— Может быть, стоит попытаться повлиять на Сенат психологически? — спросил Вудли.

— Для них я мистер Икс, темная лошадка. Если я смогу распространить пропаганду, посеять среди людей недовольство своим образом жизни...

— Гедонисты этого не допустят, — настаивал Гарт. — Для них главное — удовольствие. Любая оппозиция устраняется.

— Проще говоря, меня убьют? — спросил Вудли.

Такое явно не соответствовало его впечатлениям об этой странной культуре.

— Я сказал устраняется. Они не причиняют физического вреда, убирают с глаз долой или воздействуют на разум гипнозом до тех пор, пока все мысли о бунте не сотрутся. Они первоклассные психологи. Я бы тоже стал гедонистом, если бы не притворялся одним из них.

— Хорошо... — Вудли задумался. — Позволь мне все прояснить. Сколько времени понадобится, чтобы обратить все вспять? Как долго должен работать луч?

— Его волны распространяются со скоростью света. Всего лишь мгновение или два, и человек восстановит свою память, вернет свою жизнь к тому, на чем он остановился в 1942 году.

— А сам проектор уже готов? — продолжал расспрос Вудли. — А нельзя ли добраться до него и включить? Там есть охрана?

— Жизнь в Центре подчинена только кодексу удовольствий. Любое отклонение сразу выявляется. Ты думаешь пробиться к проектору с боем?

— В этом нет необходимости, если только нет охраны.

— Там нет ... черт! — Гарт неожиданно сменил тему разговора. — Мир поприветствует меня как благодетеля! Я стану более знаменит, чем Ньютон или Галилей!

Вудли нахмурился, а Гарт увлеченно делился своими мыслями и, казалось, ничто не сможет его остановить. Тирада против гедонистов была смешана со странным хвастовством, которое определенно что-то напоминало Вудли. Он вспомнил о Гарте и многое другое, и это неприятно поразило его. Какие-то неуклюжие ощупывающие жесты, короткие колебания в речи, поиск слов, ворчливая нотка ... о чем это ему напоминает?

Внезапно он все понял, испытав ужасное потрясение. Старик, который был частью его воспоминаний до 1942 года, говорил и действовал точно таким же образом. Он подыскивал нужные слова, по-детски рассуждал о недостойности жизни тех, кто, как ему казалось, ненавидел его. Мания преследования? Безумие? Нет. Просто старость.

Гарту было уже более ста пятидесяти лет. Разум дикарей снаружи, как и их тела, был заморожен в неизменном состоянии застоя, в котором они двигались слепо, по инерции. Но все сто тридцать лет Гарт думал, работал и все помнил.

В голову Вудли пришла странная мысль, которую он когда-то читал о бессмертных. Но эти бессмертные были беззубы, слепы, глухи и официально не признавались властью полноценными людьми. Только мысли о еде для них что-то значили, но и вся еда, по их выражению, была безвкусна из-за притупленных чувств. Гарт не был таким, но он, несомненно, страдал старческим маразмом. Это объясняло бы его злобную ненависть к гедонистам.

Вудли стало интересно, что еще таилось в голове Гарта. Это было все равно, что играть с динамитом, имея в качестве союзника человека, который в любой момент может снова впасть в непредсказуемые капризы старости. Так вот в чем была кара бессмертия!

ВНЕЗАПНО ВУДЛИ стало страшно. Более чем когда-либо он был полон решимости спасти человечество от ужасной судьбы. Он видел картину мира на тысячу лет вперед, населенную существами, которые уже не были даже дикарями, чудовищными пародиями на человечество, деградировавшее сверх всякого воображения.

Перебив Гарта, он задал очевидный вопрос:

— Ты говорил, что имеешь влияние на членов Сената. В чем оно заключается?

Было гораздо более вероятно, что ученому, чей разум медленно разрушался, будут поручены простейшие обязанности, а не что-то, требующее ясного и напряженного мышления. Гарт удивленно поднял голову.

