Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Одна из выгод переводческой профессии в том, что она заставляет тебя все время выведывать и узнавать новое. А узнав, хочется этим поделиться. Исторический фон, судьбы поэтов, обстоятельства создания стихотворений и так далее – делают наше понимание глубже и качественней, тем самым умножая удовольствие от прочитанных строк. Мне нравится вести за собой читателя в эти обширные пространства за стихами, предлагать ему не только переводы, но и свои рассказы о любимых поэтах. Многие из них собраны в книгах: «Ностальгия обелисков» (2001), «Лекарство от Фортуны» (2003), «Пироскаф» (2008), «Очерки по истории английской поэзии» в 2 томах (2015; 2016), и последняя: «Ветер с океана: Йейтс и Россия» (2019).

Моя основная область – английская поэзия (а также ирландская и американская); но были у меня вылазки и за пределы англоязычных стран, во французский и испанский огород, и не только. Всё связано со всем. Без Пьера Ронсара и других поэтов Плеяды трудно понять сонетный бум в ренессансной Англии, начавшийся с «Астрофила и Стеллы» Филипа Сидни; эта та самая малина, которая «проросла в наш сад». И конечно, без Верлена и «прóклятых поэтов» не было бы Эрнста Даусона и его друзей-декадентов.

Особое место в этой книге занимает средневековая ирландская поэзия, которую также называют монастырской лирикой, потому что авторы по большей части были монахи. Это самая ранняя рифмованная поэзия в Европе (не считая арабской андалузской) и во многих отношениях уникальная. Уже в VIII–IX веках ирландские поэты разработали весьма изощренную систему стихосложения – силлабическую в своей основе и сложно зарифмованную. Не зная древнеирландского языка, я переводил по подстрочникам, но при этом смотрел в оригинал и старался сколько можно сохранить звучание и формальную структуру стихов.

В заключение хочу процитировать сонет Джона Китса. Предварю его только одним примечанием: в самом начале у Китса, по-видимому, аллюзия на слова Филипа Сидни из его знаменитого трактата «Защита поэзии»: «Природа – бронзовый истукан, лишь поэты покрывают его позолотой».

Как много славных бардов золотят
    Чертоги времени! Мне их творенья
    И пищей были для воображенья,
И вечным, чистым кладезем отрад;
И часто этих важных теней ряд
    Проходит предо мной в час вдохновенья,
    Но в мысли ни разброда, ни смятенья
Они не вносят – только мир и лад.
Так звуки вечера в себя вбирают
    И пенье птиц, и плеск, и шум лесной,
    И благовеста гул над головой,
И чей-то оклик, что вдали витает…
    И это все не дикий разнобой,
А стройную гармонию рождает.
Море и жаворонок. Из европейских и американских поэтов XVI–XX вв. - i_004.jpg

Из древнеирландской поэзии

Песнь Амергина

Я сохач – семи суков
Я родник – среди равнин
Я гроза – над глубиной
Я слеза – ночной травы
Я стервятник – на скале
Я репейник – на лугу
Я колдун – кто как не я
Создал солнце и луну?
Я копье – что ищет кровь
Я прибой – чей страшен рев
Я кабан – великих битв
Я заря – багровых туч
Я глагол – правдивых уст
Я лосось – бурливых волн
Я дитя – кто как не я
Смотрит из-под мертвых глыб?
Я родитель – всех скорбей
Поглотитель – всех надежд
Похититель – всех быков
Победитель – всех сердец

Монах и его кот

С белым Пангуром моим
вместе в келье мы сидим;
не докучно нам вдвоем:
всякий в ремесле своем.
Я прилежен к чтению,
книжному учению;
Пангур иначе учен,
он мышами увлечен.
Слаще в мире нет утех:
без печали, без помех
упражняться не спеша
в том, к чему лежит душа.
Всяк из нас в одном горазд:
зорок он – и я глазаст;
мудрено и мышь споймать,
мудрено и мысль понять.
Видит он, сощуря глаз,
под стеной мышиный лаз;
глаз мой видит в глубь строки:
бездны знаний глубоки.
Весел он, когда в прыжке
мышь настигнет в уголке;
весел я, как в сеть свою
суть премудру уловлю.
Можно днями напролет
жить без распрей и забот,
коли есть полезное
ремесло любезное.
Кот привык – и я привык
враждовать с врагами книг;
всяк из нас своим путем:
он – охотой, я – письмом.

Рука писать устала

Рука писать устала
писалом острым, новым;
что клюв его впивает,
то извергает словом.
Премудрости прибудет,
когда честно и чисто
на лист чернила лягут
из ягод остролиста.
Шлю в море книг безбрежно
прилежное писало
стяжать ума и блага;
рука писать устала.

Король и отшельник

Гуаири:
Отшельник Морбан, молви:
    зачем бежишь из келий?
зачем ты спишь в лесу один
    среди осин и елей?
Морбан:
Моя обитель в чаще,
    несведущим незрима;
ее ограда с двух сторон —
    орешня и рябина.
Столбы дверные – вереск,
    а жимолость – завеса;
там по соседству дикий вепрь
    гуляет среди леса.
Мала моя лачужка,
    но есть в ней всё, что надо;
и с крыши песенка дрозда
    ушам всегда отрада.
Там дни текут блаженно
    в смиренье и покое;
пойдешь ли жить в жилье мое?
    Житье мое такое:
Тис нетленный —
мой моленный
    дом лесной;
дуб ветвистый,
многолистый —
    сторож мой.
Яблок добрых,
алых, облых —
    в куще рай;
мних безгрешен,
рву с орешин
    урожай.
Из криницы
ток струится
    (свеж, студен!);
вишней дикой,
земляникой
    красен склон.
Велий заяц
вылезает
    из куста;
скачут лани
по поляне —
    лепота!
Бродят козы
без опаски
    близ ручья;
барсучаты
полосаты
    мне друзья.
А какие
всюду снеди —
    сядь, пируй! —
сколько сочных
гроздий, зелий,
    светлых струй!
Мед пчелиный
из дуплины
    (Божья вещь!);
грибы в борах,
а в озерах
    язь и лещ.
Все угодья
многоплодье
    мне сулят,
терн да клюква
(рдяна, крупна!)
    манят взгляд.
Коноплянка
тонко свищет
    меж ветвей;
дятел долбит —
абы токмо
    пошумней.
Пчел жужжанье,
кукованье,
    гомон, гам:
до Самайна
не утихнуть
    певунам.
Славки свищут,
пары ищут
    допоздна;
ноша жизни
в эту пору
    не грузна.
Ветер веет,
листья плещут,
    шелестят;
струйным звоном
вторит в тон им
    водопад!
2
{"b":"719741","o":1}