– Где свиток? – спрашивает девушка, сурово поглядывая то на меня, то на сатира.

Я тоже смотрю на рогатого. Он, конечно, мерзкий тип, но ждать совета больше не от кого.

– Не отдавай, – скособочив рот, шепчет сатир.

А потом вскакивает и орёт девушке, указывая на меня:

– Он у неё! В кармане! Я сам видел!

Недоумение и обида сливаются в один горький ком и встают в горле. Ну и скотина же этот рогатый!

«Модель» бросается на меня с изяществом и прытью гепарда. Я успеваю лишь прижать руки к животу, бессознательно защищая бумажку с выполненным заданием – сама не знаю, зачем. Наверное, срабатывает древний инстинкт «я ни за что не отдам тебе это барахло, хотя мне самой оно не слишком-то нужно». Девушка вцепляется мне в предплечья, трясёт, дёргает, и я скатываюсь со скамейки. Локти и копчик пронзает боль.

На миг в поле зрения оказывается предатель-сатир: он зачем-то забрался на дерево и сидит на ветке, помахивая копытами. Попугай недоделанный!

«Модель» запрыгивает на меня, прижимает к земле и пытается расцепить руки, мешающие добраться до свитка. Она не очень-то сильная, а может, не хочет драться всерьёз – поэтому наше сражение больше похоже на детскую возню.

Тело вспоминает: такое уже было. Давно, очень давно. А следом в голове зажигается лампочка и, помигивая, выхватывает спрятанное в дальнем углу сокровище. Один из многих бриллиантов памяти, в сердцевине которого всеми цветами радуги переливается боль.

Первый класс. Перемена. Ксюша, моя подруга, вертится на полу в школьном коридоре. На глазах у неё слёзы. А я вонзаю пальцы ей в живот.

Жар батареи у виска. Запах линолеума и пота. Улюлюканье и хохот одноклассников.

– Больше не могу-у-у! – стонет Ксюша.

– Тогда отдай! – пыхчу я.

– Счас умру-у-у! – выдавливает она, а следом из её рта вырывается удушливый смех.

Я продолжаю щекотать подругу, надеясь, что она всё-таки сдастся.

В тот раз нападала я. А Ксюша отбивалась. Она украла из моего пенала валентинку и отказалась вернуть. Хихикала и грозилась, что раскроет картонное сердечко и прочтёт перед всем классом, кому оно адресовано. Я совсем не хотела этого.

Да, детская дружба бывает странной. В ней есть жестокость. Интересно, а во взрослой – тоже? Мне этого никогда не узнать, ведь друзей заводить я не собираюсь.

«Модель» дёргает меня за волосы, и я возвращаюсь с чердака, набитого воспоминаниями, обратно в реальность. Непроизвольно тянусь к голове и чувствую, как чужие пальцы ныряют в карман моей толстовки. Изо всех сил толкаю девушку, метя в солнечное сплетение. Раз она решила действовать жёстче – я тоже не буду церемониться. «Модель» взвизгивает, скатывается с меня и садится на землю, потирая живот.

В кулаке у неё зажат свиток.

Ну вот, добралась всё-таки, зараза!

– Ты не понимаешь, во что ввязываешься! – рявкает девушка, сдув пряди с лица. – Проваливай отсюда. И забудь обо всём, что видела.

– Не так быстро, Миранда, – раздаётся за спиной.

Я ещё никогда не слышала такой голос. Он флегматичный, тягучий и будто сделан из шёлка – иначе не объяснишь. Мурашки от него – размером с ненавистный мне консервированный горошек.

Оборачиваюсь.

Парень вольготно расположился на соседней скамейке. Больше всего он похож на американского гангстера двадцатых годов. Только не настоящего, а киношного или комиксового. Словом, он напоминает вымышленного персонажа, а не настоящего человека. Чересчур белое лицо, слишком чёрные волосы, невероятно синие глаза – кажется, всё это грим, краска и линзы.

А одежда? Кто в нашем возрасте (а парень немногим старше меня) носит костюмы-тройки? Кто вообще, находясь в здравом уме, их носит?!

Только трости ему не хватает.

Ах нет. Вот же она. Лежит рядом.

– Кли-и-им, – тянет Миранда. – Где б мы ещё встретились.

– Её надо допросить, – говорит киношный парень. – Если она выполнила второе задание, пути назад…

– Без тебя знаю. – Миранда встаёт, отряхивает джинсы и царственно опускается на скамейку. – Скажи, пожалуйста, – вежливо, почти ласково обращается она ко мне, будто и не было нашей стычки, – ты выполнила второе задание из свитка?