— А? Что? Прости, Вудли, но я солгал тебе. У меня нет здесь никакой власти. Я поддался тщеславию, но рано или поздно ты бы все равно узнал правду. Я не был уверен, что могу тебе довериться, поэтому надел эту «маску». Они сделали меня рабом! О, это не тяжелая работа. Даже не это. Они возложили на меня обязанности, с которыми легко справился бы и школьник. Они сказали, что у меня отказывает рассудок. Они мне лгали! После того, что я сделал для них, после того, что я создал...

Он сделал широкий жест рукой.

— Посмотри вокруг. Этот разрушенный мир был моим детищем, но для его возрождения требовался разум. Я сделал человека бессмертным! Но цена оказалась слишком высока. Я не ожидал от них такого неблагодарного отношения. Это я вернул гедонистам знания, которые они развили до гениальности. Они забыли обо мне. Их первые воспоминания после катастрофы были быстро забыты. Их дети и внуки говорили, что мой мозг деградирует. Это я должен был править Центром, потому что без меня он никогда бы не существовал. Они... они...

Он споткнулся, но затем продолжил с большим воодушевлением.

— Они обманули меня и позаботились о том, чтобы я провалил все задания, которые мне давали. Сначала у меня было все необходимое, включая собственную лабораторию.

Вудли представил себе эту трагическую картину. Ослабленный ум Гарта лихорадочно пытался вспомнить, сосредоточиться на науке, которая была смыслом его жизни. Снова и снова он терпел неудачи в своих исследованиях, все глубже опускался до уровня обязанностей, которые были по силам любому ребенку. Конечно, ему совсем не нужно было работать. Но даже самая простая работа была лучше, чем полное бездействие.

Гарт, должно быть, горько тосковал по прошедшим дням триумфального эксперимента в лаборатории. И вот он возненавидел гедонистов, убеждая себя, что они ответственны за его судьбу. Полностью разрушенный разум — справедливая цена для того, кто разрушил мир. И все же это было ужасно.

Вудли встряхнулся, прогоняя от себя чувства безнадежности и депрессии, внезапно нахлынувшие на него. Но все же помощь Гарта была лучше, чем ничего, и, возможно, он недооценивал возможности ученого.

— Мой план заключается в следующем, — сказал Вудли. — Я сделаю вид, что мне понравился такой образ жизни. Они примут меня за своего. Подозрения рассеются, трудностей станет меньше. Мы сможем узнать все о луче обратной силы и включить его, усыпив на время их бдительность. И тогда мы нанесем удар.

— Да, наверное.

— Ты знаешь девушку по имени Шарн? Она может помочь нам, и я подозреваю, что твоему другу Рогуру тоже здесь не нравится.

Фигура в маске была неподвижна.

— Ты это видел? — Гарт вздохнул.

На мгновение Вудли вспомнил тень, которую он видел в глубоко посаженных глазах Рогура, депрессию на темном сильном молодом лице. Внезапно Гарт рассмеялся. Он резко откинул капюшон с лица. Вудли оцепенел от изумления.

Гарт оказался Рогуром!

РОГУР БЫЛ смуглым, красивым, атлетично сложенным «молодым» человеком. Кожа была гладкой, как у мальчишки. Но в этом гибком теле юноши таился уставший старик! Почему-то казалось совершенно неправильным, что Рогур не стал мудрее с годами. Может быть, в этих темных глазах и была усталость, но в них должен был быть и огромный опыт.

Сейчас все для него стало понятно. Ученый не постарел физически. Он оставался таким же молодым и сильным, каким и был в 1942 году. Его тело было совершенным, все чувства обострены до предела, как хорошо сконструированная машина. Но разум машины ослабел, стал старым и неспособным управлять ею.

— Давным-давно меня звали Роджер Гарт, — с горечью произнес ученый. — Теперь я просто Рогур. И эта наша тайная встреча была необходима. У гедонистов зоркие глаза и острый слух. И я не был уверен, что смогу доверять тебе.

— Понятно, — задумчиво произнес Вудли. С усилием он сосредоточился на насущной проблеме. — Что ж, я все равно буду придерживаться плана. Я усыплю подозрения с помощью...