– Всевластья, – портретист гордо расправил плечи. – Только никому не говори. И вот что, Семеныч… Постереги наш Хоббитон. Мы еще сюда вернемся!

С каменной миной эльфийского лорда художник обратился к спутникам:

– Скорее, друзья! "Позади дом, впереди мир!"

Они бодрым шагом двинулись через кладбище, а спустя десять секунд услышали возмущенные крики Семеныча:

– Андрей! Ты совсем больной?! Вернитесь немедленно!

Проигнорировав его требования, гравировщики обогнули мусорные контейнеры и скрылись за густо разросшимися кустами шиповника. Едва стихла летящая в спины ругань Семеныча, как мужчины сбавили ход, заулыбались и дружно достали курево. Рядом с ними Никита чувствовал себя свободным и невероятно счастливым.

Вскоре граверы принялись обсуждать работу; они сыпали непонятными школьнику терминами, называя марки станков, сравнивали рубку мрамора и гранита, спорили, когда лучше пропускать скарпель через мизинец, и чужой разговор парню быстро наскучил.

Утро было безветренным и ясным. Солнце щедро заливало светом старый погост. В густых кронах деревьев щебетали птицы, на памятниках грелись бабочки. Никита разглядывал ухоженные и заросшие травой могилы, всматривался в фотографии, читал надписи.

– О-па! – сказал Юрий, заметив метущего тропинку дворника.

– Вот те раз! Это же Харря Потный! – обрадовался Андрей. – Чемпион местной сборной по квиддичу! Мы с ним в одном Азкабане чалились.

Внезапно художник сорвался с места и побежал вперед, грозно размахивая руками. Дворник попытался улизнуть, но гравировщик догнал его большими скачками:

– Отдай метлу, Харря!

– Пусти, дурак! – старик с раскрасневшимся лицом до последнего держался за черенок, однако силы оказались неравны.

Отобрав метлу, Андрей уселся на нее верхом и резво поскакал вдаль. Дворник, не мешкая, бросился в погоню:

– Хватит! Верни! Верни, тебе говорят!

Никита и Юрий ржали, как молодые кони, наблюдая за дерзкой выходкой приятеля.

Выйдя на финишную прямую, Андрей притормозил возле двух сгорбленных старух, мирно бредущих по тропинке.

– Привет, девочки! До Лысой горы подбросить? – выкрикнул мужчина и ловко обогнул присевших от страха пенсионерок.

Вслед ему полетела ворчливая скрипучая брань:

– Безобразие! Наркоман! Мы будем жаловаться! Куда только охрана смотрит?!

Промчавшись вокруг ближайшей секции погоста, Андрей подрулил к друзьям и слез с метлы:

– Кто-нибудь еще желает прокатиться?

Получив отрицательный ответ, он двинулся навстречу запыхавшемуся, едва ковылявшему дворнику:

– Держи свою волшебную палочку, Харря! Тебе нужно больше тренироваться!

– Дурацкие… у тебя… шутки… – хрипя, ответил старик.

– И анекдоты не смешные! – примирительно поднял руки Андрей. – Зато я жизнь люблю!

– Иди… куда шел… черт полоумный!

Далее Никита стал свидетелем долгих препирательств с пузатым Василичем, который ни в какую не хотел расставаться с генератором.

Три гравировщика орали друг на друга до хрипоты, изощряясь в оскорблениях. Превзойдя оппонента по величине словарного запаса, Андрей добился-таки желаемого и покинул поле брани с чувством выполненного долга. Юрий остался у третьих ворот ждать машину и оберегать отвоеванное добро от любых вражеских посягательств.

Помня про успешно выклянченный у Димона отгул, художник не спешил возвращаться на работу. Он заглянул в мастерскую, где изготавливали ритуальные оградки и кованые железные кресты, поболтал с тамошними мастерами, а затем повел Никиту на Новое кладбище.

– Прогуляемся, – предложил Андрей. – Нам нужно "убить" еще двадцать пять минут.

– Зачем?

– Ровно в одиннадцать пятнадцать Семеныч свалит из конторы.

– Прикольно ты его одурачил!

Портретист криво усмехнулся:

– Отыграется, когда Вавилон приедет. За Юркин косяк всем прилетит конкретный пистон.

