— Не понимаю тебя?

— Что тут понимать? Твой братец — дебил тебе прямо княжеский подарок сделал. Он тебе жизнь подарил.

Нари встрепенулся. До него начало доходить. Как до жирафа, правда!

Руслан не выдержал, оседлал скамейку напротив и принялся объяснять: подробно, обстоятельно, понятно. Как своим практикантам:

— Насколько я понял, это отречение означает, что ты больше не связан с правящим родом, ничем и никому не обязан. Ты можешь спокойно свалить отсюда в любом направлении и это не будет считаться дезертирством, потому что эта писулина официально освободила тебя от присяги.

— Я никуда не поеду без Сейди, — угрюмо буркнул принц.

И Руслан окончательно успокоился, по крайней мере, на счет этого пациента. Нарима-Изгнанник выглядел как человек, у которого на этом свете есть дела. Значит, в ближайшее время рецидива не будет.

А потом… нужно его, правда, уболтать на кодирование. Когда безусый мальчишка так квасит, это трэш. Он же, наверное, еще растет!

Каша получилась преотвратная, но голодный принц не привередничал. Или ему нормально было, у них в каменном замке, да в немытых котлах, может, так и готовили. После ужина он ненадолго вышел и вернулся с хорошим, даже на вид тяжелым дрыном.

— Палку себе сделаю, — объявил он.

Ну, чем бы дитя не тешилось, лишь бы не вешалось. Кстати, может быть, Нари был и прав. В такие времена ходить по острову совсем без оружия, наверное, было рискованно. А чем мечи-то не устроили? Или… изгнанник не имеет права на меч? Сурово, однако.

Сам Руслан пошарил по сундукам и обнаружил оставленную одежду. Самую простую, крестьянскую… но не в его положении привередничать. За время путешествия костюм, пошитый очень недешевым портным, пришел в такой вид, словно его носили бомжи, долго и по очереди, а потом все-таки выкинули. Посчитав, что в таком виде ни на одну приличную свалку не пустят.

— Пойду, — объявил принц, закончив вооружаться и облачаться в одежды, согласно новому статусу. — Ты со мной не ходи. И один изгнанник привлекает внимание, а уж двое… Подходить к нам, конечно, не будут, кто рискнет навлечь на себя гнев небес! Но заметить — заметят, будь уверен. А я пройду так, что ни одна собака не тяфкнет.

В этом Руслан как-то вообще не сомневался. После того, как принц украл весла в деревне, в его криминальный талант он верил как в восход солнца и в то, что земля — круглая.

— Буду утром, — постановил Нари и вышел, аккуратно и без стука прикрыв за собой дверь.

Ночь прошла спокойно. Землю не трясло, и это давало некоторую надежду, что, если Нари, и впрямь удасться привести сестру, и завтра они отчалят, то вполне успеют до очередного извержения убраться подальше.

Интересно, в каком состоянии девушка? Нормально ли ест? Насколько ей повредит переход по морю в лодке? Как она отреагирует на незнакомого человека и радикальную смену обстановки. Это может подтолкнуть к улучшению, а может и вовсе загнать заблудившееся сознание в тупик.

Но придется рисковать. Оставаться на крохотном острове, где вот-вот рванет здоровенный вулкан — это уже даже не глупость, а вполне осознанное самоубийство.

Как ни удивительно, психолог отлично выспался, только к утру замерз, как бобик. Но тут ничего поделать было нельзя. Устройство здешнего очага не предполагало никакой его самостоятельности. Протопить и лечь спать тут бы не получилось. В лучшем случае — прогорит, потухнет и очень быстро выстынет. А в худшем — сгорит к чертям вся эта будка и половина, а то и больше — города. Да, наверное, и горело — Руслан только сейчас понял, почему все это убожество не разваливается от естественных процессов гниения — это у воды-то! А потому и не гниет, что не успевает. Выгорает раньше.

Желание убраться из "нахаловки" и, вообще, с острова, стало почти нестерпимым…

Принц вернулся в аккурат к завтраку. Один — и в таком настроении, что, похоже, психотерапию надо было начинать заново.

— Что еще случилось? — ворчливо спросил Руслан.

— Ай хочет отдать Сейди демонам. Чтобы гора снова заснула. Я так и не смог ее увидеть. Но говорят, ей хуже. Она уже не встает.