О каком «втором задании» они говорят? Было же только одно. Про сатира.

Тут я понимаю, что до сих пор полулежу на земле. Встаю, одёргиваю одежду и поднимаю телефон, опутанный наушниками. Даже не заметила, когда он вывалился. Экран не разбит – ф-у-уф.

– Никакого второго задания я не выполняла, – бурчу я, исподлобья поглядывая на Миранду и Клима.

Между ними я чувствую себя как между двумя огнями. Мощными такими, захлёстывающими друг друга. Хоть фейерверки от них поджигай. Или бомбы.

– Я даже не… – начинаю я.

С неба обрушивается что-то тяжёлое. Я шарахаюсь в сторону, и только потом понимаю: это сатир спрыгнул с дерева. Он развязно подмигивает Миранде, окатывает Клима презрительным взглядом и говорит:

– Разочаровали вы меня, ребятки. Думал, в кои-то веки будет интересно. Кровь, кишки, рок-н-ролл. А вы как всегда: тра-ля-ля и бла-бла-бла.

Ни Миранда, ни Клим не удостаивают его ответом.

– Ску-ко-та. Ну ладно, пошли. – Рогатый сверкает на меня жёлтыми предательскими лупешками. – Проведёшь ритуал освобождения и дело с концом.

Пока я подбираю подходящее ругательство, сатир поворачивается так, чтобы Миранда и Клим не видели его лица, и явно посылает мне знак: округляет глаза и двигает бровями вверх-вниз.

Да что ж происходит-то, чёрт возьми?!

– Не знаю ни про какой ритуал, – говорю я (сатир одобрительно кивает). – Но если скажешь, как его провести, всё сделаю. Лишь бы это помогло избавиться от тебя! – с воодушевлением добавляю я.

– Ну, не скучайте! – Рогатый взмахивает ладонью и, взяв меня за локоть, ведёт к воротам.

– Что всё это значит? – шепчу я.

– Позже, – сквозь зубы цедит сатир.

Слышу, как за спиной щёлкает зажигалка.

– Вот и всё, – произносит Миранда. – Пепел к пеплу.

– Стоп, – бросает Клим. – Ты читала свиток? Что, если это первое задание, а не…

– Валим! – выдыхает мне в ухо сатир.

Ноги будто того и ждали. Мы с рогатым вываливаемся из калитки и во весь опор припускаем по проспекту. Поворачиваем, ныряем в какой-то двор, выныриваем и бежим дальше.

Мелькают пасмурно-жёлтые стены, сливаясь в один бесконечный дом-пятно. Звонко стучат копыта сатира. Редкие прохожие уворачиваются от нас.

Не от нас. От меня. Они не видят моего спутника и с раздражением думают: «Что за сумасшедшая девка?». Странно, но мне приятно осознавать, что на самом деле я не одна. Пусть даже в напарники достался такой скот.

Мы заскакиваем в очередную подворотню. К этому моменту я уже теряю им счёт, позволяя рогатому тащить меня за собой. В правом боку ворочаются ежи, а ноги готовы отвалиться и потратить последние силы на побег – подальше от оголтелой башки.

Сатир останавливается, опускается на колени и прикладывает ухо к асфальту. Прислушивается. А ещё принюхивается, судя по тому, как дёргаются его ноздри.

– Похоже, детишки двинули в сторону Хармса, – заключает он. – Как предсказуемо!

– Что. Всё. Это. Значит? – спрашиваю я, дыша, как загнанная лошадь.

А рогатому – хоть бы хны. Не запыхался, даже не вспотел. А ведь он весит, наверное, килограммов двести.

Сатир поднимается и вдруг начинает откручивать левый рог. Закончив, вытряхивает из полости свиток. Свеженький, неразвернутый, перевязанный розовой ленточкой.

– Второе задание! – ахаю я и тянусь к свитку. – Но как? Откуда?

– Тпру! – Рогатый (или теперь стоит звать его однорогий?) отдёргивает руку. – Ты помнишь про Терновник?

– Конечно, помню. Мне надо поработать входным билетом. Войти, выйти, – тараторю я. – Давай уже!

Всё моё нутро так и рвётся к свитку. Это необъяснимое чувство – будто от клочка бумаги зависит моя жизнь. Нет, даже не она. Нечто более важное, чем существование какой-то девчонки.

Я не хочу вступать в отряды убийц. Не хочу попадать ни в одну из мастей. А в таком случае самым логичным поступком будет разорвать свиток и забыть обо всём. Выполняя задания, я загоню себя в ловушку.