому в детстве не учили? Как минимум одно чужое письмо ты прочла, раз прикатила сюда. Батя твой не мог рассказать, выходит ты нашла письмо. Читай, я сказала.

— На что ты надеешься? Я прочту, пойму тебя, прощу и мы сольемся в объятьях? Или ты рассчитываешь, что я возненавижу отца, стану посыпать себе голову пеплом, не забывая биться ей всякий раз о стену? Мы не о том говорим…

— Здесь я решаю, о чем мы говорим! Я! — взвизгнула она, скатываясь в истерику. Впрочем, тут же взяла себя в руки и мерзко улыбнулась: — Неужели ты ещё не поняла — ты уже давно ничего не решаешь?

— Глупая. Ты глупая, запутавшаяся девчонка. Вообразила, что твои грязные игры что-то решают? А ты не задумывалась, что тебе придется отвечать за содеянное?

— Свою муру про совесть задвигай в другом месте. И не вам с папашей меня судить.

— Я поняла, разговор бесполезен. И знаешь, что интересно? — встала я со стула, намереваясь договорить и уйти, потому как поняла: напрасно трачу время. — При других обстоятельствах, я была бы счастлива иметь сестру. Младшую, старшую, родную, не родную, любую. Я могла бы разделить с тобой твоё горе, постараться тебя утешить, могла. Но не теперь… слишком много всего стоит между нами. Мне тебя жаль, ты очень неразумно тратишь свою жизнь. Меня не интересуют эти письма, я пришла сказать тебе: катись из моей жизни, вместе с записками и угрозами! Не смей топтаться в ней, слышишь, не смей! — последнюю фразу я шипела, подобно гусыне, но мне было наплевать насколько глупо я смотрюсь. Она делала вид, что ей пофиг чего я там горожу, тем не менее, лицо её запылало, а губы стянулись в тонкую нить. Я сделала несколько шагов к выходу, поравнялась с ней и предупредила в лицо: — Если ещё раз вмешаешься в мою жизнь, тебе не поздоровится. Как минимум, я обращусь в полицию. Уяснила?

Ответ мне не требовался, я заспешила к выходу, допустив тем ошибку. Самую главную — оставила её за спиной. Раздался треск, но я не успела ничего предпринять: ни повернуть головы, ни зашагать быстрее, ни даже подумать, что бы это могло значить и каков он, производитель такого звука. В следующее мгновение почувствовала удар в шею, током, не иначе, решила я. А разряды уже бились в мозгах, отдавали в тело, заставляя меня дергаться, как в конвульсиях. Резкая, ужасающая боль обжигала. Электрошокер — успела сообразить я, прежде чем свалилась на пол.

В голове нещадно гудело и тикало, пересохшее горло саднило. Я попробовала сглотнуть, поморщилась и разлепила глаза: полусижу на полу, прислонившись спиной к стене, левая рука невольно вытянута. Эта дура пристегнула меня наручником к батарее. Батареи проложены по всему периметру дома, две толстенных металлических трубы, закрепить за неё наручник не получилось бы, но она защелкнула оковы в месте их соединения. Этот переходник гораздо меньшего диаметра.

В доме стояла тишина, Вики нигде не наблюдалось. Интересно сколько я пребывала в отключке? Судя по всему, недолго, ещё ни один мускул тела не затёк, а зад только сейчас ощутил холод пола. Я пошарила свободной рукой в карманах куртки — телефона нет. Приподнялась и села на корточки, боясь отморозить себе все женские органы.

— Очухалась? — Вошла Вика. Я не отвечала, потому как, хотелось орать, а психов лучше не злить. То, что она псих — очевидно, тут уже и без справки разобраться можно. Сейчас гораздо интереснее отчего я так глупа. Зачем заявилась сюда, ни секунды, не подумав об опасности, рассчитывала на конструктивный диалог? Наивная идиотка, горько усмехнулась я. Неужели ещё верю в людей? Она прошла, села на стул, где я сидела ранее, и ехидно сообщила: — Машину я твою отогнала немного, а телефон пока у меня побудет. Знаешь, что я могу с тобой сделать?

— Откуда? Даже не подозреваю.

— Я могу оставить тебя здесь, выдернуть этот шнур из розетки, — указала она на радиатор. — Хотя от него и так никакого толка, а вернуться сюда только весной.

— Щедро. Говорят, это самая легкая смерть.

— А ещё я могу накинуть тебе на шею веревку, а ты будешь корчиться, пытаться вдохнуть хоть глоток этого гребанного затхлого воздуха. И тогда тебе будет не до веселья. Поверь, у меня достаточно сил, чтобы проделать такой фокус.