– Тебе, правда, не больно?

– Да, мне хорошо!

– Просто ты почти плачешь, молишь будто бы о чём-то.

– Да, Ната, я плачу от счастья и умоляю продолжать!

– Всё никак не могу привыкнуть к этому.

– А разве женщины иностранцев не делают так? Я имела в виду, другие женщины…

Представить Нату умоляющей Митико не могла совершенно.

– Делают, но это совсем не похоже на то, как делаешь ты. Чувствую себя насильником.

Митико нахмурила брови – последнего слова она не знала. Наташа пояснила подруге значение этого слова, и на лице Митико появилось странное испуганно-извиняющееся выражение:

– Нет, ты не… в общем, ты не этот человек. Я больше не буду так кричать, обещаю!

– Ну, уж нет! Кем же я буду, если буду запрещать тебе кричать от удовольствия? Не беспокойся об этом.

– Хорошо.

Митико чувствовала себя виноватой за то, что заставила Наташу почувствовать себя злодеем, а Наташа чувствовала себя виноватой за то, что теперь Митико опять будет себя в чём-нибудь винить. Она всё время боялась сделать что-нибудь неправильно. Это было мило и отталкивающе одновременно. Наталья была рада, что продолжения этого разговора не последовало. Мир начал подёргиваться нефтяными разводами сна без сновидений.

– Ты иногда начинаешь шептать одно слово, когда уже не владеешь собой. Оно по-русски?

Наталья кивнула, потом поняла, что Митико, положившая голову ей на грудь, не могла увидеть этот кивок и заставила себя ответить вслух:

– Да, это по-русски.

– А что оно значит?

Наташе не хотелось отвечать на этот вопрос. Она выбралась из объятий Митико и села на татами спиной к подруге. Можно было соврать, но врать Наталье тоже не хотелось. Она провела ладонью по своему горяченному лицу, будто бы рисуя на нём морщины кончиками пальцев.

– Это имя. Так звали мою подругу.

Митико молчала где-то минуту. Долго – Наталья успела замёрзнуть насмерть за это время. Наконец, Митико спросила:

– А где она сейчас?

– Она умерла. Это было давно. Давай не будем об этом…

Митико ненавидела Нату в такие моменты. Только что они были самыми близкими существами во всём мире, но теперь Ната в один момент выстроила высокую стену, через которую было не перебраться. Митико положила руку на обнажённую спину подруги – та была очень холодной.

– Ты замерзла?

Наталья вернулась под одеяло, погладила подругу по щеке своим любимым жестом, грустно улыбнулась и только после этого ответила:

– Очень.

– Я могу тебя согреть?

– Ты и так согреваешь меня.

Следующие минуты были для Митико до обидного краткими, потому что были наполнены нежностью. Когда жар ушел, Наталья устроила свою голову на животе подруги и позволила себе закурить. Спать больше не хотелось. Бодрствовать, правда, тоже.

– Расскажи мне что-нибудь о России.

Наталья немного покачала головой – Митико сегодня была любознательна даже больше обычного. Хотя, возможно это Наталья сегодня была необычайно молчалива.

– А что ты хочешь услышать?

– Не знаю, что угодно! Расскажи о городе, в котором ты родилась. Ты говорила, что ты не из Москвы, но никогда не рассказывала о своём родном городе. Как он называется?

– Он называется Екатеринодар.

– А он далеко от Москвы?

Наталья хмыкнула – как и многие иностранцы, Митико все расстояния в России мерила от Москвы.

– Да, он довольно далеко от Москвы – около тысячи трехсот километров почти строго на юг.

Наталья знала, что сейчас Митико будет прикидывать это расстояние к Японии. Она почувствовала, как подруга гладит её по волосам. Через минуту Митико задумчиво произнесла:

– Хм… примерно, как от Токио до Кагосимы… Он на границе России?

– Совсем нет, хотя много лет назад был.

– А что означает это название? Или в России названия городов ничего не значат?

– Название города всегда что-то значит. Его название означает «Подарок Екатерины».

– А кто этот Ека… Кто сделал этот подарок?

– Екатерина, это русская императрица, она правила полтора века назад. А подарок потому, что Екатерина подарила землю, на которой был построен город, казакам. Казаки, это что-то вроде русских самураев.

