– Он нанялся погонщиком скота – перегнать стадо лонгхорнов на север, к погрузочной железнодорожной станции в Уичито, штат Канзас, – продолжал Бен Кэнон. – Это был самый разгар перегона скота на север. Что вовсе не означает, будто скот из Техаса и раньше не гнали на северные рынки. Гнали – начиная с пятидесятых годов прошлого века. И в основном по Шони-Трейл, которую еще называли Техасской дорогой. Она пролегла по всей восточной половине штата – от Техаса до самого Сент-Луиса. И широченная же это была дорога! Да и как могло быть иначе, ведь по ней шли военные обозы, грузовые фургоны и целые караваны поселенцев.
Однако в ту весну Келл Морган отправился по Чисоли-Трейл. И лишь поздней осенью, на пути домой, он впервые увидел эту землю. – Кэнон смотрел на портрет рассеянным и в то же время пристальным взглядом. – Я часто пытался себе представить, что он думал, когда взошел на гряду этих холмов и увидел открывшуюся ему долину – пышное осеннее золото ее высоких трав и струящуюся меж них серебристую речку. Имея за плечами всего лишь три класса школы, он едва умел читать и писать, а потому его впечатления никогда не были переданы бумаге. Но он говорил Хэтти, что образ долины продолжал жить в нем с того самого дня.
Тут, кивнув в сторону портрета, заговорил Чарли Рэйнуотер:
– По словам мисс Хэтти, на этом портрете он проигрывает – не то, что в жизни. Он был шести футов и одного дюйма росту без башмаков, и она утверждала, что ширина плеч у него вполне соответствовала его росту. При всяком взгляде на него он напоминал могучее дерево с прямым стволом. И никто никогда не называл его Рыжим. Нет, он всем был известен как Келл Морган. – Он быстро посмотрел на Флейм. – Я не имел чести знать его, как вы понимаете. Он скончался задолго до того, как я поступил сюда на работу. Однако все, кого ни спроси, говорили, что он был человек суровый, но справедливый. Покуда вы не нарушали моральных принципов, он отстаивал ваши интересы. Мисс Хэтти рассказывала, что он был неулыбчивый и что за него всегда говорили глаза. Когда он был в ярости, они были черны, как у дьявола, а в счастье – сияли… словно их подсвечивали изнутри. И еще он любил эту землю. Он объезжал ее верхом, осматривал пастбища, до самого последнего дня. А было ему шестьдесят пять.
Портрет утратил свою трехмерность, и теперь на фоне голубоватой дымки можно было видеть лишь плоское изображение рыжеволосого человека в парусиновой одежде, типичной для западных штатов. И тот черный огонь, о котором упомянул Чарли, сейчас мерцал в его глазах, смотревших, казалось, прямо на нее.
– Несмотря на свою необразованность, Келл Морган был наделен природным умом и острой наблюдательностью, – продолжал Бен Кэнон. – Когда он возвращался в Техас, то подмечал, как меняется жизнь. Времена вольного пространства уходили в прошлое. С каждым годом вырастало все больше новых заграждений. А в результате длинных перегонов на север, к погрузочным железнодорожным станциям, скот терял драгоценный вес. Четыре года подряд Келл совершал долгие утомительные путешествия на север с чужими лонгхорнами. И неизменно останавливался осмотреть долину – с каждым разом эти задержки становились все протяженнее.
Тут надо напомнить о том, что вся эта земля принадлежала государству индейского племени крииков. Слово «государство» я употребил сознательно. Криики жили обособленно – у них были свои границы и свои законы. В тридцатых годах прошлого века федеральное правительство, а точнее президент Эндрю Джексон, со свойственной нам самонадеянностью решило, что для блага цивилизованных индейцев-крииков, ирокезов, чероки, чакто и чикасо – надо переселять их с Юга – их исконной родины задолго до того, как первый белый человек ступил на этот континент, – на Запад, чтобы таким образом они избежали тлетворного влияния диких европейцев. Посредством целого ряда бесчестных договоров индейцев согнали сюда.