До заката оставалось недолго, поэтому обратно во дворец не поехали, а разместились в комнатах коменданта. Он уступил их Священному с великий охотой: и комнаты, и ужин, и собственную жену "послужить богоравной"…

— Что такое Золотой Мост? — спросила Лесс, едва мужчины покинули комнаты.

Женщина, пышная, как копна сена, с глазами, чернеными так, что хлопья краски сыпалась на щеки — прижала ладонь к сердцу… ну или к чему-то в том месте. До сердца там было не добраться.

— Это очень красивый и очень древний обычай, богоравная. Я его никогда не видела…

Тьфу!

Все, что удалось вытрясти из челяди: "Золотой Мост" — своего рода божий суд. Если есть только слово против слова. В Империи в таких случаях назначали судебный поединок.

Если и здесь что-то близкое, то переживать не о чем. Янг этого наемника уделает и не запыхается.

Алессин немного успокоилась, и даже смогла поужинать. Кормили в тюрьме не хуже, чем во дворце. После ужина она села на диван, чтобы скоротать время ожидания за приятным ничегонеделанием… Не сиделось.

Неприятная мысль зудела над ухом, как надоедливая муха — и никак ее было не отогнать. Если "Золотой Мост" — всего лишь поединок, чего так испугался наемник? Ведь сражения — это его хлеб, а Священный, вся кесария знала об этом — держал обет не касаться оружия.

Что-то здесь было не так!

Так ничего и не надумав, Росомаха поняла, что последнюю клепсидру просто без толку мотает себе нервы. Она выпрямила спину, загнула ноги в "неприличную", но удобную цевию и принялась выравнивать дыхание. Вдох на четыре счета. Задержать дыхание на два. Выдох на пять. Опять задержать на два. И снова — вдох на четыре… Дисциплине тела в роду Валендорских уделяли много внимания и успокаивать расходившиеся нервы учили с ранних лет. Маг без железного самоконтроля — мертвый маг.

В назначенный час за ней пришел не супруг, а жена коменданта. По случаю редкого события она облачилась в праздничное покрывало, а глаза накрасила еще больше, хотя казалось — куда?! Выходит, нет предела совершенству. Интересно, если ей сказать, что от злоупотребления могут ресницы выпасть — побережется? Скорее всего — нет. Стремление женщины к красоте — одно из самых беспощадных.

На небольшом утоптанном плацу во внутреннем дворе, уже толпились воины и слуги, но дам провели сквозь толпу, в первый ряд. Специально для них были поставлены два стула.

Росомаха с тревогой осматривалась. Вроде бы пока ничего особенно жуткого тут не было. Полосу препятствий немного переделали: сняли бревно и положили у стены. Яма с жидкой грязью была засыпана песком, вровень с краями и по всей длине стояли… козлы? Это было сильно похоже на держатели для оружия.

К чему они тут?

Рядом располагался большой, почти в рост человека, вертикальный барабан с туго натянутой воловьей кожей и здоровенным билом. На расстоянии примерно в десять шагов стояли четыре жаровни с уже тлеющими малиновыми углями, а рядом — аскеры со специальными веерами для розжига огня.

В лучах закатного солнца, сделавших тени длинными и резкими, а цвета — тусклыми и неважными — это выглядело красиво и зловеще.

— Почему нет лекаря? — удивилась Росомаха. На судебных поединках в Империи он присутствовал обязательно.

— Не понадобится, — ответил комендант. — Кто не солгал, тот Золотой Мост пройдет невредимым.

— А кто солгал?..

Ее вопрос остался без ответа, но Лесс и так поняла. Солгавший не выживет. Но почему?

Аскер, стоявший за барабаном, взял било, размахнулся и с силой ударил. Один раз. Глухой и невыносимо густой звук поплыл над крепостью. Он был долгим, таким долгим, что Росомахе показалось — боги растянули время.

Вперед выступили воины с саблями. По команде, синхронно, вынули сабли и подставили лезвия последним лучам солнца, позволяя их омыть. Зрелище было настолько красивым, что Лесс залюбовалась и не заметила, откуда взялись у воинов в руках шелковые платки. А они появились и каждый из аскеров, по очереди, подбрасывал в воздух платок и не без лихости разрубал его саблей, демонстрируя смертельную остроту лезвия. А потом подходил к засыпанной яме и аккуратно клал саблю в держатель. Острием вверх. Сабли ложились крест-накрест, частой гребенкой, пока не заполнили все пространство от одного столба до другого.