Это был странный сон. Сон-пустота, в котором ничего не было – ни людей, ни улиц, ни зданий, ничего, кроме белого тумана. Туман был таким густым, что становилось не страшно, а жутко. Он обволакивал женщину плотным кольцом, постепенно оживая. Он дышал. Сначала тихо и неуверенно, затем громче, с придыханием и стоном, словно медленно и мучительно умирающий человек. И в этом зловещем тумане Олеся мчалась по оживлённой трассе с бешеной скоростью. Впереди показался еле различимый грузовик, который она стремительно догоняла. Тормоза её машины отказали. Чтобы не врезаться в грузовик, Олеся направила машину в кювет, потеряв управление. Слетев с дороги и перекувырнувшись, машина замерла, встав на колёса. Ремни безопасности оказались заблокированы. Из-под крышки капота вырвался язык пламени. Олеся с ужасом наблюдала, как разрастался огонь. Наконец ей удалось ножом, лежащим в бардачке машины, перерезать ремни безопасности. И в тот момент, когда девушка взялась за ручку двери, раздался оглушительный взрыв. Грохот взрыва вырвал Олесю из ловушки сна. Сон оказался настолько реальным и ярким, что Олесе трудно было вернуться к сумрачному вечеру, когда под освещающим комнату торшером, она читала увлекательный детектив, внезапно провалившись в сон, словно в другую реальность.

Сон посеял в душе тревогу. Ночная рубашка, в которой она спала, оказалась мокрой и прилипла к спине. В первое мгновение показалось, что сон продолжается, только туман, словно по волшебству, сменился полумраком, в котором появились детали интерьера комнаты.

Она понимала, что на её месте был Глеб, и видела во сне последние мгновенья его жизни. Но почему была машина, а не сгоревший самолёт? После этого сна её дар стал постепенно возвращаться к хозяйке. Она сопоставляла известные детали с моментами сна и, поняв, что не справляется одна, обратилась к кузену Глеба Марку, работающему в «убойном» отделе. Марк, как опытный опер, устроил работать на аэродром свою сестру, школьную подругу Олеси, старшего лейтенанта полиции Юлию. Обладая броской, привлекательной внешностью (на что и рассчитывал Марк), Юлия сразу понравилась Герману, и он взял её к себе в секретари. Всё свободное от работы, (которой было немного) время, Юля за чашкой чая или в курительной комнате узнавала о недавних трагических происшествиях.

Снежной долине, где очнулась Олеся, казалось, не было конца. Повсюду слепящая белизна девственного снега без единого следа даже маленькой пичужки. Вокруг ни кустика, ни деревца. Лишь оглушительная тишина без привычного гула моторов автомобилей. Хочется зацепиться взглядом хотя бы за какой-то холмик, лесок за горизонтом, чтобы, взяв его за ориентир, ползти к нему. Но всюду пусто и ослепляюще белым-бело. За Олесей тянется кровавый след. Ноги переломаны, руки травмированы, но позволяют ползти. И совершенно не понятно, в какую сторону передвигаться. Голова разламывается от адской боли. С лица, словно сняли кожу – эту боль можно на время унять, уткнувшись лицом в спасительно-холодный снег.

Где она и как оказалась в этой снежной пустыне еле живая, потерявшая память? Она даже имени своего не помнит. Смутное ощущение, похожее на растёкшуюся по зеркалу воду, когда смотришься в него и видишь то ли себя, то ли кого-то чужого, имеющего имя и адрес, и не можешь вспомнить ничего из прошлой жизни, словно память стёрта вместе с прошлым. Сунув руки в карманы не по размеру огромной куртки, чтобы немного их отогреть, она нащупала лист бумаги, на которой было написано явно мужской рукой: «Скоро буду, твой Глеб». Кто такой Глеб и почему она оказалась в его, мужской куртке?

Одни вопросы без единого ответа. Ветер гулял в разорванных, не по размеру больших штанах, которые были на Олесе. Казалось, что куски ткани вырваны из брюк вместе с её плотью. Свежие раны на коленях от соприкосновения с обледеневшей коркой снега, нестерпимо горели, будто на снег была высыпана соль. Ноги потеряли чувствительность то ли от боли, то ли от того, что на них не было обуви. Абсурдное, пустое и одновременно наполненное чем-то очень важным, пока неясным для Олеси место невольно вызывало чувство тревоги и страха.

