– Короче, суть работы ты уловил, а нюансы покажу на месте, – завершая рассказ, произнес Андрей. – Если не испугался и готов этим заниматься.

– Я готов! – с жаром заверил Никита.

– Большой зарплаты не обещаю, но десятку, может даже пятнашку, за месяц для тебя выбью.

– Серьезно? Так много?

– Нормально. Поваришься в нашем котле, узнаешь подводные камни. Я в пять раз больше получаю, и то проскальзывает мыслишка, бросить это мертвое царство и свалить в теплые края.

– Я с мамой поговорю. Во сколько завтра приезжать?

– Да не спеши прощаться. Заскочим к Артуру за моим ноутбуком, потом докинем тебя до дома. Если все путем, приползай в граверку к девяти утра, и вперед – на подвиг и труд.

– А документы какие нужны?

– Не парься, – серые глаза художника загадочно блеснули. – Тут по-другому вопросы решаются.

– Не понял… Объясни.

Андрей улыбнулся, спрятав руки в карманы брюк и раскачиваясь на пятках:

– Нужному человеку я тебя показал и от него возражений не будет. Семеныч побухтит для порядка, но это все – мелочи жизни.

– Он же, типа, твой начальник. Или как?

– У меня кругом начальники. Поменьше, средние и главные – одним киваешь, вторым в пояс кланяешься, перед третьими земные поклоны бьешь. А надо еще и работать успевать!

– Я окончательно запутался…

– Вавилон любит по кладбищу прошвырнуться, в каждую дыру нос засунуть, но большинство местных за людей не считает. Димон, по факту, владелец нашей фирмы, и решает, кому звездюли, кому пряники. Он же – совладелец "Витязя" и еще десятка разных контор. В тонкости не вникает, однако деньги считать умеет. Мы ему за сезон приносим хорошую прибыль, в несколько миллионов, поэтому иногда можем позволить себе всякие вольности без серьезных последствий. А Семеныч… Пугалом поставлен, чтобы совсем не расслаблялись. Теперь понятнее стало?

Никита кивнул и улыбнулся своим мыслям. Парень чувствовал, что впереди его ждет не только главное приключение лета, но и, возможно, самая яркая полоса в пока еще короткой и непростой жизни.

Вера Федоровна, некогда красивая, а теперь рано увядающая и безуспешно молодящаяся женщина, достигнув возраста Христа, как и многие ее сверстницы, испытывала на себе тяготы этого кризисного, переломного в жизни периода. Кроме того, она никак не могла оправиться от потери мужа, часто вспоминала его, разговаривала с заключенной в траурную рамку фотографией.

Сегодня, пригласив в гости своего начальника Павла Афанасьевича, Вера впервые убрала портрет любимого в стол, и теперь мучилась угрызениями совести.

Единственная близкая подруга Зоечка поддерживала по телефону, заверяя, что в этом нет ничего такого, со смерти Петеньки прошло уже полтора года, нельзя ставить на себе крест, дому нужен хозяин, а отбившемуся от рук Никитке строгий мужской догляд.

Монотонно кивая, Вера соглашалась с подругой, только скребущие на душе кошки никак не желали успокаиваться. Ее тревогу подогревали опасения, что сын беззастенчиво врет и, возможно, связался с дурной компанией. Он – прежде тихий, "домашний" ребенок – периодически стал пропадать по ночам, лазать в какие-то "заброшки", а на все вопросы отвечал скупо, неохотно.

Работа в смену и домашние хлопоты выматывали Веру до состояния выжатого лимона. Сил на разборки с Никитой почти не оставалось. Он много сидел за компьютером, что-то рисовал, увлекался граффити и редко общался со сверстниками. После смерти отца мальчишка словно замкнулся в каком-то своем мирке, хамил, огрызался, игнорировал выданные на лето задания по литературе и всячески отлынивал от домашних обязанностей. Ему было лень помыть за собой тарелку, убраться в комнате, скосить во дворе траву.

"Все сама… Никакой помощи…" – горько вздыхала Вера, мотаясь по коттеджу то с тряпкой, то с пылесосом.

