— Какие решения, окстись, твой разлюбезный народ — это стадо. Какая власть у стада, куда оно само себя заведет?

— Народ должен выбирать лидеров из своей среды, путем честных выборов.

— Как найлы короля выбирают, что ли?

— Нет, в выборах должен участвовать каждый. И каждое решение равноценно любому другому, будь ты дворник или генерал.

Хосс хмыкнул.

— Ага, я ж говорю — как найлы. По закону у них любой достойный может стать королем, а на деле выбирают кандидата из четырех герцогских семей. Астели, Лаэрты, Эннели или Анги. Что-то про других я не слышал.

Рамиро тоже про других не слышал, однако промолчал. Вильфрем поморщился:

— Плохо историю знаешь. А что до стада — разве псы знают, где трава вкуснее и вода чище? Псы знают, где волки, и как они нападают, и большее им неведомо.

— Пастухи знают.

— Пастухи, знаешь ли, теоретики. Про траву лучше всего знают овцы.

Хосс грузно повернулся к Рамиро.

— Ты знаешь, где самая вкусная трава, партизан?

— Эм-м…. — сказал Рамиро. — В Лесиновском гастрономе?

Хосс захохотал.

— Илен, пристрелю за идиотские шутки! — рявкнул Виль. — И вообще, господин художник у нас не народ, а прослойка, чего ты от него хочешь, Логан? Ты лучше спроси любого докера в порту.

— Твою жену?

— Да хотя бы ее.

— И пошлет она меня в белый свет, к гадалке не ходи! Хоть ты, скажет, мне голову не морочь, Логан.

— Почему ты все всегда сводишь на конкретику, а, Хосс? С тобой говорить, как по болоту ходить, все время вязнешь.

— Потому что это ты теоретик, друг любезный. Кстати, много вас таких, теоретиков? Доиграетесь, гляди. В Карселине с вами поговорят гораздо конкретней.

— У-у! — Виль закатил глаза и оскалился. — Логан Хосс, человек-бульдозер. Пойду проветрюсь.

Он встал и ушел на нос, где по пустой палубе гулял ветер. Хосс проводил его тяжелым взглядом.

— Р-романтик. Надеюсь, его фантазии так и останутся фантазиями.

— Вы привели удачный пример с найльскими королями, — сказал Рамиро.

Хосс пожал плечами.

— Вильфрем слишком хорошо думает о людях. Но люди от его мыслей лучше не становятся. «Правдивое сердце», одно слово. Забывает, что все остальные сердца по большей части лживы, алчны или просто слабы. — Хосс покачал головой. — Ладно, ты там читал что-то. Читай себе. Мы с Вилем время от времени сцепляемся. Пойду-ка я, посплю в каюте, про запас.

Он ушел, а Рамиро вернулся к книге.

Анарен окинул взглядом вереницы одинаковых серых вагонов и тяжело вздохнул. Определить, какой именно поезд направляется из Химеры в Аннаэ, не представлялось возможным. С хмурого осеннего неба моросил мелкий дождь. В Даре только-только заканчивается лето, а тут, того гляди, заморозки начнутся…

На сортировочной станции, куда он добрался со множеством приключений, сам черт ногу сломит. Несколько платформ, пустынно, вечереет, даже спросить некого.

Мотаюсь по всему материку, как лист в проруби. На Юг — на Север, не был бы полуночным, уже загнулся бы, мрачно подумал он. На провисших проводах темными каплями сидели какие-то птицы, собирались в теплые края. Дождь усилился. Желтым светились окна станции.

— Господин, здесь нельзя вечером одному, — к нему подошел высокий найл в черной форме, в фуражке, на боку — кобура. — Налеты, опасно.

— Я ищу поезд на Аннаэ.

— Так он давно укомплектован, через полчаса отходит.

— А где мне его найти?

Найл махнул рукой куда-то вправо.

— Билет у вас есть? Идемте, провожу.

— Билет есть.

Они неспешно пошли по мокрому бетону. Тоскливо загудел отходящий поезд. Прямо по лужам брела взъерошенная собака.

— Сюда, пожалуйста.

Анарен присмотрелся — вагоны поезда были наспех обшиты металлическими листами, на них краской из баллончика в несколько рядов нарисованы охранные руны. На нескольких вагонах короткими рогами торчали зачехленные пулеметные стволы, округло темнела пара прожекторов.

