— В форме — это… — пытаюсь подсказать.

— Это дядя Володя Сидоров, — перебивает, вспомнив, дочь. — Он в опорном пункте был самый веселый!

Дочь уже давно взрослая. И школа, и институт, и аспирантура давно за ее хрупкими плечиками, но Сидоров для нее как был «дядя», так и остался таковым.

— Точно, — щурю в улыбке глаза. — Он больше других тебя баловал, занимаясь твоим «воспитанием» и «обучением». И, конечно, в веселости ему не откажешь…

То обстоятельство, что воспитанием дочери в такие дни занимались все, кому не лень, а точнее, кто был свободен от исполнения непосредственных обязанностей, я оставляю за рамками нашей беседы.

— А помнишь, тебя в шутку называли дочерью курской милиции? По аналогии с сыном полка из военного прошлого…

— Да, да, — улыбается детским воспоминанием дочь. — Как давно это было… — добавляет тут же она мечтательно-раздумчиво.

— Да, давно… Самому порой не верится, что все это было. А было ведь!

…Разговор с дочерью стал своеобразным толчком к тому, чтобы я засел на компьютер и написал несколько историй из жизни моих друзей-милиционеров. Впрочем, и до этого разговора имели место неоднократные понукания и осторожные «подталкивания» меня на стезю сочинительства.

Первое — дело рук отца, Пахомова Дмитрия Дмитриевича, сельского интеллигента. Он был не только заядлым читателем, но и «народным поэтом». До глубокой старости «баловался» стишатами, печатая их в районной газете.

«Подталкиванием» занимался Иштокин Александр Федорович, редактор малотиражной газеты «Вперед», издаваемой на заводе РТИ (позже — «Курскрезинотехника»). Иштокин не раз печатал мои заметки о работе милиции и состоянии правопорядка на поселке резинщиков. Часто — почти без правок и редактирования.

«Если и есть шероховатости, — говорил доброжелательно, — то не беда. Зато нет журналистских штампов. Свежо и остро. Бузуй дальше в том же ракурсе. Дерзай».

Они-то и побудили «взяться за перо» и написать о своих друзьях-товарищах. А разговор с дочерью стал тем трамплином, от которого я оттолкнулся.

Оттолкнувшись, стал писать о тех, с кем начинал службу в органах милиции, с кем впоследствии работал, с кем делил редкие минуты радости и довольно часто — досаду и огорчения.

«Кто о нас вспомнит, — подумалось мне, — если мы сами о себе не будем помнить. Пусть мы — обыкновенные люди, не совершавшие революций, как наши прадеды; не защищавшие Родину от полчищ захватчиков в годы Великой Отечественной войны, как наши деды; не поднимавшие целинные земли и не покорявшие космос, как наши отцы. Но, именно поэтому и надо написать, ибо мы все были личностями. Со своими характерами и недостатками, со своими причудами и заморочками, или, как любили говорить в те годы, со своими «прибамбасами».

Мы пришли в милицию молодыми, задорными, здоровыми телом и духом. И, как бы там ни было, отдали себя полностью выбранной работе; работе неблагодарной, грязной, потной, нервной, кровавой, нередко калечащей душу и тело; работе, которую не любят простые люди и не уважают власть предержащие; работе, без которой общество не обходилось, не обходится и вряд ли в обозримом будущем обойдется.

Не все мои друзья-товарищи, с которыми я начинал работать, дожили до настоящего времени. Далеко не все.

Сгорели на работе и перешли в мир иной бывшие старшие участковые инспектора Промышленного отдела милиции Евдокимов Николай Павлович, Украинцев Владимир Поликарпович, Минаев Виталий Васильевич, бывшие участковые инспектора Рыженков Анатолий Петрович и Нарыков Николай Денисович, бывший оперативный дежурный Цупров Петр Петрович; бывший начальник следственного отделения Крутиков Леонард Григорьевич.

Я пишу «сгорели» не для красного словца. Так оно и было. Работали не за страх, а на совесть. Работали — горя, не считаясь ни со временем, ни с семейными делами, ни с личным здоровьем. Вот и сгорели.

