Ньет тщательно обследовал дно вокруг упавшего самолета, ничего не нашел и поднялся наверх. Пока обыскали остров, совсем стемнело. Поиски прошли впустую. На ночлег устроились в лодке, подняв брезентовый полог — не было ни сил, ни желания ночевать в разореном поселке.

— Дорого далось найлам стремление к цивилизации, — задумчиво сказал полуночный, грызя сухарь.

— Теперь отпустишь нас? — Ньета волновало только одно.

— А куда ты собрался?

— Мне надо в Химеру, на капище Нальфран. В Аннаэ есть одно, но маленькое… она не ответила.

— А что ты хочешь у нее спросить?

— Неважно.

Во сне он снова видел башню, винтовую лестницу и косые зубцы, меж которыми плыло холодное небо.

Амарела отступила с балкона, нащупав руками дверь. Она не могла оторвать взгляд от резни во дворе. Разум бунтовал и отказывался верить, что кажущийся безопасным Аркс Малеум вдруг превратился в кипящий ад. Выскочила в коридор, подобрала юбки, собираясь бежать. Но куда? Мимо прошла незнакомая жрица в сером платье, ее лицо было бесстрастным.

— Что происходит? — Амарела схватила ее за рукав.

— Королеская семья заново делит трон, — спокойно сказала жрица. — Ступай в свои покои.

— А король Тьяве?

— У Аркс Малеум больше нет короля.

За стенкой послышались злобные выкрики, ляг оружия. Кто-то зашипел, потом взвыл, послышался звук падения. По вискам рейны ползли холодные капли пота. Она заставила себя идти неспешно, как шла жрица, но все внутри кричало об опасности и о том, что нужно спрятаться. У перекрестья коридора лежал мертвый слуа с располосованным горлом. Амарела задела труп краем подола и попятилась. В пустые, без ставней, окна отблескивало красным. Вдоль стенки целеустремленно пробиралась девочка в красном платье.

Дочка Къарая! Ее тоже убьют! Только что погиб ее отец.

В конце коридор показались вооруженные слуа, все еще охотничьей одежде. Они шагали в сторону Амарелы. Та кинулась к девочке, думая хотя бы загородить ребенка собой.

— Тетя, ты что! Бежим!

Маленькая ручка вцепилась в ее руку и требовательно потянула в сторону, в неприметный узкий проем в стене.

— Нельзя на дороге путаться, когда в замке убивают!

Она деловито перебирала башмачками, следуя каким-то хорошо известным путем, коридор изгибался, становился все уже, пересекся галереей, в конце концов закончился шаткой деревянной лесенкой, ведущей к отверстию в потолке. Из отверстия неслось умиротворяющее курлыканье и сыпались соломинки, золотясь в лучах света, падающего из ниоткуда. Сильно пахло птичьим пометом и прелым зерном.

Девочка белкой взлетела по ступенькам и высунула из темного квадрата белокурую головку.

— Забирайся!

Амарела, еле держась, вскарабкалась наверх, потом они общими усилиями втащили лестницу. Наверху оказалось просторное помещение с высокими сводами и парой запертых дверей, видимо это была внутренность одной из башенок, а двери вели на крышу. Голуби — сизые, белые, пестрые, сидели тут и там, на жердочках и шестках, на пустых переплетах рам, выпархивали наружу, сверкая оперением в этом льющемся, золотом, неестественном свете.

Рейна опустилась на охапку соломы, обхватила голову ладонями. Девочка спокойно выглядывала в окно, потом личико ее омрачилось.

— Дня три отсиживаться, — сказала она. — Жалко короля Тьяве.

А твоего отца не жалко, хотела было спросить Амарела, но прикусила язык. У нее ум за разум заходил от этой равнодушной резни.

— Киаран тоже не вернулся, — продолжала болтать девочка.

Курлыкали голуби.

— Он бездельник, никчемный. У него фюльгья есть. Жрицы говорят, что хорошо колдовать может только женщина, мужская магия бесполезная.

Она надулась и вздохнула, потом начала чертить пальчиком в пыли на каменных плитах.

— Мне вот не разрешили фюльгью завести. Я бы хотела… Может кошку. Или птицу. Но жрицы говорят, что это бесполезное умение. А у Киарана есть. Он где нибудь оленем бегает, съедят его, наверное. Так ему и надо.

