– А ты куда посреди ночи отправился? – Андрей снова достал сигарету.

– Из дома ушел.

– Про это я догадался.

– Мать пилит постоянно, – Никита обиженно надул губы. – Отца полтора года как не стало… Здесь лежит, на Новом кладбище. С деньгами туго. Вот она и решила своего начальника охмурить. Типа директор супермаркета, всем обеспечен. Гамадрил пузатый. Ненавижу его.

– Все равно надо ей позвонить. Волнуется, наверное.

– Она думает, что я у Антохи. Спать легла пораньше. Будет с шести утра пироги стряпать для этого Павла плешивого.

– У меня тоже пироги есть, с капустой, – оживился Андрей. – Местный священник, отец Никанор, привез. Его матушка печет по старинному монастырскому рецепту: на натуральном масле и молоке. Вкусные, с покупными не сравнить.

– Вы… Ты в часовне работаешь?

– Нет. Придем, сам все увидишь.

Никита зябко поежился. Он никак не мог успокоиться. По спине бегали мурашки, руки била крупная дрожь, зубы постукивали.

– Замерз? – спросил "кладбищенский" и мигом стащил с себя куртку. – Держи!

– Не надо, спасибо… – упрямо запротестовал парень.

– "Спасибом" не согреешься. Бери давай! И на будущее, лучше говорить "благодарю" или "от души".

– Почему? – Никита завернулся в насквозь пропахшую сигаретным дымом штормовку.

– Здесь так принято.

Андрей свернул к массивным кованым воротам, вынул из джинсов ключ и вставил в замок калитки.

– Вот зараза, – проворчал он, толкая плечом неуступчивую решетку.

Калитка поддалась, скрипнули петли, и "кладбищенский" сделал широкий, приглашающий жест рукой:

– Проходи, осмотрись, я пока тут обратно все закрою.

Никита встал под фонарем на небольшой асфальтированной площадке. С краю высились металлические сараи, палатки с лотками для искусственных цветов, кирпичные офисы похоронных контор и зарешеченные навесы, под которыми хранились гранитные надгробия. Вдаль лучами разбегались узкие аллеи утопающего во мраке погоста.

– Вот умывальник, – Андрей покрутил проржавевший кран и ополоснул руки в закрепленной на стене мастерской оцинкованной мойке. – Туалет в конце самой правой дорожки. Минуты две идти, если бегом – то быстрее. Покойнички тихие, по ночам не тревожат, вдогонку не кидаются.

Он прошел дальше, отпер деревянную бытовку, и, шлепнув ладонью по засаленному выключателю, протиснулся внутрь мимо стоявших у входа отполированных гранитных плит. Никита осторожно заглянул через порог.

Тесное и захламленное помещение можно было условно разделить на рабочую зону и жилую часть. В первой находились стол, лавка, полки с инструментами для ручной гравировки, принтер, несколько коробок бумаги, цветные папки, кисти, стаканы с восковыми карандашами и шариковыми ручками. Во второй школьник обнаружил печку, импровизированную кухню, а у дальней стены – спальный угол с узким топчаном и подвешенным над ним магнитофоном.

Андрей включил электрочайник и поставил на стол жестяную коробку, доверху заполненную печеньем. Порывшись на полках, он вынул два пакета: один с пирогами, другой с конфетами.

– Все мокрое снимай и развесь. В тумбочке есть чистые футболки, – "кладбищенский" достал две пластиковые кружки из набора "Липтон". – Чай черный или зеленый?

– Черный, – откликнулся Никита, медленно двигаясь по бытовке и осматриваясь.

– С сахаром?

– Да. Одну ложку, пожалуйста.

Его взгляд задержался на рекламном плакате, сообщавшем, что опытные мастера компании "Гравер-ВВ" производят ручные граверные работы и высококачественную гравировку на современном лазерном оборудовании. Под небольшим прайсом имелась приписка, что станком наносится графика по готовым шаблонам, а портреты и индивидуальные оформительские решения художники-камнерезы выполняют вручную.

Помимо плаката и нескольких музыкальных постеров, на стенах было много полок с книгами, среди которых стояла пара недорогих икон.

– Ты верующий? – спросил парень, изучая суровые лики святых.

