— Он ведь вербует себе армию. Подручных. Добровольных жертв. Восторженную еду. Чтобы сплотить в едином порыве толпу разношерстных подростков, нужно нечто такое… идеология, понимаешь? Символ. Знамя.

Энери с болезненной яркостью вспомнил коленопреклоненных лордов в главном зале Большого Крыла и бирюзовый, жадный, яростный взгляд Сакрэ.

— Уж я то знаю, — прибавил он.

К вечеру от Киарана все еще не было вестей. Комрак сделался мрачнее пасмурного неба, без конца смолил папиросы, ломал их в бронзовой пепельнице, потом выковыривал бычки, снова закуривал, опять ломал. Энери сдался и ходил дышать в коридор. Время уже было позднее, но вредный найл настоял, чтобы принц отсидел прогулянные три часа вечером. И сам с места не двигался, только пару раз гонял курьера за чаем и гипнотизировал молчавший телефон, будто ждал чего-то. За окнами стемнело, полился жидкий электрический свет, фонари расплывались в лужах, как краска на акварельной бумаге.

Энери написал отчет, написал объяснительную, выучил наизусть карту города и даже нацарапал приличных размеров статью о видах полуночных тварей. Сначала было скучно, и он с трудом подбирал слова, но потом увлекся и бодро заскрипел, точнее, заскрежетал скверным, рвущим серую бумагу перышком, которое приходилось то и дело обмакивать в чернильницу.

— Эй, а потише нельзя? — нервно рявкнул Комрак.

— Я как бы работаю.

— Работай что-нибудь бесшумно, будь любезен.

Энери посмотрел на него и отложил перо.

— А чего мы все-таки ждем?

— Ничего.

— Будто.

Комрак вскочил с места и зашагал по кабинету, широко ступая. Энери невольно провожал найла глазами и мысли его были невеселыми. Смешно подумать, что его бесцельное сидение в недрах здания УКВД зачем-то нужно северянам. А вот возможность партии герцога Астеля щегольнуть поддержкой Лавенгов — почему бы и нет? Дарские власти сейчас не пользуется популярностью в Найфрагире — и вполне заслуженно, но, вполне возможно, герцог смотрит дальше.

— Как самочувствие вашего короля? — поинтересовался Энери. — Он так и не пришел в себя?

— Нет.

— Твой господин считает, что я принесу ему лишние баллы во время выборов нового, когда старый окончательно испортится?

— Не мое дело размышлять о том, что считает мой господин.

— Оно и видно.

Комрак ничего не ответил.

— Я не уверен, что готов с головой окунуться в ваши северянские интриги. Лично мне роль знамени осточертела еще семь сотен лет назад.

Комрак остановился и презрительно осмотрел на Энери узкими черными, как у Полночи, глазами.

— А куда ты денешься?

Ньет бродил по выложенной неровным камнем дорожке, спиралью завитой вокруг подмокших под дождливой моросью серых менгиров и высокой статуи, распростешей над городом бронзовые крылья. На душе у него было муторно, фолари сунул руки в карманы стеганной куртки, вздохнул и нахохлился.

Отлично поохотились, ничего не скажешь. Вчера проследили за Киараном и группкой подростков до того самого завода, который уже один раз обыскивали. На границе территории, где начинались глиняные рытвины и колючая проволока, напоролись на мелких полуночных тварей, слабеньких, как крысы, но они напали толпой — пока разбирались с этой напастью, подростки уже всосались в какую-то дыру и исчезли. Пришлось отсиживаться ночь в крошечной бетонной подсобке, а утром возвращаться ни с чем. Человек Киарана сходит с ума от беспокойства за пропавшую сестру, а от слуа пока нет никаких вестей. Может его и вовсе убили.

Ньет снова вздохнул и поддал ботинком упавшую поперек дорожки ветку вяза с лохмотьями отставшей коры.

И Нальфран молчит…Неужели придется всю жизнь провести около ее святилища, безуспешно взывая к молчащей богине. Может она и не слышит вовсе?

Людям проще — они в своих богов только верят. А когда знаешь точно… но ответа все нет и нет.

