Она надела форменный костюм. Поверх набросила черную шубку и неспеша тронулась к выходу.

Однако, в опорном пункте, когда она туда пришла, совершив небольшой променаж по парку, никого не было.

«Куда их черт подевал? — недовольно поджала губы. — То усядутся за бумагами — не выгонишь… то, вот ни одного…»

Сняв с себя и повесив на вешалку в уголке кабинета шубку, плюхнулась в кожаное кресло оранжевого цвета. Кресло жалобно скрипнуло металлическими суставами, шумно выдохнуло через потертости набравшийся в поролон воздух. Будь оно новым — то ни скрипов бы, ни вздохов… Но, повидавшее на своем веку седалище не одного инспектора ПДН, с рыжеватыми потертостями-подпалинами на спинке и подлокотниках, оно приветствовало так, как могло. Зато было массивное, надежное и уютное.

Из ящиков двухтумбового письменного стола, такого же древнего и монолитного, как и кресло, местами обшарпанного и исцарапанного неизвестно кем и когда, Таисия Михайловна достала пачку чистой бумаги, несколько шариковых авторучек с разными по цвету стержнями. Из темно-коричневого, тесненного под крокодилью кожу, дипломата вынула и положила на стол заявления гражданок Редькиной и Васильевой об ограничении в дееспособности их мужей. Последние злоупотребляли спиртными напитками и ставили семьи в тяжелое материальное положение.

«Толку от этого ограничения, как от козла молока, — кисло подумала, перебирая материалы. — Или, как от прошлогоднего снега. Вроде и был, да сплыл… Вот неделю, а то и две, высунув язык, буду носиться по разным учреждениям и организациям, собирая справки-малявки, характеристики и другие документы, беспокоя десятки людей, цапаясь с соседями, не желающими давать каких-либо объяснений, председателями уличных комитетов, работниками ЖКО, чтобы только направить материал в суд. Суд вынесет, допустим, положительное решение и ограничит Редькина и Васильева в дееспособности… Ну и что? Как пили, так и будут пить. Как пропивали деньги, не донося их до семьи, так и будут пропивать. Разница лишь в том, что раньше они, получив зарплату, сначала напивались, а потом скандалили, а при ограничении в дееспособности сначала со скандалом отберут у жен деньги, полученные теми вместо них, потом пропьют отобранные деньги и снова учинят скандал. Вот и все. Вместо одного скандала, будет два. Прогресс на лицо, — хмыкнула иронично. — Впрочем, будут выставлены «палочки» в статистике мной, как исполнителем, прокурором, как инициатором этого иска, и судом. Толку — никакого, зато у всех палочки!»

Она грустно улыбнулась своим невеселым размышлениям.

Мысли — мыслями, а рука автоматически бегала по листу с авторучкой, набрасывая план мероприятий по первому заявлению. Такова жизнь: мыслится одно, а делается другое…

Тут она услышала, как в опорный пункт пришли, судя по голосам, участковый инспектор Паромов и оперуполномоченный уголовного розыска Василенко. И не просто пришли, а привели с собой, доставили, как любят говорить в милиции, несовершеннолетних. Её контингент. Её подопечных. Это она поняла также из коротких и жестких реплик опера и участкового и таких же коротких, с хлюпаньем носов, ответов доставленных.

«Пора обозначиться, — откладывая заявления в сторону и вставая из кресла, решила она. — Что там еще набедокурили детки-акселераты? Спиртное распивали или матерились в общественном месте… да попались нашим под горячую руку. Что же еще».

С этой мыслью Матусова вышла в общий зал, где коротко поздоровалась с Василенко и Паромовым и увидела доставленных ими трех подростков.

— Как хорошо, что ты здесь, — обрадовался Паромов. — А то вот…

— Что за шум, а драки нет?! — сверкнула линзами очков.

— Пошушукаемся… — взял ее под локоток Василенко. — В твоем кабинете…

— Обожаю сплетничать, — проворковала игриво.

Вернувшись после недолгого «шушуканья», внимательно рассмотрела доставленный «контингент».

— О! Знакомые до боли лица! — скривила губы в саркастической улыбке. — Вася Пентюхов, по прозвищу Пентюх, — представила одного. — Так за что же доставили тебя?..

