Олеся, вглядываясь в лица мальчиков и девочки, мысленно молилась: «Ну, хоть ты, останься жив, пожалуйста!».

Все они были мертвы.

Отдавая фотографии детей родителем, Олеся старалась не смотреть им в глаза, чувствуя, какое горе они переживают.

– Хотите, я укажу вам точки на горе, где нужно искать детей, – спросила Олеся.

Они дали ей большую карту трагически зарекомендовавшего себя склона. Олеся отметила места, где под снежной шубой покоились молодые люди, так любившие риск.

На северном склоне горы Чегет (который навсегда закрыт из-за сильной лавиноопасности) молодых людей накрыло самой крупной и разрушительной за весь сезон лавиной, которую местные жители прозвали «Погремушкой». За два дня до этого в Приэльбрусье был сильный снегопад. Склоны были закрыты для катания, подъемники не работали. Все, кроме «дикарей», знали, что в горы после снегопада идти нельзя.

12 февраля, когда забеспокоились родители в Москве, начались поиски, в которых было задействовано около 1 60 человек, в том числе специалисты из Германии, а также вертолеты и поисковые собаки. Ни у кого из погибших не были в одежду вшиты особые датчики. По этим сигналам обычно обнаруживают погребённых заживо людей под снегом. Для поиска подростков из Германии доставили детекторы, реагирующие на волны от любого активного источника (например, телефона) или специальных отражателей, встроенных в костюмы сноубордистов. И все же поисковикам пришлось почти наобум находить тела, прорывая, вернее прорубая, бензопилой траншеи в ледяных сугробах, пока они не получили от родителей погибших точные места снежного плена погибших детей.

Все ночи на протяжении месяца Олесе снились лица ребят и то, как они засыпают вечным сном в плену беспощадного, белоснежного снега.

Теперь к Олесе стали обращаться люди, у которых пропали близкие. Особенно часто посредником между кудесницей и несчастными была полиция.

Однажды вечером к ней пришёл Марк с Юлией – кузены Глеба. Они работали в полиции. Марк, как начальник убойного отдела, пригласил Олесю на половину ставки штатным сотрудником на должность консультанта-психолога. Недолго думая, Олеся согласилась. И она закрыла салон, чтобы начать новую, настоящую жизнь. Высокое небо и парящие свободные птицы, захватывающие полёты на самолёте были в этом ветре надежды. Они разгоняли серый туман в душе, скопившейся за время работы в салоне.

Большинство людей живут, как придётся. Они, словно жертвы обстоятельств. У них нет своего мнения, воли. Они живут волей окружающих их людей и государства. С детства попав в клетку из мелких правил – житейских и бытовых – плывут они по течению жизни с шорами на глазах, и счастливы тупым, желудочным счастьем. Душа у них находится в состоянии вечной спячки. Без цели, без идеалов, без стремлений…

Такая жизнь была и у Олеси до встречи с Глебом.

В конце декабря за одну ночь город утонул в сугробах снега. Осень и начало зимы были морозными, но без малейшего намёка на настоящую белую зиму. Деревья согнулись под тяжёлой шубой мокрого снега, приобретя сказочные очертания. Во дворах и на улицах началась настоящая сумятица – к зиме, даже начавшейся в конце декабря, службы города традиционно не были готовы.

Олесе необходимо было поздравить родителей с наступающим Новым годом, тем более она не была у них после полученной травмы, а мать не проявляла особого желания навестить дочь, показывая тем самым, как она недовольны разводом с Вадимом и её новым замужеством. Отец изредка, ненадолго, втайне от жены, забегал к молодым, принося ароматные, огромные яблоки, которые любила Олеся.

Их дом находился в ближнем Подмосковье, в посёлке, где обитали деятели науки с различными правительственными регалиями. Подходя к нему, Олеся и Глеб были очарованы ладным творением в прибалтийском стиле – коттедж был, словно сказочным жилищем Снежной королевы. Его обрамляли длинные сосульки, висящие над входом и замысловатыми полукруглыми окнами, словно защищая волшебство. Весь он утопал в снежной шубе блестящего и отражающегося всеми цветами радуги, рыхлого и пушистого снега, в закатных лучах зимнего Солнца. День выдался морозный и ясный. От холодного воздуха на шарфе оставались влажные капли. Снег под ногами смачно хрустел. Молодые люди остановились, словно завороженные, перед чарующим творением природы и человека.