К менгирам со стороны музея шагали двое — беловолосый старик в желтом дождевике и с неизменной метлой в руках, а второй — высокий, со стянутой в офицерский хвост черной гривой, в глянцево блестящем от влаги кожаном плаще… Высокую фуражку с ало-черным гербом человек нес в руках, не заботясь о том, чтобы прикрыть волосы от дождя. Ньет не узнал лицо, но ощутил ауру властности и уверенную силу, исходившую от найла.

Что у него общего с музейным сторожем?

Фолари присел на мокрую скамейку и насторожил уши. Рамиро говорил, что подслушивать нехорошо, но он же не прячется — значит и не подслушивает?

— Принес? — осведомился Аранон, заводя офицера в круг менгиров, поближе к алтарю.

— Да, вот, — тот протянул сторожу какой-то кулек в промасленной бумаге. — На корабле наковырял, в оружейке.

— Годится, — сторож пошарил в кульке узловатыми пальцами. — Клади на алтарь, чего стоишь.

Ньет заметил, что на руке Аранона поблескивали рамировы часы. Он их даже не особенно прятал. Какие все-таки люди бессовестные!

Офицер высыпал на древний плоский камень пригоршню мелких черных гвоздей.

Ньет пошарил в кармане куртки, добыл оттуда кусок хлеба с пайковым салом, и вгрызся, чтобы не сидеть совсем уж без дела. На один из менгиров уселась зарянка с алой грудкой, напоминающей герб Астелей, и выразительно поглядывала на лакомство в его руках. Ньет на всякий случай оскалился.

— Я бы за ней и на край света поплыл, — говорил тем временем офицер. — Но куда? А война тем временем нас изматывает. Свои же сочтут предательством, если я корабли уведу.

Сторож придирчиво перебирал кованые гвоздики.

— Этот забери, кривой какой-то, не глянулся мне. И вот этот тоже.

Найл принял забракованное обратно, подержал в руке, не решился выбросить и сунул в карман.

И тебе она не отвечает, мрачно подумал Ньет. Сколько ни проси. А гвозди твои старик беловолосый себе заберет и будет ими сапоги подбивать.

— С топливом перебои… как и со всем остальным. Насколько там его еще хватит. С боеприпасами тоже швах. В октябре шторма начнутся, — найла что-то мучало и он почему-то обсуждал свои мысли со сторожем. Может, больше не с кем было? — А если я даже и вернусь, но короля уже выберут? Или Полночь в Химеру прорвется. На пепелище приплывем?

— Ты это… — Аранон оторвался от гвоздей и помахал коричневым пальцем перед носом найла. — Ты или штаны уже надень или сольку сними. Как говорят эти невоспитанные дарцы. Ты в короли метишь или страну свою спасти хочешь?

— Я не хочу, чтобы мои люди гибли напрасно. Выгнать эту сволочь с нашей земли хочу. Пропасть, да я бы жилы отворил и по капле кровь на землю вылил, если бы помогло. Но поможет ли?

— Поосторожней с такими обещаниями: кровь, жертвы — это попахивает сделками с Полночью. И я не могу обещать, что вернешься ты, или твои люди.

— Никаких гарантий?

— Никаких. Возможно, немного веры, Эртао Астель. Все-таки Авалакх вывел твоих предков из моря.

Седоволосый найл перекинул неизменную зубочистку в другой угол рта и уставился на офицера. Потом, не глядя, сделал приглашающий жест рукой в сторону Ньета. Тот проглотил остаток бутерброда и подошел.

— Вот тебе мальчик, он точно знает, куда вам плыть.

— Не знаю я ничего! — испугался Ньет. — У меня дежурство вечером.

— Знаешь, — обнадежил его сторож. — Просто ты сам еще не в курсе. Но я помню, ты просил Нальфран — вот тебе и ответ. Хочешь себе в помощь боевой флот Найфрагира?

Ньет подумал, зажмурился и кивнул.

— Это кому? — Даго опустил руку в пеструю жестяную коробку, пошарил там и вынул зажатый кулак.

— Раво Равуру, — сказала девочка, сидящая на ящике, спиной к Даго.

Она была мелкая, с маленьким, разрисованным черными полосами, личиком и стрижкой каре, которая не прикрывала ни горящих щек, ни горящих ушей. Даго разжал кулак.

— Апельсиновый ликер! — он показал всем конфету. — Раво, держи.