– Мы все верующие. Просто каждый – в свое. Это отец Никанор мне подарил, за то что я для него ларец расписал.

– Какой ларец?

– Для церковной утвари.

– Ты художник? – догадался Никита.

– Художник-оформитель, гравировщик по камню.

– Круто! – у школьника загорелись глаза. – А можно посмотреть?

– На что? – Андрей разлил чай по кружкам и сунул в рот конфету. – Все готово. Могу еще бутерброды нарезать.

– Да я не голодный…

– Видишь синюю папку? – "кладбищенский" кивком указал на стол в мастерской. – В ней наброски, черновики. Не по работе, так ерунда всякая. Если интересно, бери кружку, лезь на топчан и листай сколько влезет.

– От души! – Никита мигом приволок вожделенную папку и стал выкладывать ее содержимое на одеяло.

Здесь были карандашные рисунки людей и животных, эскизы татуировок, причудливые орнаменты и узоры, начерченные шариковой ручкой, выполненные углем пейзажи, портреты и абстрактные натюрморты.

– Ничего себе! – с восторгом сказал Никита. – Это все ты нарисовал?

– Угу. Нравится?

– Да, очень классно.

– Не в сезон у меня по вечерам полно свободного времени, вот и развлекаюсь как могу, – Андрей ополоснул кружку чистой водой из бутылки. – Ты обустраивайся, а я – спать. Свет гасить не буду. Если что – пихнешь в бок.

Он снял с крючка зимнюю куртку, на ходу свернул валиком и подложил под голову, навзничь завалившись на лавку:

– Спокойной ночи!

– Доброй ночи! – Никита внимательно рассматривал рисунки, ощущая себя так, словно оказался на другой планете.

Снаружи шумели деревья, доносился странный скрип, шорохи, монотонно капала вода. В бытовке было грязно, пахло сигаретным дымом и какой-то химией. По потолку время от времени промелькивали уродливые тени.

– Андрей… – шепотом позвал Никита.

– Не спится? – тихо спросил "кладбищенский". – Так бывает с непривычки. Место… особое, со своими законами. Говорят, погост всех принимает, но это неправда. Бичи, что к тебе пристали, живут за пустырем, на свалке, а сюда соваться побаиваются, иногда вдоль дороги шастают, но вглубь не заходят. Ты не пугайся. Тут безопасно.

– Почему они называли тебя "вавилонянином"?

– Виктор Вавилов – погоняла Вавилон – здесь царь и бог, негласный хозяин кладбища и мой самый большой начальник. Приезжает раз в месяц, раздает всем ценные указания и волшебные пендели. За серьезные косяки может штраф выписать или на счетчик поставить, а то и вовсе прикопать, где ни одна собака не сыщет.

– Жутковато как-то…

– Спи, утром будет весело.

– Весело? – удивился Никита.

– Такого ни в одном цирке не увидишь!

Парень натянул одеяло до подбородка, устраиваясь на жестком топчане и вспоминая, как ловко Андрей расправился с бомжами:

– А ты где драться научился? В армии?

Гравировщик слегка приподнял голову:

– В изостудии.

Он улыбнулся и добавил:

– Шучу. Отцовская выучка. Он в десантуре служил и считал, что это мне больше в жизни пригодится, чем умение пачкать бумагу красками.

– Повезло. Мой был врачом…

– Давай сменим тему. Не лучшее время обсуждать усопших. Завтра поговорим.

– Хорошо. Еще раз доброй ночи.

Никита думал, что так и проворочается без сна до самого рассвета, но ошибся. Его быстро сморила усталость. В полудреме перед глазами рождались странные картины. Он видел украденный смартфон, воронье, кружащее над бытовкой Андрея, и гнусно хихикающего Павла Афанасьевича с застрявшим в зубах пирогом.

Открыв глаза, Никита не сразу сообразил, где находится. Он с минуту лежал неподвижно, глядя на паутину под потолком, слушая радио и вдыхая запах чужой холостяцкой берлоги.

Переодевшийся в застиранную спецовку Андрей сидел за столом, аккуратно рисуя величавые горы и стоянку альпинистов вокруг черно-белой фотографии усопшего, закрепленной на альбомном листе.