Пройдя по аккуратно расчищенной дорожке к дому, Олеся, не без сжимающего сердце страха, нажала на звонок. Дверь открыла бабушка, Софья Прокофьевна, часто навещавшая Олесю и в больнице, и на квартире у Глеба. Она искренне полюбила избранника внучки, радуясь счастью молодых.

На пороге гостиной стояла мать – каменное изваяние без тени каких-либо эмоций на лице. Ни слова не говоря, она указала жестом, словно английская королева, вход в гостиную, где стоял стол, накрытый по случаю зимнего праздника. На столе традиционно красовался салат оливье и торт Наполеон.

Олеся не любила отчий дом. То, что девушка чувствовала себя в нём неуютно – было половиной беды. Вторая и самая важная заключалась в том, что она теряла в доме себя, становясь безликим придатком ледяного дворца.

За столом сидел Вадим, как единственный достойный член семьи, пристально разглядывающий Глеба. Были ещё три женщины с мужьями, работающие вместе с матерью, как постоянные члены нечастых праздничных застолий.

В гостиную вошёл отец, постаревший, но бодрый. Он обнял дочь и пожал руку Глебу. Обстановка слегка разрядилась, особенно после того, как отец стал рассказывать забавные истории о сдаче экзаменов студентами.

Олеся боялась заглянуть в глаза матери. Мать сама искала её взгляда, оставаясь при этом неприступной, неодушевлённой статуей. Нехорошее предчувствие появилось в душе Олеси чёрным пятном, уничтожая, словно чернилами, радость от встречи с отцом и бабушкой.

Развеселившись от хорошего вина и завязавшегося непринуждённого разговора между Глебом и отцом, Олеся случайно встретилась с глазами матери. Сначала её пронзил ледяной холод, исторгаемый всем обликом изваяния. Лицо матери, приятное, несмотря на надетую маску равнодушия, приобрело пепельно-белый цвет. Под глазами возникли чёрные круги. Сохраняя самообладание, Олеся пыталась изобразить причастность к происходящему вокруг праздничного стола. Ногти матери, преобразившись, стали матово-чёрными, словно покрытыми толстым слоем лака, смешанным с чернозёмом. В воздух вырвался оглушительный визг, заставив Олесю на мгновение вздрогнуть и зажмуриться. Инфернальная сущность отделилась от хозяйки. Возле Олеси, что-то неразборчиво шипя, закружилась её чёрная тень. Зато мать, минуту назад похожая на персонажа из фильмов ужаса, вернулась к человеческому облику. Чёрная тень нависла над головами посетителей ледяного замка, заняв весь потолок гостиной. Но, казалось, мать не чувствовала неприятного, пронзающего холода, заставившего Олесю натянуть на пальцы длинные рукава свитера. Заглянув в глаза матери, она увидела скрюченную, иссохшую мумию, которая когда-то была живой душой, а теперь её место занимал чёрный сгусток демонической энергии.

Отсутствие чуткости, сколько себя помнит Олеся, всегда было присуще матери. Теперь-то Олесе стало понятно, что ни о какой душе у матери не могло быть речи. Душа скончалась, уступив своё место чёрным силам зла, ненависти и ревности. Не раз знакомые рассказывали Олесе, что стоило её матери поинтересоваться чьим-то здоровьем или спросить о протекании беременности, как человек скоропостижно погибал, а беременная женщина теряла ребёнка, чудом оставаясь живой. Постепенно разговоры на тему здоровья и рождения детей были вычеркнуты при общении с несущей горе и несчастья женщиной. Понятен стал и тот вампиризм, которым искусно пользовалась мать для питания своей ненасытной энергетической сущности.

Как же отец, прожив с матерью тридцать лет, сумел сохранить живую душу? Видимо, его фанатичное увлечение наукой, жадное поглощение новых достижений, а, главное, доброжелательное отношение к людям, давали ему такую чистую вибрацию, которая была не по вкусу инфернальному миру. Несомненно, проживание под одной крышей с такой своеобразной женщиной не могло не отпечататься на его характере – он перестал смеяться, будучи по природе весельчаком и душой кампании, практически не выходил из своего кабинета и мало разговаривал. Супруги, столь разные по своей духовности и интеллекту, жили, как обитатели коммунальной квартиры. У каждого был свой мир, не совместимый с миром партнёра.