Митико зашевелилась и села, Наталье тоже пришлось сесть.

– Ты так сказала, как будто она действительно правила, как Государь…

– Так и было. Она была императрицей… как это сказать? Тэнно!

– Но ведь Тэнно, это только мужчина. Тэнно, это… Хозяин неба. Неужели в России Государем была женщина?

– Была и даже не единожды.

– Но как мужчина мог терпеть женщину-императора?

– Ну, Екатерину мы всегда называли Великой. Судя по делам, совершённым мужчинами при её правлении, они терпели её с большим удовольствием и искренней любовью.

На лице Митико появилось задумчивое выражение. Наталья убрала густые волосы подруги назад, открывая её оттопыренные уши – Митико всегда прятала их за причёской, а Наталье эти части Митико нравились не меньше всех остальных. Она не выдержала и поцеловала подругу в лоб, одновременно мягко опрокидывая на постель. Митико не сопротивлялась и легла, Наталья легла рядом. Митико немного неожиданно спросила:

– Ты говорила, что твой муж вернулся. Как у него дела?

– Вроде всё хорошо. А к чему ты спросила?

– Ты осталась на ночь, это обычно не случается, если он дома.

– А он не дома. Уехал в Йокогаму на второй день после возвращения. Я не хотела быть одна сегодня. Ничего, что осталась?

– Ты же знаешь, я всегда только рада этому.

– Знаю, Митико.

Ладони вновь были сцеплены, слова сказаны, наступало время сна. Митико спросила с закрытыми глазами:

– А в твоём городе было море?

– Нет, море было рядом, всего в ста верст… километрах. На самом деле даже два моря были рядом.

– Ух, ты! Какие они?

– Не знаю, я ни разу не бывала ни на том, ни на другом.

– Жаль… А каким было море, когда ты увидела его впервые?

– Оно было замёрзшим.

Несчастный случай

Когда ты встречаешь свой двадцать второй день рождения в полном одиночестве, на продуваемом злыми ветрами поле, запутавшись в колючей проволоке, как муха в паутине, ты либо становишься истово верующим, либо социалистом. Райнхард стал социалистом. Вытащивший его с того поля Йогги Леманн тоже в итоге стал социалистом, правда, здесь дело было скорее в рабочем происхождении, чем в военно-религиозном опыте. С тех пор прошло двадцать лет. Двое изрядно побитых жизнью друзей уже неделю сидели в Шанхае и через два дня должны были отправиться в Японию.

В германском посольстве в Токио знали об их приезде. Там ждали двух журналистов из берлинской «Дойче Альгемайне Цайтунг», которые должны были заняться написанием репортажей о Японии, её традициях и политике. В Германии в отчаянном поиске союзников против СССР ныне Японией очень интересовались. Такова была «легенда» агентов Главного управления государственной безопасности НКВД СССР Райнхарда Циглера с агентурным псевдонимом «Макс» и Йоахима Леманна, которому отводилась роль радиста-шифровальщика в забрасываемой группе.

Их задача выглядела предельно ясно: Циглер и Леманн, пользуясь созданной «легендой», должны были войти в окружение германского посла в Японии фон Дирксена и сообщать в «Центр» о настроениях и новостях в посольстве, а также об интенсивности дипломатического общения между Японской империей и Третьим рейхом. Помимо этого, Райнхард должен был искать информаторов в японской армии, флоте и политике – везде, где только можно.

Циглер сотрудничал с советской разведкой с 1927-го года. В основном работал в обширной агентуре, развёрнутой в Германии, но имелось и несколько командировок. Ещё одно растерянное лицо в целом море растерянных лиц эпохи. Железный крест и бескрайнее разочарование вместо военной пенсии. Иногда Циглер чувствовал себя предателем Родины, работающим на старого врага, но потом он выходил на улицу и видел, как коричневая чума всё больше захватывает Германию. У него было бы не так много претензий к коричневой чуме, если бы та не тянула за собой новую волну милитаризма. Пускай карта Европы сильно переменилась с 1914-го года, одно её положение осталось незыблемо – война Германии против всех могла привести Германию лишь к поражению. А на проигравшей стороне Циглер уже бывал и накрепко усвоил, что сторона эта не блещет удобствами и комфортом.