Голицын знал других людей, которые охотно сделают для него маленькую услугу просто так, из уважения к их дружбе. Однако Василий Васильевич был готов заплатить любую сумму.

Ланской должен исчезнуть раз и навсегда!

Я знал, что будет непросто, но понятия не имел насколько.

Сначала приехал обычный полицейский наряд. Увидев мамаево побоище в особняке Гвоздя, городовые вызвали подмогу. Потом сюда подтянулась следственная бригада: оперативники и криминалисты, из чёрного служебного автомобиля выкатился пузатый полицмейстер — глава городской полиции, подтянулась куча неизвестных чиновников, замелькали голубые мундиры жандармов — среди них я увидел типа, который приказывал промыть мне мозги, я сделал вид, что не узнаю его.

Вокруг меня завертелась катавасия, всем требовался доступ к моему телу. Я сидел, прикусив язык, ожидая появления кого-то из родного ведомства. И вот, наконец, появился целый подполковник из военной прокураторы. Он сразу затребовал для разговора со мной отдельное помещение, и, после ругани и препирательств с коллегами из других ведомств, увёл меня в одну из пустых комнат.

- Так, Ланской, сначала ты расскажешь мне, как всё было, а потом мы придумаем, что будешь говорить остальным, — вкрадчивым голосом произнёс он.

Ага, нашли дурака… Разумеется, я изложил ему свою версию событий. Только сначала сообщил об обстоятельствах нападения на армейский грузовик.

Подполковник тут же помчался звонить, а чтобы ко мне не приставал никто из других ведомств, у дверей выставили вооружённого до зубов бойца из комендатуры.

Пока прокурорский вёл телефонные переговоры, я молча сидел на обтянутом кожей диване и раз за разом прокручивал в голове всю историю, начиная с того, как меня забрали с губы. Судя по оперативности, с которой меня вычислили бандиты, без продажной сволочи в батальоне не обошлось. Ну кто ещё мог выложить информацию, кто именно находился в тот день в увольнении, что я попал на губу, не говоря уже о том, сколько мне влепили и когда заберут… Не обязательно офицер или унтер — хватило бы какого-нибудь писаря из штаба.

По идее работёнка для особиста, только после истории с Ольгой, даже заикнуться о ней нельзя. Я боялся не столько за себя, сколько за девушку — со своими неприятностями как-нибудь разберусь сам, включая самые экстремальные способы.

Остальное примерно было понятно: у здешних криминальных авторитетов специфический кодекс чести — урок мне на будущее. С точки зрения обывателя глупо устраивать разборки с вояками, понятно, что те без ответки это не оставят. Гвоздю прилетело бы в любом случае.

Но… воровские понятия — штука серьёзная. Иной раз, чтобы не потерять лицо, приходится вступать в конфликт со всем миром, даже если знаешь, что не выйдешь из схватки победителем. Тому есть куча примеров из моего мира.

Да и вообще, чего башку забиваю чужими проблемами — надо над собственными размышлять. Гвоздь явно не врал, когда сказал, что за ним стоит могущественная сила. И это явно не люди из криминала. Если впишутся, ничем хорошим это для меня не светит.

Военный юрист вернулся. Одного взгляда на его лицо хватило, чтобы понять: после известия о нападении на наш грузовик, его симпатии целиком на моей стороне, и он будет сражаться за меня до конца.

- Господин подполковник, как ребята? Есть выжившие? — задал главный вопрос я.

- К сожалению, водитель и унтер-офицер погибли. Ефрейтор Санников жив, сейчас его состоянием занимаются медики. — Подполковник поглядел на меня с участием. — Ты молодец, сынок, отомстил за ребят! Не волнуйся, ничего с тобой не будет — если понадобится, дойду хоть до министра или самого верховного главнокомандующего. Я говорил с командиром твоего батальона: господин полковник скоро лично приедет сюда. Он тоже обещал подключить все свои связи. Но сначала нам необходимо поработать над твоими показаниями, Ланской.

- Ваше высокоблагородие, мне очень жаль погибших. Я чувствую свою вину перед ними и членами их семей. — Я говорил чистую правду, мужики действительно погибли из-за меня.