— Я хочу отсюда уйти, — тоскливо сказала Амарела. — Хочу домой.

Она подумала о своем ребенке, и что он родится тут, в сердце Полночи. Если родится. До сих пор она выживала чудом и милостью короля Тьяве. Но теперь Аркс Малеум отторгал ее, как кисельная толща отторгает пузырек воздуха.

— Ну так иди, — девочка с непониманием посмотрела на нее. — Ты не наша. Тебя здесь ничего не держит. Это мы прикованы к Аркс Малеум все дни, кроме четырех. Папа обещал меня на Дикую охоту взять, но теперь уж не возьмет.

Она снова с сожалением вздохнула. Во дворе раздавались крики.

— Я не помню, куда мне идти.

— В Полночи это не важно, — серьезно сказала девочка. Она прикинула что-то на глаз, взяла горсть соломы, сноровисто скрутила ее в жгут, положила на пол. Потом принялась крутить еще один, будто в куклы играла.

— Киаран бесполезный, а я полезная. Вставай на дорожку.

Амарела нерешительно поднялась, наступила на неровно скрученный жгут.

— А теперь закрой глаза и иди.

Амарела изо всех сил зажмурилась, инстинктивно вытянула вперед руки и шагнула, каждую секунду ожидая столкновения со стеной. Но руки всякий раз встречали пустоту.

А потом ей в лицо ударил ветер.

Он увидел на холме группу всадников с собаками и остановился, испытывая смешанные чувства — облегчение и тревогу. Чувства были данностью — серый олень не знал, откуда они взялись, и что их вызвало.

Вместо того, чтобы мчаться от зимы прочь, всадники стояли на гребне и ждали, повернувшись к стуже лицом. Олень смутно помнил их, особенно рыжеволосую женщину в зеленом платье, и серого, как серебро, коня под ней. Среди всадников он заметил пару лошадей без верховых, и это тоже его обеспокоило. Что-то было не так.

Он встряхнул головой с молодыми рогами о немногих ветках, навострил уши. Женщина в зеленом платье подняла руку и указала прямо на него — через долину, каменистые осыпи и побитую инеем траву. Белые собаки хлынули по склону вниз, воздух загремел от лая.

Олень попятился, прянул в сторону — и понесся стремглав по долине, меж холмов. Правый бок жгло приливом стужи, слева приближалась свора, зажимая в клещи. Он забирал вправо, покуда дыхание не стало мелеть от холода, и во рту не появился вкус крови. Но лай тоже осип и пресекся, гон сместился с левого бока за спину. Олень вырвался из ловушки, теперь дело было только в скорости. Он несся по лезвию зимы, и ветер выл у него в ушах.

Проломив камыши, рухнул в черную воду старицы — в другое время он поостерегся бы даже пить из нее — проплыл между желтых плоских листьев в пятнах и язвинах, нацеплял на бока клубки колючих водорослей, кое-как выбрался по топкому берегу. Не встряхнувшись, помчался дальше, по большой дуге уходя от ледяной границы.

Теперь он бежал по каменистой равнине, вздыбленной зубьями скал, пересеченной оврагами, расчерченной мореновыми осыпями и песчаными руслами никогда не существовавших рек. Недавняя инсанья миновала эту землю, полуспящую, забывшую о весне, не помнящую о вьюгах. Здесь цвели только каменные розы, стеклисто блестящие под серым небом, и выходы цветных металлов полосовали ребра скал. Белые псы не отставали, они давно уже не лаяли, но оленя догонял, толкал в спину, подстегивал колотящееся сердце тяжелый ритм их дыхания.

Он знал, что не сможет ни оторваться далеко, ни сбросить погоню со следа. Силился вспомнить, как ему раньше удавалось убежать от них? Что-то ему помогало. Или кто-то?

Полосатые скалы сдвинулись, олень бежал по сухому руслу, прыгая через скользкие сланцевые ступени, через кремнистые гребни, торчащие из песка. Зигзаг неба над головой сжимался до рваной, зубчатой полосы. Ущелье повернуло и кончилось — тесный проход заперла ребристая, исполосованная рыжим скала.

Он поскользнулся, больно ударив колено, оперся ладонью о камень и встал, тяжко дыша. Закинул голову — громады скал уходили вверх, и небо, пустое, с летящими наискосок серыми облаками, было совсем близко — рукой подать.