Он был в черном простом костюме, без плаща, который, видно, оставил в карете. Высокие сапоги из очень мягкой кожи делали его шаги неслышными. На ремне покачивался длинный разбойничий кинжал "Лепесток", запрещенный по всей Империи, как неконвенционное оружие.

— Ваше императорское величество, — произнесла девушка и поднялась.

— Без титулов, — махнул ладонью Рамер Девятый, — Троны небесные стоят выше тронов земных, так что, по-хорошему, это я должен тебе кланяться.

— Это не обязательно, — чуть улыбнулась девушка, представляя себе, что было бы, поймай она его величество на слове…

А, скорее всего, ничего бы не было. Поклонился бы, не переломился. Рам по мелочам не считался.

— А у тебя тут ничего так, — заметил император, оглядывая зал, — атмосферненько… В меру мрачно, в меру возвышенно. Статуя большая. Представительная. Особенно — пасть… величественная такая.

В словах повелителя можно было услышать жестокую насмешку. Но Марша только понимающе улыбнулась. Рам язвил всегда, везде и по любому поводу — Змей же, что с него взять? И — надо же куда-то яд сцеживать, так почему бы не ей на голову. Она привычная, со змеями водится больше, чем с людьми, ей и не повредит. Даже повеселит.

— Ты пришел помолиться? — спросила женщина, уверенная, что нарвется на очередную колкость. Но император ее удивил.

— И это тоже не помешает. На самом деле я пришел… Бездна! Никогда не думал, что скажу такое. Ответь, ты смотрела… в будущее?

— Каждый день смотрю, такова моя суть, — пожала плечами Марша. Она прекрасно видела, как тяжело этому сильному, властному, гордому человеку — как гнет его к земле дрянное предчувствие, с какой надеждой он смотрит вокруг и как стыдно ему за свою надежду. Потому что он считает ее слабостью.

Но помогать императору жрица не торопилась. Негласные правила храма были строги: всякий вопрос, просьба, предложение или требование — бывало и такое, должны быть непременно высказаны. Вслух. Без метафор и иносказаний. Один раз люди уже обманули этого бога с Договором, второй раз он попадаться не собирался.

— Что ты видишь?

— Многое. Что, конкретно, тебя интересует, Рамер Девятый? Судьба Империи или судьба сына?

Мужчина вздрогнул. Крупно, всем телом.

— А он-то здесь при чем?

Марша вздохнула и опустилась обратно, на свою "скамеечку" из колец змея.

— Садись, — сказала она.

Император присел с таким видом, словно садится на муравейник. Ногу подогнул под себя, чтобы вскочить в любой момент.

Черные глаза встретились с такими же черными, бездонными, глубокими — как сама Бездна, которую даже упоминать считалось кощунством.

— Правда, что жизнь нашего мира повисла на волоске?

— Правда, — кивнула жрица.

— И… Вариант, где мы все спасены и просто живем дальше… возможен?

— Возможен, — не стала мотать ему нервы Марша. — Вопрос в цене.

— И какова цена?

— Только огонь может справиться с огнем.

Ногти императора скрипнули по чешуйкам статуи змея, оставляя несколько капель крови. Но лицо осталось бесстрастным.

…Оборот удержал, и то хлеб. Не хотелось бы прямо сейчас проверять, насколько хорошо работает заклятье возвращенного времени и действует ли на живых людей. А если действует — то как именно.

— Рами еще ребенок! Он даже не был в твоем храме, у него нет поручителя, он не делал выбор. И — он далеко не единственный огненный маг в Империи.

— Но самый сильный, — спокойно заметила Марша.

Император сощурился. Что он прятал — вертикальные зрачки или дикий, почти не поддающийся контролю страх? Марша так и не поняла — хорошо спрятал, качественно.

— Почему? — глухо спросил он, — Сколько еще Небо будет испытывать принца на прочность? Разве мало ему?

— Его высочеству и дано много.

— Мы все вернем, — по-волчьи ощерился Рамер, — когда назначен день его Выбора? Через три недели? Он откажется от дара.

— Откажется? — Марша посмотрела в лицо императора.

— Он ребенок. Ему нечего делать в первой линии… борцов с концом света.