В соответствии с законодательством и традициями крииков индивидуальное пользование землей было запрещено. Ею владели сообща. А значит, Келл Морган не мог сразу купить всю долину. Но во время его приездов и остановок в расположенной неподалеку деревне крииков Таллахасси, которую ковбои-погонщики окрестили Талси-Таун, он познакомился с влиятельным полукровкой из крииков по имени Джордж Перримэн. Через него Келлу Моргану удалось взять долину в аренду. На сбереженные деньги он купил сто голов тощего скота, перегнал его на север, в свою долину, богатую зимними пастбищами, а весной совершил короткий перегон на рынок. – Он помолчал, не без лукавства улыбнувшись. – Не такое уж грандиозное начало, скажете вы, однако примите во внимание: он купил их по цене семьдесят пять центов за голову, а продал – более чем по пятнадцать долларов. На вырученную прибыль он взял в аренду еще земли, купил еще скота и повторил весь цикл с тем же результатом.
К тысяча восемьсот восемьдесят второму году Келла Моргана справедливо считали скотоводом-миллионером. Тремя годами раньше Почтовая служба США открыла свое отделение в Талсе, снова слегка изменив название городка. А к восемьдесят второму году железнодорожная компания «Фриско» протянула к Талсе ветку. Келлу Моргану больше не надо было гнать скот к погрузочной станции, она сама приблизилась к нему. – Не прерывая повествования, лысеющий адвокат осмотрел ряды книг на двух полках прямо перед собой. – Все это время он не забывал о своем младшем брате Кристофере, который остался в Техасе. Кристофер уже подрос. Он превратился в шестнадцатилетнего энергичного юношу. Разбогатев, Келл отправил его в колледж на Востоке, твердо решив дать Кристоферу возможность получить образование, каковой сам был лишен. – Бен Кэнон достал с полки толстый фолиант и, раскрыв его, снова подошел к Флейм. – Закончив колледж и получив диплом инженера, Кристофер приехал сюда, в Морганс-Уок. В тот промежуточный период Келла приняли в криикскую общину. Теперь, будучи полноправным хозяином долины – наравне с любым из крииков, – он поручил Кристоферу спроектировать и выстроить этот дом. До сих пор единственными постройками здесь были собачья конура да барак для ковбоев. – Остановившись у стула Флейм, он протянул ей фолиант в кожаном переплете – старый альбом с фотографиями. – Хэтти думала, что, возможно, вы захотите взглянуть на изображения кое-кого из своих предков. Вот один из ваших предков, Кристофер Морган.
Он постучал пальцем по толстой черной бумаге прямо над наклеенной старой фотографией. Молодой человек сидит в напряженной позе, большая рука лежит на колене, другая держит темную широкополую шляпу. На нем темный костюм-тройка, под расстегнутым пиджаком видна блестящая цепочка для часов и тугой воротничок. Несмотря на серьезность его лица, оно выражает страстную любовь к жизни. Его лицо менее замкнуто и сурово, чем у человека на портрете, при всей схожести их сильных, резких черт. И, конечно, цвет волос у них был разный. На коричневатой фотографии волосы Кристофера Моргана казались светло-каштановыми с видневшимися в них еще более светлыми прядками.
– Сразу можно сказать, что они – братья, – задумчиво произнесла Флейм, переворачивая страницу – ей было любопытно взглянуть на другие старые снимки.
– По словам мисс Хэтти, они были настолько близки, насколько это вообще возможно между братьями, – вставил Чарли Рэйнуотер, тряхнув головой, с оттенком зависти. – Хотя были не слишком-то схожи. Говорят, такие же разные, как день и ночь. Но подобно тому, как дневной свет и темнота слагаются в сутки, так и они дополняли друг друга.
– Что касается вашего прадеда, – добавил Бен Кэнон, – он благоговел перед старшим братом. А Келл Морган, вероятно, видел в младшем воплощение своей мечты об образованности. Они щедро делились друг с другом своими знаниями – Кристофер обучал Келла истории и философии, а Келл давал ему уроки животноводства.
На следующих страницах были фотографии строящегося дома. На двух снимках Флейм узнала Кристофера Моргана. А затем нашла фото, где были запечатлены оба брата. Когда они стояли рядом, различия в их характерах бросались в глаза – Келл Морган выглядел нетерпеливым и недовольным, Кристофер счастливо улыбался.