— Переоборудовали, а что делать, — сказал найл. — Не отменять же рейсы. Налеты.

Будто бы это короткое слово все объясняло. Объясняло город, притихший, настороженный, забитый бронетехникой. Военные отряды на улицах, корабли, сгрудившиеся в гавани.

Химера привычно и быстро перешла в состояние войны. Анарен ощутил укол совести.

— Четвертый вагон.

— Спасибо.

— Счастливого пути.

Анарен показал билет проводнице и поднялся по скользким ступенькам.

Он ехал в Аннаэ, потому что в тамошнем госпитале разместили выживших после нападения Полночи на авианосную группу. Рассчитывал расспросить, может быть, кто-то видел, что случилось с машиной Сэнни. Он не слишком надеялся на удачу, но следовало по порядку предпринять все нужные шаги, прежде чем лезть в Пустынные Земли.

В вагоне было чисто, сухо, светло, пахло деревом. На полу расстелена зеленая дорожка. Анарен прошел мимо одинаковых закрытых дверей купе, отыскал свое, снял плащ, сел у окна и положил мокрую шляпу на откидной столик. Второго пассажира в купе не было. За забранным решеткой окном совсем стемнело, зажглись расплывающиеся в дождевой мороси огни. За раму были заткнуты пучки рябины, подвядшего, светящегося алыми каплями шиповника, и темные веточки остролиста.

Кошмары будут сниться.

Проводница принесла чай, улыбнулась. Он поблагодарил, вытянул стеклянный стакан из посеребренного подстаканника и стал пить, не обращая внимания на обжигающую губы жидкость. Где-то там впереди — море Мертвых.

Застучали колеса, и поезд тронулся.

Адмирал Амано Деречо был уже сед, грузен, со смуглым обветренным лицом моряка и тяжелыми чертами. Густые седые брови сходились на переносице. Кавен щелкнул каблуками и вытянулся.

Деречо сидел, навалившись на письменный стол, долго рассматривал бывшего королевского узника, прогудел себе под нос что-то неодобрительное. Потом откинулся на спинку кресла, уперся кулаками в столешницу.

— Ну, здравствуй…сынок. Наделал ты дел.

— Не имею обыкновения врать, — угрюмо сказал Кавен.

Его выпустили из Карселины с утра, вернули мундир, прислали отряд КС и двух дролери, проконвоировали до аэропорта, сунули в самолет и уже в Марген Дель Сур с рук на руки передали охране Деречо. Одним из дролери был Вереск, который всю дорогу немилосердно издевался и обзывал Кава «романтическим страдальцем».

— У нас с ребятами был план, — беспечно болтал Вереск, прихлебывая из фляжки «дролерийский особый». — Приехали бы всей бригадой, привезли бы тебе инвалидное креслице. В Карселине ведь подвергают бесчеловечным пыткам? Да? Сель бы плакал, я бы причитал.

— Вереск, ну хорош трепаться, — у Кава не было настроения шутить.

— А я не треплюсь. Прокатили бы тебя с ветерком по Тысяче шагов, укрыли бы пледом. Невинная жертва зверского монархического режима и все такое. Прохожие были бы в восторге!

— У вас у самих Королева, — огрызнулся Макабрин.

— Поверь, мой краткоживущий и придурковатый друг, она ничем не лучше.

— Вырву уши.

— Я тоже рад тебя видеть. Глотнешь?

— Сам глотай свое пойло.

Помолчали. Кав, сопя, разглядывал безупречный дролерийский профиль на фоне иллюминатора.

— Вереск, как человека найти, если не знаешь, где искать? — просил он наконец.

— Смотря какого… Передать по радио?

— Елки, ты же дролери, вы волшебство всякое знаете. Может поколдовать как-нибудь.

— Кав, у тебя какие-то дикарские представления о магии. У меня даже фюльгьи нет, как я тебе поколдую. Ты эту свою…человеческую королеву ищешь? Или за что там тебя засадили?

— Ее… — Кав вздохнул, забрал у Вереска флягу и приложился. — Чорт, никак не привыкну к вашему пойлу. Вот же дрянь!

— Главное — мешать крепкие виноградные и пшеничные напитки, газировку и побольше сахару, — охотно поделился Вереск.

Самолет взревывал двигателями и пожирал расстояние, как дракон.