Несколько позже, когда первые издания моих книг о милиции уже разошлись, не стало в живых и главного героя этих рассказов — оперуполномоченного уголовного розыска Черняева Виктора Петровича. Был уволен из органов «по собственному желанию» за пять месяцев до истечения срока службы. Уволен без выходного пособия и пенсии. На гражданке себя «не обрел» — спился. Нет больше его собратьев по нелегкому поприщу на стезе сотрудников уголовного розыска Косьянова Сергея Дмитриевича и Гончарова Дмитрия Гавриловича. Нет их начальников Конева Ивана Ивановича, Чеканова Николая Васильевича, Евдокимова Виктора Федоровича, Сальникова Сергея Григорьевича.

Многих, очень многих нет. Сразу и не вспомнить тех, кто покинул бренный мир. Почти никто из них не дожил до шестидесяти лет. Пятьдесят-пятьдесят пять лет — вот предел большинства из них.

Милицейская работа не только втягивает в себя человека, подчиняя его своим законам и принципам поведения, своему образу жизни и мышления, но и высасывает, в прямом смысле этого слова, из каждого сотрудника его жизненные соки, его кровь. Требует полной отдачи духовных и физических сил, когда на первое место ставится только работа, а все остальное, в том числе личная жизнь, семья, здоровье, бытовые условия отодвигаются на второй план.

О каждом из вышеуказанных товарищей можно писать отдельные повести и романы. Особенно о Крутикове Леонарде Григорьевиче, работавшем чуть ли не целыми сутками и не бравшим полагающийся ему отпуск по три года кряду.

Что это? Трудоголизм? Фанатизм? Или еще какое-то явление, присущее только представителям милицейской профессии? Бог его знает. Но дело обстояло и обстоит именно так!

Впрочем, нельзя путать и стричь под одну гребенку всех сотрудников органов внутренних дел. Работают только «на земле», в райотделах; работают здесь все, начиная от начальника в звании полковника (если начальник отдела сможет дослужиться до такого высокого специального звания) и оканчивая последним рядовым милиционером. А остальные структуры — штабы и вышестоящие управленческие подразделения, только делят наработанное на земле. Бывает, что их сотрудники за все время службы не только преступника «живьем» не видели, но и обыкновенного правонарушителя. Сидя в «высоких» кабинетах, этого не узришь. Зато указания давать, планы всякие спускать, инструкции сочинять — они мастера. Завалят бумагами — не дохнуть, не выдохнуть…

И если на местах срабатывали хорошо, то после раздела результатов идут победные реляции, и в высоких штабах присваиваются внеочередные, досрочные звания. Если же в результате деления получается пшик, то виновных быстро находят опять же «на земле», и разговор с ними бывает крут и нелицеприятен.

В перестроечные восьмидесятые и девяностые годы прошлого двадцатого столетия всевозможными модными политологами, самозванными экспертами и шустрыми всезнайками-журналистами хулилось все и вся. Из всех динамиков радиоприемников и с экранов телевизоров только и неслось презрительное «совок» и «совковый». Остракизму и обструкции с остервенением предавалось советское, национальное, российское. Некоторыми, возможно, и из лучших побуждений… В подавляющем же большинстве — по заказу западных спецслужб или из иной личной корыстной заинтересованности.

Впрочем, и «лучшими побуждениями» прокладывается дорога… в ад.

Как не смешно, но пустой болтовней, охами и ахами, страшилками о «дедовщине», охаиванием всех и всего была подорвана мощь великой армии. Сведена на «нет» престижность офицерской службы, престижность защитника отечества. Следом — оскорблениями, стенаниями о кровавом прошлом демонизирована, деморализована, дезорганизована государственная служба безопасности. Под конец «перестройки» она фактически раздавлена и разогнана. И вот ее председатель — «истинный демократ» — собственноручно сдает старым заклятым врагам и новым «друзьям» все государственные секреты, в том числе и хорошо законспирированную агентурно-резидентурную сеть.

И только милиция, избитая и оплеванная не меньше остальных структур государства, выстояла тогда. Выстояла, несмотря на то, что ее дробили и кроили чуть ли не каждый год. Удержалась даже после того, когда непродуманными приказами самое большое подразделение — службу участковых инспекторов — практически отстранили от раскрытия преступлений. Это же надо додуматься до такого?!! А почему бы и не додуматься, когда только с 1990 по 2000 годы сменилось девять министров!