И смех, и грех.

«Ну и мультики!» — как любил говорить в таких случаях Василий Иванович.

При этом все начальники и руководители служб и подразделений требовали от участковых: «Давай! Быстрее! Срочно! Немедленно!»

Особенно ярко это выражалось на оперативных совещаниях, проводимых с завидной регулярностью раз в квартал.

Выступает с отчетом, например, начальник ОУР, и в обязательном порядке: «Участковые плохо контролируют поднадзорных. Поэтому — рецидив преступлений!»

Отчитывается начальник паспортного стола, и обязательно звучит фраза: «Участковые мало составили протоколов за нарушение паспортного режима!»

Начальник следственного отделения: «Во время не доставили подозреваемого Иванова, поэтому уголовное дело в этом месяце окончено не будет…»

Начальник ГАИ: «Участковые мало профилактировали угоны…»

Начальник ОБХСС: «Участковые не обратили внимания…»

И всем участковый инспектор был обязан помочь доставить, привести, составить, направить, оформить, досмотреть…

Около ста пятидесяти позиций входило в обязанности участкового инспектора. И по всем надо было что-то делать… Ежедневно. Срочно. С соблюдением социалистической законности.

Образно и ярко об участковом инспекторе и его работе сказал полковник милиции Коровяковский Анатолий Иванович, работавший в отделе исполнения наказаний УВД: «Участковый — это лошадь, которую все погоняют, и никто не кормит!»

Образно, емко. Лучше не придумаешь!

В течение месяца Паромов «набил» руку на ответах в разные инстанции и организации и научился грамотно брать объяснения от граждан.

— Пора, Николай, учиться выносить постановления об отказе в возбуждении уголовного дела, — сказал как-то старший участковый. — Объяснения записываешь прилично. Теперь и отказные можешь писать. Хватит меня эксплуатировать. Тут нет ничего сложного. Сжато излагаешь суть дела и вывод. А основания для отказа в возбуждении уголовного дела изложены в статьях с пятой по десятую УПК РСФСР. Так что, приступай.

И стал Паромов учиться составлять постановления об отказе в возбуждении уголовного дела. Благо, что были десятки образцов.

— Получается, — остался доволен Минаев, проверив пару вынесенных Паромовым постановлений. — Действуй в том же духе и дальше, а на утверждение носи начальнику следственного отдела Крутикову Леонарду Григорьевичу. Если что не так, тот поправит и подскажет, не то, что Конев — орать да материалы по кабинету разбрасывать!

Говоря это, старший участковый недовольно морщился, словно от зубной боли. По-видимому, не раз приходилось обжигаться.

— Иван Иванович, конечно, мужик хороший… когда в настроении, но к нему лучше не ходить. Еще под «горячую руку» попадешь — не то что постановление порвет, но и весь материал. Такое уже было не один раз… со многими…

Следует сказать, что заместитель начальника отдела милиции по оперативной работе, являющийся к тому же и первым заместителем, майор милиции Конев Иван Иванович был в Промышленном РОВД личностью неординарной. Среднего роста, среднего телосложения. Русоволосый, но с уже ясно обозначившейся залысиной. В свои сорок пять был подвижен и расторопен. Однако подвижность и расторопность были не мальчишеские суматошные, а солидные, просчитанные, выверенные до самой малости, отшлифованные годами работы в уголовном розыске, постоянным общением с людьми самого разного социального происхождения и положения.

Службу он начинал постовым милиционером. Потом тянул лямку участкового. Из участковых перевелся в службу ОБХСС, а оттуда — в ОУР. С должности простого опера уголовного розыска, дослужился он до первого зама. И это — не имея протекции высоких покровителей в управленческих структурах, так называемой «волосатой» руки. Только благодаря личным качествам талантливого сыскаря, умению в кротчайшие сроки раскрыть даже самые «глухие» преступления. А еще — отличному владению оперативной обстановкой не только на обслуживаемом им участке, но и по городу в целом, глубокому знанию криминальной и околокриминальной среды.

Нелегкая жизнь оперативника, постоянное балансирование на грани закона, выработали в его характере такие качества, как дерзость, резкость в словах и поступках, бескомпромиссность. Отсюда внезапная смена настроений, нервозность, резкость.