– И тебе?

– И мне.

Никита тяжело вздохнул:

– Тут могила отца неподалеку…

– Давай навестим.

Они свернули с центральной аллеи на север.

– Мы с мамой были здесь весной… – парень старался говорить бодро, но ему никак не удавалось скрыть тревогу и грусть. – Она конкретно расстроилась из-за того, что у памятника осыпается пьедестал…

– Сильно покрошился?

– Только по углам. Еще земля просела и он чуть накренился.

– Плохо. Где заказывали? У центральных ворот?

– Да.

– Ясно. Они льют из бетона с каменной крошкой. Часто экономят: делают не монолит, а пустотелые. Дешево, но никаких гарантий. Может десять лет простоять, а может и один сезон. Сейчас у них вообще лютый бардак творится, смесь от балды мешают да лепят, как придется.

– Мама хотела со временем поднакопить денег и поставить нормальный гранит. Посоветуешь, какой лучше? Ну, и по ценам ты, наверное, все знаешь…

– Знаю, – буркнул Андрей. – В августе хороший камень приедет. Качественный итальянский мрамор и габбро от новых поставщиков. Семеныч клялся, что не подделка, но пока в своих руках не подержу, ничего говорить не стану. Твой отец был врачом?

– Хирургом в областной больнице.

– От чего он умер?

– Машина сбила, – Никита опустил голову. – За рулем какой-то "крутой" оказался. Пьяным ехал, но его быстро отмазали, а нам – ни извинений, ни компенсаций.

– Сочувствую.

– Вот… – подросток указал на серый монумент с небольшой фотографией и скромной табличкой.

Андрей достал из кармана сигареты:

– Ты здорово похож на отца. Ладно, не буду мешать…

Он отошел в сторону, перелез через ограду заброшенной могилы и присел на лавочку у разлапистой ели.

Никита краем глаза следил за гравировщиком. Андрей курил, глядя куда-то под ноги и в пустоту. Он сгорбился и теперь казался значительно старше своих лет – серьезным, многое повидавшим в жизни человеком.

Школьник опустил ладонь на памятник, мысленно обратившись к покойному. Подростка разрывали противоречивые чувства. С одной стороны, он снова хотел стать маленьким мальчиком и беззаботно резвиться под присмотром родителей. С другой – мечтал поскорее вырасти, превратившись в умного и сильного мужчину, способного за себя постоять. "Как Андрей…" – мелькнула и обожгла горькая мысль.

Никита быстро прогнал ее. Парню было совестно, что он так навязчиво ворвался в жизнь постороннего человека, нагрузил его своими проблемами, не имея возможности обсудить их с кем-то еще.

Потоптавшись у могилы, школьник подошел к мужчине и окликнул его по имени. Андрей отозвался не сразу:

– Извини, задумался…

– О чем? – ляпнул Никита и прикусил язык.

Гравировщик ответил почти шепотом:

– Когда я умру, никто вот так не придет ко мне. Не будет ни памятника, ни фотографии…

Неожиданно он запел красивым, с легкой хрипотцой, голосом "Это всё" группы "ДДТ".

Повисло тягостное молчание. Андрей бросил на тропинку окурок и встал со скамейки:

– Шабаш! Пора обедать!

– Мы пойдем к Дмитрию Анатольевичу?

– Ага, – широко улыбнулся художник. – В его краснокирпичный Кремль. Только сначала переоденусь. Надо соответствовать высокому статусу мероприятия.

Железная дверь, ведущая в одноэтажное кирпичное здание у главных ворот кладбища, была распахнута настежь и подперта булыжником. Золотые буквы на черной табличке предупреждали, что за порядок на территории отвечает ЧОП "Витязь".

Дмитрий Анатольевич стоял возле крыльца, яростно матерясь в поднесенный к уху мобильный телефон. Послав невидимого собеседника по известному адресу, "смотрящий" обвел суровым взором свои владения и кивнул появившемуся из-за поворота Андрею, который сменил рабочую спецовку на тонкую футболку и светлые брюки.

Никита шел рядом с художником, опасливо косясь на свору собак, бегавших вдоль автомобильной дороги. В будний день здесь проезжало мало машин и псы прилежно облаивали каждую.