***

Инквизитор упал на что-то, упруго прогнувшееся под его весом. Оно смягчило удар, но ещё несколько секунд Герхард приходил в себя, оглушённый так, словно грохнулся прямо о каменный пол.

Сверху не доносилось ни звука. Сколько инквизитор ни напрягал слух, он улавливал лишь едва заметное потрескивание факела.

Единственным, что освещало узилище, был слабый отблеск огня, сочившийся в провал из коридора. Этого хватало, чтобы не натыкаться на стены – и не более.

По замыслу архитекторов замковых тюрем, камеры-склепы явно создавались как помещения, в которые можно только войти, но не выйти. Часть стены, примыкавшей к проёму, оказалась наклонена под острым углом – узнику, возжелавшему выбраться тем же путём, пришлось бы карабкаться даже не по отвесной, а по наклонной плоскости, нависающей над ним. И шанс уцепиться за камни, склизкие от плесени и воды, скатывался к нулю.

Инквизитор медленно обошёл камеру по периметру, ощупывая кладку. Склеп оказался невелик – едва три шага в ширину и столько же в длину. Пол устилало всё то же мягкое, пружинящее под ногами. Он присел, вытянув вниз руку. Пальцы наткнулись на влажную ткань, под которой обнаружилось нечто округлое.

Череп. Судя по размерам – детский.

Черепа и кости, завёрнутые в обрывки одежды, покрывали весь пол. Герхарда передёрнуло. Стражник наверняка уже помчался докладывать об убийстве напарника, совершенно не беспокоясь о том, что пленник сбежит. И справедливо – бежать-то отсюда некуда.

Для проформы инквизитор попытался ухватиться за камни в наклонной стене. Пальцы тут же сползли с мокрой поверхности. Левая кисть почти онемела. Герхард ударил по стене кулаком. Добраться до проёма и так было бы нелегко, а уж с одной рукой не могло быть и речи о том, чтобы вскарабкаться наверх.

Клинок по-прежнему был при нём, но лезвие не нашло и крохотного зазора между плотно пригнанными камнями. Инквизитор начал не спеша обходить камеру снова, простукивая кладку навершием рукояти. Глухой отзвук неоднозначно намекал на отсутствие пустот.

Факельное пламя сверху вдруг заколебалось, по стене склепа запрыгали блики. Герхард метнулся под наклонную стену и замер, согнувшись. Из провала донеслись голоса, приглушённые сводами коридора. Вжимаясь в камни, инквизитор ощущал их холод даже сквозь плащ и тунику. В плечо ткнулись какие-то острые выступы, и он подался чуть вбок, упираясь в угол. Голоса звучали уже совсем близко, и Герхарду показалось, что хрустнули его кости – когда со скрежетом стена за спиной вдруг провалилась, увлекая вниз, в непроглядную тьму, дышавшую прахом и затхлостью.

***

Книги. Вокруг пахло книгами. Дух старой бумаги, чернил, слежавшейся пыли и выделанной кожи витал вокруг, щекоча ноздри.

Герхард открыл глаза. Каждую кость, будто цепями, сковала невыносимая усталость. Прошла вечность с тех пор, когда он в последний раз пил и тем более ел. Всё его существо жаждало отдыха, молило об успокоении боли в истерзанном теле.

Инквизитор заставил себя подняться. Перед ним, закреплённый на металлических стержнях, косо стоял тот самый провалившийся кусок стены, а выше, ближе к потолку, алыми всполохами мерцал короткий тоннель, ведущий в камеру-склеп. Из тоннеля веяло жаром, горячий воздух доносил возбуждённые голоса. Среди мелькающих искр Герхард сумел разглядеть тлеющие останки прежних узников. Они так и остались там – в шаге от возможного спасения.

Сквозняк принёс к ногам опалённую шерстяную нить.

Он тоже мог бы погибнуть – минутой позже, и его сожгли бы заживо.

Всполохи из тоннеля почти не давали света, но глаза на удивление чётко различали предметы вокруг. Инквизитор наклонился, не сгибая одеревеневших ног, и ощупал фрагмент стены, на котором соскользнул по тоннелю. Камни оказались жёстко укреплены на толстом металлическом листе. На одном из камней с краю обнаружился выступ, напоминающий естественную неровность, но поддавшийся под нажимом.

Запорный механизм. Сам того не ведая, Герхард открыл выход из лишённого выходов склепа. Но кому и зачем могла понадобиться такая хитроумная система?

