Когда же дурман любви немного поослаб в нём, Глеб отправился домой, чтобы подготовиться к встрече с девушкой своей мечты, к встрече с той единственной, которую он любил большую часть своей жизни. Ведь он должен выглядеть хорошо, обязан быть безукоризненным во всём, если хочет добиться расположения этого восхитительного ангела, что спустился к нему с благостных лазоревых небес.
Только с ослаблением эйфории в нём возрастал страх. Глеб начинал бояться, что будет занудным на встрече. Он не знал, какие вопросы может задать Настя, да и вообще, о чём он будет с ней разговаривать. Хотя круг его интересов довольно-таки широк, но вот багаж его знаний, несмотря на их разношёрстность, был не очень-то велик. К тому же Глеб не был никогда душой компании. Он не умеет устранять неловкие паузы в разговоре, когда таковые появляются. Да и его опыт общения с противоположным полом до того ничтожен, что, кажется, общих тем для разговора у него не будет. О чём спортивный парень, увлекающийся философией и боевыми искусствами, может разговаривать с девушкой. Он никогда не покидал пределов своей страны, а Настя бывает за границей. Он не посещал театров, почти ни с кем не виделся. Круг его общения сводится к дорогим друзьям, которых он приобрёл в свои школьные годы по доброй воле милостивейшей судьбы. Его жизнь скучна и малоинтересна, как безжизненный невзрачный камень средь живописных мест очаровательной природы. Разве кто остановится полюбоваться им, когда вокруг полно благоуханных красочных цветов, когда неподалёку шумит бурливый водопад и реют над речужками пугливые стрекозы? Кто заметит укрывшийся в траве недвижный серый камень, когда в бескрайнем небе безмятежно плавают волнистые облака, местами продырявленные златоцветными лучами полуденного солнца? Глеб ужасно боялся стать предметом чьих-либо насмешек, а в особенности той, которую он без памяти любил все эти долгие годы их угнетающей разлуки. Больше всего на свете он страшился, что Настя после сегодняшней беседы заклеймит его бесперспективным первосортным дураком, безнадёжно закоснелым в собственном занудстве. Тогда вряд ли ему удастся добиться её благосклонности в будущем. В добавок ко всему болезненное сознание ограниченности своих финансовых возможностей было причиной тяжкого стеснения, неизбывно обитающего в нём. Это стеснение, как неразрываемая цепь, сковало пламенное сердце Глеба, исполненное светлой искренней любви.
Кто знает, где кроется первопричина данных страхов, откуда взялся этот жалящий гудящий рой мучительных сомнений и жестоких заблуждений, умертвивших в Глебе здравомыслие?
С горем пополам Глеб всё-таки собрался с мыслями и в положенное время отправился на встречу с Настей.
Придя в условленное кафе чуть раньше назначенного времени, Глеб огляделся внутри и, убедившись, что Насти ещё нет, вышел на улицу – ожидать её там. Обуянный трепетным волнением, влюблённый юноша живо оглядывался по сторонам в сладостной надежде отыскать её среди нестройной мимо протекающей толпы. У Глеба появлялось странное чувство в верхней части живота каждый раз, едва его мечтательный торопливый взгляд падал на какую-нибудь девушку, удивительно похожую на Настю. Он чувствовал, как будто внутри него, в районе солнечного сплетения, мгновенно образовывалось нечто вроде вакуума, попутно с этим протекало ощущение лёгкого покалывания в том же месте, а также появлялась слабость в ногах. В его животе, там же, в районе солнечного сплетения, словно появилась чёрная дыра, непостижным образом оказавшаяся там. Казалось, она невозвратимо поглощала всю смелость Глеба, взамен одаривая его выступавшими на коже мурашками и пробегавшим по телу холодком. В такие мгновения Глеб ясно понимал, что означает выражение: «душа в пятки ушла». Лучше и нельзя описать то, что в нём тогда происходило.