Кто она и где? С какой целью она оказалась в заснеженном, пустынном поле? В конце концов – кто отнял у неё имя, вместе с ним и будущее, обрекая в этом ледяном настоящем на долгое и мучительное умирание.

Сквозь завывания ветра стали пробиваться невнятные человеческие голоса. Вначале – обрывки слов, сливающиеся с завыванием ветра. Потом чьи-то бормотания, стоны, хохот. Каким-то чудом Олеся доползла до высоких каменных стен, за которыми возвышался старинный мужской монастырь.

Здесь её никто не найдёт тем более, что она растеряла своё прошлое, а вместе с ним и будущее. Тот, с кем у неё оборваны нити чувств, не знает об этом месте. Её будут искать где угодно, но только не здесь. Хотя, зачем её искать, когда она уже труп, без прошлого, настоящего и будущего.

Подняв с большим усилием воли руку, чтобы постучаться в ворота, она в нерешительности опустила её. Агония оставшихся чувств заставили её сомневаться. Если она переступит эту черту, оказавшись по ту сторону монастырских стен, то никогда не вернётся обратно – так подсказывала интуиция. А ветер, внезапно поднявшийся в поле, толкал в продрогшую спину. Назойливо шептал: «Войди, войди!».

Из сна Олеся выскочила, как из затягивающего омута с полной уверенностью, что Глеб жив. Все, что происходит с ней в её снах ни что иное, как чувства и переживания Глеба, передающиеся через её тело.

Она вскочила с кровати и включила компьютер, стала искать старинный монастырь, который видела во сне. Просидела в интернете всё свободное от ухода за детьми время, так и не найдя желаемого. Позвонила Марку, чтобы сказать, что Глеб жив.

Марк воспринял её новость, как саму собой разумеющуюся, предложив встретиться – у него появились интересные факты, которые могли бы пролить свет на гибель брата.

Олеся вспомнила ночные видения. Она покрылась холодным потом, руки затряслись мелкой дрожью.

– Олеся, Олеся, что с тобой? – одновременно раздался голос её подруг, Полины и Юлии, которые по очереди помогали Олесе ухаживать за детьми.

У Олеси от воспоминаний, пережитых во сне, словно они были реальными, перехватило дыхание, как будто её сон сдавил ей горло. Она часто, прерывисто задышала, хватая ртом воздух, словно рыба, выброшенная на берег. На лбу выступили капельки пота.

– Ничего, ничего, сейчас будет легче, – подумала Олеся, сдавливая пальцами виски и закрывая глаза, – нужно сосредоточиться на чём-то позитивном, например, на детях. Негативные воспоминания отбирают остатки сил, не дают бороться за любимого, толкая в страну тоски и уныния шепчущей ей на ухо самой Безнадёжности.

Всё чаще и чаще вспоминала Олеся сестру Марину, которая, отказавшись от дочки в роддоме, бросилась, не справившись с жизнью, под рефрижератор. Она любила сестру, несмотря на её оголтелое существование под дурманящими наркотиками, без цели и смысла. И конец её никчемной жизни – самоубийство. В церкви таких людей не отпевают, души их неприкаянно существуют в околоземных орбитах, не имея возможности, снова воплотившись, искупить грехи.

Зная это, Олеся всё-таки молилась об упокоении души Марины, о прощении её прегрешений. После очередной вечерней молитвы, Олеся провалилась в тревожный сон.

… Холод, запах сырой земли, постоянный сумрак давали обманчивую надежду, что её проклятое существование наконец-то закончилось, и она получит вознаграждение – смерть. Но Марина продолжала почему-то медленно, словно во сне, двигаться в очень тесном, похожем на гроб, помещении. Вслепую натыкалась на сырые, заплесневелые земельные стены, в которые пробивались корни растений и шершавая древесина, об неё она обдирала в кровь заледеневшие ладони. Гнилостный запах вызывал тошноту и головокружение, от холода и сырости ломило суставы, напоминая ей ещё и ещё, что она находится в настоящем аду. Заживо похороненная.