Купленный Петром большой дом – некогда счастливое семейное гнездо – превратился для нее в настоящую пытку, забирая как физические силы, так и львиную долю весьма скромной зарплаты кассира. Вера намеревалась продать опостылевшее "имение" и перебраться в город, но всякий раз откладывала поездку к риэлтору. Дом по-прежнему незримой нитью связывал ее с единственным любимым мужчиной – здесь оставались его вещи, его запах. Казалось, что Петр, как обычно, задержался в больнице и вот-вот приедет… Вера гнала прочь эти мысли, по ночам заливая подушку слезами.

Отношения с Павлом Афанасьевичем складывались сложно. Он был трижды в разводе, имел двоих детей от прежних жен, с которыми более не поддерживал никаких связей, кроме выплаты копеечных алиментов с мизерной официальной зарплаты. Свои "левые" доходы директор супермаркета успешно скрывал, тратя исключительно на себя. Он любил дорогие костюмы, машины и вкусно покушать. Последнее оказалось тем крючком, на который Вера надеялась поймать этого жирного, привыкшего к сладкой жизни карася.

За столом Павел Афанасьевич охотно демонстрировал свою важность, рассуждал на серьезные темы, попивая водочку и хрустя солеными домашними огурчиками. Вера старалась всячески ублажить гостя, но в какой-то миг все же осмелилась намекнуть, что через два месяца Никитке в школу, а значит, предстоят серьезные траты. Павел Афанасьевич согласно кивнул, потянувшись за пирогом.

Пока гость жевал, воображение Веры рисовало страшные картины: сын "забивает" на учебу, "пролетает" с университетом, попадает в армию, там его морально калечат, превращая в тупого отморозка, который грабит прохожих, а дальше – суд, тюрьма и смерть в жестокой драке уголовников.

О зонах и зеках Вера имела очень смутные представления, но по рассказам всезнающей подруги типичный арестант являл из себя уродливого лысого мужика с железными зубами, наколками, вонючего и грубого, в мятой робе и с характерным блатным говорком.

"Это клеймо на всю жизнь… Нормальными оттуда не выходят", – размышляла Вера, страшась за судьбу Никитки и считая себя обязанной устроить его в университет всеми правдами и неправдами.

Она была готова пожертвовать свое тело любому мало-мальски состоятельному мужчине, лишь бы тот принудил парня взяться за ум и обеспечил его достойное будущее. О личном счастье Вера уже не задумывалась. Она понимала, что в ее жизнь никогда не ворвется молодой импозантный красавец, не станет ухаживать, осыпая цветами и подарками, носить на руках и читать стихи под луной. Кому нужна вдова "за тридцать" с подростком-"прицепом"? В таком положении, пузатый и лысеющий Павел Афанасьевич виделся последним подарком судьбы.

Вера отчаянно уцепилась за этот шанс, теша себя надеждой, что все еще наладится, будет у них семья. Лишь бы Никита не подвел. Он воспринимал потенциального отчима в штыки, демонстрируя худшие стороны психического инфантилизма вкупе с оголтелым подростковым максимализмом.

Вчерашний побег сына из дома Вера сочла весьма удачным стечением обстоятельств. Замкнутый и озлобленный парень, яростно защищая свою территорию, наверняка испортил бы Павлу Афанасьевичу и настроение, и аппетит.

– Нечего с ним сюсюкаться! Не маленький. Пятнадцать лет уже, вымахал лоб здоровенный на твою шею! – возмущалась Зоечка. – Понимать должен, что мать для него старается. Так и вырастают эгоистами, слова им не скажи! Из-за игр своих компьютерных совсем озверели. Ишь бесится он, дверями хлопает. Отключи на неделю интернет и денег не давай ни копейки. Увидишь, мигом станет шелковым.

Верочка признавала правоту подруги, но не хотела идти на крайние меры и окончательно портить отношения с сыном.

– Поговорю еще раз… Попробую убедить… Тяжко ему без отца… – падали в телефонную трубку полные горечи слова.

Около пяти вечера морально измученная и уставшая Вера, перемыв всю посуду после отбывшего восвояси гостя, наконец-то доползла до кресла и рухнула в него подстреленной птицей.

Через десять минут в дом вошел Никита. Женщина инстинктивно сжалась, готовясь увидеть хмурое лицо сына и выслушать колкие упреки.