Времени на поиск ответов оставалось мало. Теплилась надежда, что стражники сочтут его мёртвым. Но подводить начинало собственное тело.

Отвернувшись от каменной «двери», инквизитор обнаружил, почему так пахнет книгами. Их здесь были сотни – покрытых паутиной фолиантов, полуистлевших свитков и пустых, рассыпающихся от времени страниц, на которых уже никто ничего не напишет. Этот запах ни с чем невозможно было спутать. Неуловимый оттенок тайны и глубины – он появляется лишь там, где хранятся знания. Может быть, так пахнут именно они, бесценные предания. Бессмертные свидетельства, давно пережившие своих авторов и хранящие их секреты; хрупкие листы, оказавшиеся прочнее костей.

Книги лежали на столах и теснились грудами на грубо сколоченных полках. У фолиантов оказалось странное соседство – рогатые черепа щерили остатки зубов, и покрытые пылью булыжники причудливыми формами навевали мысли о закаменевших существах, которых сам Бог постыдился бы видеть под небом.

– Чернокнижие… – пробормотал инквизитор. Звук собственного голоса, хриплый, невнятный, прозвучал совершенно чужим.

Несколько узких бойниц в стене напротив горели ярко-белым. Сощурившись, Герхард приблизился. Глаза мало-помалу привыкали к свету.

Каждая бойница представляла собой проём, уходящий под наклоном вверх. Выпуклые зеркала, вмурованные в стенки проёма, отражали свет солнца, впуская лучи в эту странную комнату. Там, наверху, вовсю сиял новый день.

На одном из столов инквизитор обнаружил маленький томик, собранный из страниц разного размера. Обложки у томика не было – казалось, страницы просто подшивались в книгу по мере накопления.

– «О природе человеческой и животной», – прочёл Герхард на первой странице.

Сгнившие нитки, когда-то скреплявшие листы, осыпались трухой, и несколько страниц выскользнуло из пальцев. Мелькнуло изображение бычьей туши в разрезе, испещрённое неясными пометками.

Разрозненные записки на обрывках бумаги хрупко шелестели, когда инквизитор прятал томик за пазуху.

Собрав остатки сил, Герхард обшарил помещение и за расписной ширмой обнаружил самую обычную дверь. Она оказалась не заперта. Но, прежде чем выйти, инквизитор внимательно осмотрел стену, в которой был пробит тоннель.

По всей стене тянулись ровные ряды железных листов – точь-в-точь таких же, как и лежащий на полу. Ширина промежутков между листами, насколько Герхард мог судить, соответствовала ширине камеры-склепа.

Двери. Люки, ведущие из узилищ в это жуткое, невообразимое место.

Алые отблески всё ещё озаряли тоннель, будто врата в сам Ад распахнули свой алчный зев – для него, отступника, падшего, согревшего на груди еретическую книгу, а в сердце – предательское сомнение. Сомнение в том, что долгие годы было его путеводной звездой и непререкаемым авторитетом.

В Церкви.

Инквизитор толкнул дверную створку дрожащими пальцами.

***

Там, за дверью, ничего не изменилось. Он прошёл через череду залов, освещённых так же, как предыдущий. Залы имели форму трапеции со скошенными смежными стенами – скорее всего, они опоясывали что-то по кругу. И бесконечные ряды железных люков недвусмысленно сообщали, что. Комнаты тянулись по всей окружности подземелья.

Цепь залов закончилась так же неожиданно, как началась. К очередной двери поднималась длинная вереница ступеней, грубо вырубленных в толще земли. Сама же дверь оказалась заложенной толстым засовом. Изнутри.

Герхард оглянулся на оставшуюся позади анфиладу. Из бойниц лился мягкий, почти нежный свет, скрадывавший грубые формы люков напротив. Кто бы ни запер эту дверь, он вышел иным путём. Или не вышел вовсе.

Инквизитор поднял засов.

Дверь подалась под рукой, выпуская на свободу.

Волна чистого воздуха, напоённого запахом трав, ударила в лицо, и Герхард закашлялся – так непривычна была эта свежесть после душных замковых казематов. Вдох полной грудью закружил голову и помутил сознание. Ослабевшие ноги подгибались, и Герхард опустился на мягкую траву, привалившись к двери спиной. Чёрная пелена перед взором рассеялась, и он наконец сумел разглядеть, где очутился.