— Решать ему.

— Он и реш-ш-шит. Как надо.

Марша очень внимательно оглядела мужчину: властного, злого, обеспокоенного. Еще раз подумала, стоит ли посвящать его в некоторые подробности своих пророческих видений. И решила, что это будет лишним.

Императору незачем знать, что, выводя из под удара наследника, он обрекает на верную смерть второго самого сильного огненного мага в мире. Своего маршала.

Ни к чему такие откровения. Решение Рамер все равно примет. Какое оно будет — даже каменному идолу здесь понятно. Просто совесть будет грызть его не в пример сильнее — а к чему это? Все равно узор звезд на небе уже сложился и сердечная боль одного немолодого, усталого повелителя — не то, что может его поменять.

Боль вообще ничего и никогда не меняет.

— Как мне его спасти?

— Ты знаешь, — пожала плечами Марша. — Отменить день Выбора нельзя. Влиять на Выбор нельзя. Подбери ему правильного Поручителя. Такого, чтобы мальчик сам, добровольно сделал нужный тебе выбор. Это единственный шанс.

— Спасибо, — Рам с искренней признательностью посмотрел на жрицу. — Не ожидал, честно.

— Откат будет, — с безнадежностью в голосе предупредила она, — Змей почувствует…

— Отвечать будет не Рами? — уточнил император. — Я?

— Ты.

— Значит, отвечу. Дел-то куча, — император выпрямился, словно с плеч скатилась огромная, невидимая глазу тяжесть — и ощутимо повеселел. — А все же хорошо у тебя тут, Марша. Уютненько. Так бы и остался…

Жрица покачала головой.

— Прости, Повелитель.

— Сочтемся.

Рамер Девятый поклонился сначала женщине, потом статуе — и вышел так же стремительно, как вошел.

Стража появилась утром, сразу после того, как ее комнаты покинул Священный. Ворвались, как орда захватчиков во вражеское селение, все перевернули, напугали птицу так, что он обделался жидким. И это его спасло, иначе — свернули бы шею. А так — побрезговали.

Привел банду Агар, и он же стоял на пороге, брызгая слюной.

— Да что случилось-то? — с недоумением спросила Шекер.

Ее с размаху бросили на пол, стремясь причинить боль. Но она вывернулась и упала правильно, так, чтобы не сильно ушибиться. Падать она умела. И не с кровати на пол, застеленный ковром, а с коня, поднятого в галоп, на острые и твердые камни Хаммгана. Этому ниомов учили на совесть, и мальчиков, и девочек.

— У тебя был мужчина. Его видели.

— Был, — кивнула Шекер.

— Мерзавка, — побледнел евнух, — так ты даже не отрицаешь, что изменила Священному кесару!

— Изменила… с ним же самим? — опешила Шекер. — Кто писал ваши законы. У него, вообще, с головой все было в порядке, в детстве не роняли?

— Молчи, тварь! Глаза в пол. Рот открывать, когда спросят…

— Да молчу уже, — Шекер перетекла в коленопреклоненную позу и послушно уставилась в пол. Так она тоже могла простоять долго, даже коленями на мелких колотых камешках.

— Кто вышел из твоей спальни клепсидру назад?

— Священный кесар, — отозвалась Шекер. — Он одарил недостойную своим вниманием.

— Лжешь! — взвизгнул Агар. — Ты не могла этого знать, но Священный еще вчера отправился во владения хассэри, на которых напал твой отец. Богоравного не могло быть здесь.

— Он был здесь, — не поднимая головы, спокойно и негромко произнесла Шекер. — И я докажу это. Мое право — потребовать допроса с менталистом.

— На что ты надеешься, глупая самка? Менталист скажет, что ты лжешь и тебя зашьют в мешок.

— Пусть сначала скажет, — буркнула Шекер, — а потом как Небо рассудит. Я ни в чем не виновна.

— Сами сюда, — распорядился евнух, — Если спит — разбудить и притащить, для него есть работа. Эту… сторожить. Поставить четырех аскеров у дверей и чтобы никто к ней не входил. Никто, даже если сюда явится сам Святой Древний Каспер и потребует свидания с прелюбодейкой — не пускать! Вы поняли, медноголовые?