Впрочем, как бы там ни было, Конев Иван Иванович был прирожденным милиционером, и не просто милиционером, а оперативником, свою работу любил и отдавался ей всей душой, проводя на работе почти все время, а не только установленные Конституцией восемь часов. Домой приходил, чтобы переночевать да поужинать в кругу семьи, чтобы дети не забыли, что у них есть папа.

Такой же отдачи работе, такому же отношению к ней, он требовал от своих подчиненных. Причем, безоговорочно! И не терпел, если те были нерасторопны, неухватисты, безынициативны, тяжелы на подъем по его мнению. Его нетерпимость выплескивалась резко и болезненно для окружающих. Возможно, не всегда справедливо и заслуженно. Это и отталкивало от Конева личный состав. Несмотря на это, мрачным Конева назвать было нельзя. В своем кругу он мог и посмеяться от души, и анекдот с «картинками» рассказать. Но в своем кругу, а не с подчиненными…

Погожим февральским днем в опорном пункте поселка РТИ находились двое: участковый инспектор милиции Паромов и внештатный сотрудник милиции Терещенко Виктор, парень спортивного вида, лет тридцати. Терещенко был «протеже» Черняева, и за время работы с ним перенял многие черты и повадки своего «шефа». Был такой же шустрый и дерзкий, как на слова, так и на действия. За это его откровенно недолюбливал Минаев. Но Минаева не было: находился на лечении в санчасти по поводу язвы желудка — из-вечного бича милиции. Язва желудка была распространенной болезнью среди сотрудников милиции. Издержки, так сказать, работы. Нерегламентированной, неупорядоченной, без регулярных обедов и выходных.

Давно не было и Черняева, перешедшего из участковых в уголовный розыск. А Терещенко продолжал, чуть ли не ежедневно посещать опорный пункт, оказывая помощь Паромову, принося различную информацию о событиях, происходящих на зоне. А знал он много, особенно о самогонщиках и притоносодержателях, вращаясь в криминальной среде.

Вот и сегодня он пришел с сообщением, что бабка Тоня из дома № 6 по улице Дружбы приготовила брагу и дня через три будет гнать самогон.

— Черняев всегда дожидался, пока гнать самогон не начнут. И брал с поличным. А ты как? — заинтересованно спрашивал Терещенко, крутя в руках книгу «Комментарии к УК РСФСР».

Интерес внештатника был понятен: при изъятии самогона в качестве понятых присутствовали те же самые вездесущие внештатники, которые и «производили дегустацию». В умеренных дозах, конечно, но и этого хватало, чтобы опохмелиться. Вот и держали «нос по ветру».

И Черняев, и Минаев обычно на это «закрывали глаза». Главное, чтобы документы были оформлены, как полагается, без сучка, без задоринки. Если же изымалась одна брага, то даже такой шустрый внештатник, как Терещенко, ее не «дегустировал», а просто уничтожали «путем выливания в унитаз», как отмечалось в процессуальных документах.

— Поживем — увидим, — не отрывая глаз от очередного сообщения-уведомления, неопределенно ответил Паромов.

Такой ответ не удовлетворил Терещенко.

— А все-таки?..

И, не дождавшись уточняющего ответа, с сожалением произнес:

— Был бы Черняев, тот бы уже стал планировать…

— Пойдем-ка, Виктор, пройдемся по участку, — заканчивая перебирать бумаги, сказал Паромов. — Вот пришло сообщение, что из колонии освободился некто Речной Николай Яковлевич… Надо проверить и, заодно, познакомиться. Выяснить, то за фрукт свалился на мою голову?

— Где живет? — с показной ленцой, — мол, тебя не заинтересовала моя информация, тогда и твоя меня мало интересует, но так и быть, сделаю одолжение, — отозвался Терещенко, отложив в сторонку книгу. — Возможно, знаю…

— В тридцать втором доме…

— Знаю, — теперь уже явно оживился он. — Кличка у него Куко. Недалеко от меня живет… Ворюга и тунеядец, — тут же дал краткую, но вполне исчерпывающую характеристику.