И если мне было абсолютно наплевать на Гвоздя и его прихвостней, смерть двоих ребят из батальона тяжким грузом легла на мою совесть.

Иногда твои действия рикошетом отражаются на других, вне зависимости от того хочешь ты или не хочешь. Видит Бог, я действительно не хотел!

Прокурорский кивнул.

- Я понимаю тебя, Ланской. Но не надо себя корить: ты проявил себя образцово. Любая сволочь, которая только попробует тронуть военного, должна понести наказание.

- Я понимаю это умом, но не сердцем, — вздохнул я.

- Не надо раскисать, рекрут. Соберись! От твоих показаний зависит твоё же будущее. Мы все стоим за тебя горой. Итак, я тебя слушаю…

Я стал говорить. Подполковник внимательно выслушал, не перебивая, и, после короткой паузы, во время которой он размышлял, сказал:

- Как первая версия сойдёт, но ты явно чего-то не договариваешь…

- Господин подполковник, я говорил как на духу.

- Ну-ну, — ухмыльнулся он. — Ладно, мне плевать, о чём ты темнишь — после того, что ты сделал, я готов закрыть глаза на любые проступки. Лично мне сдаётся, что ты наплёл мне с три короба. Как мне кажется: тебя сюда не привезли, ты сам сюда приехал, чтобы отомстить за товарищей.

Видя мою не особо убедительную попытку оправдаться, дескать, что всё происходило ровным счётом так, как я описал, подполковник махнул рукой:

- Лучше тебе помолчать, Ланской! Опытный опер расколет тебя в два счёта. В твоей версии куча логических дыр и несостыковок, они видны даже невооружённым глазом. Я же ведь прав — ты приехал сюда ради мести? — пристально посмотрел на меня юрист.

Я удручённо кивнул.

- Молодец! — внезапно похвалил подполковник. — Это было глупо, но… правильно! Ты действовал как настоящий солдат спецбатальона.

- Я ещё только рекрут… — запротестовал я, но собеседник снова меня прервал.

- На х… эти формальности, сынок! Ещё раз скажу: ты достоин чести служить в батальоне! И я не позволю штатским пиджакам сломать тебе жизнь. Я, конечно, переговорю с кем нужно, но нужно сделать всё так, чтобы в деле комар носу не подточил. Так что давай вместе пройдёмся по слабым местам в твоих показаниях, покумекаем, что в них изменить. Это в твоих и моих интересах. Договорились?

- Так точно! — воспрянул духом я.

Иметь в союзниках такую фигуру — просто подарок судьбы.

Подполковник не хуже адвоката помог отшлифовать мою версию.

- Сразу говорю: идеала нам не добиться, но главное, чтобы всё выглядело более-менее правдоподобно.

- А что если экспертиза до чего-нибудь докопается? — осторожно спросил я.

- В экспертизе тоже работают люди, и эти люди не захотят со мной ссориться, — заверил подполковник. — Если факты не будут совпадать с твоими показаниями, тем хуже для этих фактов. Они просто исчезнут из материалов дела.

Он нахмурился:

- Сразу хочу предупредить: при других обстоятельствах ты бы у меня в тюрьме сгнил. Более того, никакого карт-бланша на будущее у тебя не будет. Вляпаешься по новой — будешь сидеть! Мы друг друга поняли?

- Поняли, — вздохнул я.

То ли подполковник дёрнул за нужные ниточки, то ли те, кто меня допрашивали, тоже сочувствовали мне, но дальше всё шло как по маслу. Говорили в исключительно уважительных тонах, без наездов или рукоприкладства.

К моему удивлению даже жандармский ротмистр ограничился поверхностной беседой и глубоко не копал. Лишь в конце разговора посмотрел на меня так, что я почувствовал себя инфузорией-туфелькой под микроскопом лаборанта.

Но больше всего мне запомнился короткий разговор с комбатом. Я не слышал, чтобы хоть кто-то за глаза называл его «батей» или «батяней», здесь не было знаменитой песни «Любэ» и вообще некоторая фамильярность нижних чинов в отношении старших не допускалась. Да и взгляд его меньше всего походил на отеческий.

Ощущения у меня были, мягко говоря, неуютные.