Хмурый прыщеватый подросток насупился и молчал. Не дождавшись скорого ответа, Матусова продолжила:

— И Шахёнок, то есть Шахов Борис тут как тут… Тоже личность известная, — пояснила коллегам, снимая очки. — Оба живут в бараке, что на Элеваторном проезде.

— Вот и хорошо, — расплылся довольной улыбкой Василенко. — Это нам и надо.

— Вот только третьего вижу впервые, — прищурилась Таисия Михайловна оценивающе и вновь водрузила очки на свое место. — Но это не страшно…

— Действительно, это уже и нестрашно и неважно, — улыбнулся Паромов.

— Сейчас, дружок, исправим это небольшое недоразумение, — продолжила Матусова, обращаясь с веселой насмешливостью к неизвестному пареньку. — Раз встретились, то познакомимся…

Как раньше Пентюхов Василий, так и незнакомый подросток, насупившись, опустил голову вниз. Перспектива близкого знакомства с инспектором ПДН его явно не радовала. Только куда денешься…

— Обо мне ты, наверное, уже слышал от своих друзей-товарищей, — подготавливая почву для предстоящей беседы «по душам», играла в «кошки-мышки» Матусова. — А о тебе я сейчас тоже всё узнаю. Не веришь? — Блеснула она весело линзами очков. — Если не веришь, то добрый совет: лучше поверь…

— Верю! — обреченно буркнул, шмыгнув носом, подросток. — Слышал, как умеете разговаривать!

— И не только разговаривать, — ввернул опер, — но и разговорить! Что, поверь, важнее — поднял он указательный палец. — Даже самых упертых и упрямых!

Шахов и Пентюхов помалкивали. Насупленные и нахохленные. Было заметно, что они очень недовольны неожиданной встречей с инспектором ПДН.

Услышав от Матусовой, что в опорный пункт доставлены подростки из барака, то есть те самые, которые и были нужны милиции, Василенко и Паромов молча переглянулись между собой. Но пока инспектор ПДН вела с ними беседу, старались не вмешиваться, отделываясь короткими репликами. И только после того, как та закончила вступительное «слово», Василенко взял инициативу дальнейших действий в свои руки.

— Спасибо, Таисия Михайловна, что познакомили с этими молодыми людьми. А то они, почему-то не желали представиться сами… Даже начальнику отдела милиции… целому полковнику! Говорили, что мам своих боятся… — усмехнулся он. — Теперь бояться уже не надо, теперь надо говорить!

— Никаких мам они, конечно, не боятся, — вставил словечко и Паромов. — Не боятся и не уважают. Для таких, как они, только Таисия Михайловна — и мама и папа…

Подростки угрюмо молчали, стараясь не смотреть на работников милиции. Какие мысли блуждали в их черепных коробках, трудно сказать. Головы и глаза опущены, словно на полу можно было отыскать подсказку о дальнейшем поведении.

— Таисия Михайловна с этими двумя хорошо знакома, — продолжил он, указав небрежно на Шахова и Пентюхова, — остается, Геннадий Георгиевич, и нам более плотно познакомиться с ними.

— Причем с каждым в отдельности, в отдельных кабинетах… — подхватил реплику Василенко.

Подростков рассадили по кабинетам. Паромову достался Пентюхов Василий.

— Давай знакомиться поближе и пообстоятельней, Василий, — как взрослому сказал Паромов, подчеркивая голосом и интонацией серьезность ситуации. — Много вопросов имеется к тебе и твоим друзьям. Даже не поверишь, как много! И отмолчаться не удастся, даже и не думай… — взял он со стола увесистый том УК РСФСР. — После знакомства с ним, — потряс томиком перед носом подростка, — даже воры-рецидивисты поют, как курские соловьи в мае.

Матусова, заведя в кабинет подростка, молча указала на стул, стоявший напротив ее стола. Сама прошла за свое рабочее место. По-хозяйски устроилась в кресле. Пододвинула к себе чистый лист бумаги. Взяла авторучку.

Все молча. Не спеша. Основательно.

Держала паузу, нагнетая психологическую волну, чтобы в подходящий момент разом обрушить ее на подростка. По опыту знала, чтобы достичь нужного эффекта, следовало противную сторону одним махом смять, подчинить своей воле.