Вдруг в этом нескончаемом людском потоке Глеб увидел Настю, идущую к нему. Она появилась ослепительной вспышкой молнии, раздирающей небесный полог мрака. Все минутами ранее испытанные им ощущения повторились вновь с удесятерённой силой, и электрический ток пробежал по всему его телу. У него едва не подкосились ноги. Сдерживая свой любовный трепет, Глеб наслаждался её беспримерной, упоительной красой. Он восхищенно любовался, как ласковый весенний ветерок нежно игрался с её длинными пепельного цвета волосами. Ах, как чудесно она улыбнулась ему, когда их взгляды встретились. Глеб улыбнулся ей в ответ и помахал рукой. Когда расстояние между ними сократилось до нескольких метров, Глеб пошёл навстречу воплощению своей многолетней любви.
Дружеские объятия, дружеский поцелуй, и они входят в кафе. Усевшись за свободный столик, они для начала заказали чай, зелёный, по предложению Глеба. Черный он не пил уже много лет, и совсем забыл его вкус.
– Ну, рассказывай, как живёшь? – обратился Глеб к Насте в неуклюжей попытке завязать приятный разговор. – Мы не виделись с тех пор, как ты перевелась в другую школу после четвёртого класса.
– Школу я закончила раньше положенного срока: программу десятого и одиннадцатого классов экстерном за год освоила, – ответила Настя.
– Надо же! – удивился Глеб. – Ты – молодец. Я тоже восьмой и девятый классы окончил экстерном за год. Как раз нашу школу закрыли после девятого класса и, объединив с соседней, сделали центром образования. Вот там я и доучивался.
– Это здорово. Я тоже десятый и одиннадцатый классы в Центре образования имени Чехова заканчивала. Там как обычные классы, так и экстернат есть.
– Правда, в новоиспечённое заведение не очень-то хотели принимать учеников из нашей школы, – сказал Глеб и отхлебнул немного чая.
– Почему? – с неподдельным интересом воспросила Настя.
– В соседней школе издревле бытовало, быть может, небезосновательное убеждение, что в триста пятой школе учились сплошь бездарные оболтусы, лишённые хоть какой-то мало-мальски радужной перспективы. Впрочем, я помню, какие в мою бытность пятиклассником были разбитные неотёсанные старшеклассники–выпускники. Но ведь не все были такими обалдуями. Были и у нас умные, целеустремлённые ребята с блестящей перспективой. Однако ученики соседней, более престижной, школы считали нас людьми второго сорта и относились к нам с нескрываемым презрением. Наверняка и преподаватели разделяли подобный взгляд на нас. Поэтому при объединении двух школ искали всевозможные причины для отказа нам в приёме. И действительно, очень мало человек смогли перевестись в центр образования. Меня тоже вначале не хотели брать, хотя за меня бывшая директриса нашей школы и замолвила словечко. Лишь благодаря моему брату директриса этой престижной школы, готовая уже отправить меня на все четыре стороны, резко передумала.
Тут обслуживающий их официант снова подошёл к ним, в надежде, что Глеб с Настей уже были готовы сделать основной заказ. Почти никогда не посещавший подобных заведений Глеб решил довериться Настиному выбору. Она что-то заказала, и учтиво поклонившийся официант спешно удалился.
– И каким же образом тебе помог брат? – участливо осведомилась Настя.
– Как-то речь зашла о том, что я не единственным ребёнком в семье, – ответствовал Глеб, – и любознательная директриса поинтересовалась, где учился мой брат. Название того учреждения, словно чарующее гипнотическое заклинание непреодолимой силы, вмиг переменило отношение директрисы ко мне. Та немного разоткровенничалась: поведала о своих дружеских отношениях с директором школы брата. Потом снова взяла мои документы и взглянула на оценки. У меня была одна единственная тройка по русскому языку. Директриса сказала, что в её школу принимаются дети без троек, но для меня она сделает исключение. Только я должен буду походить на факультатив по этому предмету, чтобы подтянуть оценку. Вот так мой брат, сам того не ведая, сыграл значительную, решающую роль в вопросе моего приёма в школу.
– Удивительно, – улыбнулась Настя. – Тебе повезло.
– Да, действительно повезло, – с глубокомысленным видом согласился Глеб, как бы заглядывая в недра собственного разума. – Два года в новой школе дали мне больше, чем последние пять лет в прежней.
