За эти годы Наталья, конечно, изменилась. Поникли плечи, прибыло морщин и усталости, но взгляд остался прежним. В тот вечер Алданин ничего не почувствовал к ней. Не почувствовал, насколько сильно ему нужно, чтобы на него так смотрели каждый день. Возможно, дело было в том, что тогда Наталья была влюблена, и он это заметил почти сразу, а возможно, Иван вообще не был способен чувствовать в тот момент ничего, кроме озлобления и одиночества. Зато его угораздило почувствовать сейчас, когда этому вовсе не должно было быть места.

По-хорошему, Алданину нужно было покинуть Японию как можно скорее, пока Наташа не раскрыла никому подложность личности Йоахима Леманна. Оставаясь, он ставил под угрозу не только себя, но и агента Макса. Причём с каждым днём всё больше и больше. Однако замены ему, скорее всего, на данный момент просто-напросто не было – он сам был такой заменой. Алданин оказался в Японии благодаря навыкам радиста-шифровальщика, опыту подпольной работы и свободному владению немецким – вряд ли «Центр» имел на Дальнем Востоке большой резерв кадров с подобным сочетанием навыков. Потому Ивана и сорвали с такой срочностью из харбинской резидентуры, почти не дав времени на подготовку. Впрочем, попросить «Центр» о более скорой замене, чем та, которая была запланирована на следующую весну, он всё же мог. Только не хотел.

Уже на третий вечер после встречи в парке Алданин проследил за мужем Натальи – экономическим атташе Хартманном – и узнал, где они живут. Начиная с этого момента, почти каждый незанятый делами или сном отрезок своего времени Иван тратил на наблюдение за Натальей. Это было наваждением. Умноженным стократно помутнением подростка лет четырнадцати, который старается украдкой бросить взгляд на соседскую дочку, преобразившуюся в последнее время причудливым и странным образом. Он чувствует непонятное смущение, но никак не может удержаться от ещё одного взгляда. Только если у подростка это выглядело милым шагом к взрослению, то для Алданина это было сродни форме извращения, и он это понимал, только поделать ничего с собой не мог. Ноги будто сами несли его к дому Натальи каждый свободный вечер.

История с полицейскими стала хорошим уроком для Алданина. Чтобы иметь возможность нормально передвигаться по городу Иван освоил несколько простых слов и предложений на японском, но плотно изучением языка всё же не занимался. Алданин видел, как японцы создают вокруг иностранцев что-то вроде свободного пространства, как стараются обтекать их по широкой дуге. Это совершалось даже помимо осознания, происходило просто из укоренившихся традиций. Однако его японцы как будто приняли за одного из них, даром, что Иван почти не мог с ними объясняться. Похоже, что правду говорил отец, когда рассказывал про предка-якута, который попал в Москву ещё при Екатерине. Это ли было причиной такого отношения японцев или какие-то повадки Ивана, но так или иначе, для передвижения по городу и его странной слежки за Натальей умение раствориться в окружающих людях было очень полезно.

Алданин не опускался до того, чтобы подглядывать в окно её спальни. Обычно он просто бродил рядом с домом, получая странное удовольствие от того, что Наталья где-то рядом. Удовольствие это не носило характер лихорадочного возбуждения, но скорее было вызвано ощущением покоя, чувством полного умиротворения, какое испытывает иной вдовый супруг на могиле своей утраченной половины. Если Иван и заглядывал в окна, то лишь для того, чтобы увидеть её домашнюю рутину – уборка, вечернее чтение, ужин, спрятанные от мужа перекуры, вполне искренняя любезность с ним, работа на печатной машинке под его диктовку.

Впрочем, безвылазной домохозяйкой Наталья не была. Только один день Алданин смог полностью посвятить слежке за ней, и был изрядно удивлён – у Наташи нашлись дела в самых разных частях города. Большинство из этих дел были саморазвлечением, например, она любила смотреть на публичные партии в сёги – японскую игру немного похожую на шахматы. Её светловолосая голова была единственной в своём роде в скоплении темноволосых голов японцев, склонившихся к двум игрокам. Алданин иногда становился прямо напротив Натальи, делая вид, что наблюдает за игрой. Ей достаточно было отвлечься от доски и поднять голову, чтобы увидеть его. Иван в глубине души хотел этого, хотел встретиться с ней взглядом, хотел, чтобы она удивилась и даже испугалась немного. Но Наталья всегда следила за игрой очень внимательно и не отвлекалась вплоть до окончания партии, а к этому моменту Иван уже скрывался за спинами других наблюдателей.

В вечер пятницы Наталья обычно приходила к госпоже Митико Кавагути – довольно известной среди иностранцев преподавательнице японского языка. Алданин был изрядно удивлён, когда увидел госпожу Кавагути впервые – она оказалась намного младше, чем он ожидал. По опыту трёх прошлых пятниц Иван знал, что их занятия обыкновенно длятся два-три часа. После них Наталья уходила домой рассеянной и отчего-то раскрасневшейся, но в хорошем настроении – Алданин научился наверняка определять её настроение и состояние по позе, по взмахам рук при ходьбе, по скорости и форме шага.

В эту пятницу Наташа занималась с госпожой Кавагути уже пятый час. Вечер перетекал в ночь. Было уже совсем темно. Падал снег, который не имел никаких шансов лечь надолго. Иван замёрз и устал. Он смог бы вспомнить фасад дома госпожи Кавагути даже через двадцать лет, проснувшись среди ночи – настолько тщательно успел его изучить. Полтора часа назад Иван поужинал в ближайшей закусочной, в которой было много иностранцев, а потому понимали даже его скромный английский.

Мысли до сего момента ленивые и отстранённые вдруг упорядочились и сложились в формулу: Хартманн уехал вчера вечером, а теперь Наталья оставалась у госпожи Кавагути столько, сколько не длятся занятия иностранным языком в пятницу вечером. Алданин понял, что сегодня Наташа вообще не пойдёт домой. Он опёрся спиной о фонарный столб и почувствовал себя полным идиотом. Захотелось смеяться. Потом почему-то погорячело лицо.

Неожиданно дверь дома госпожи Кавагути открылась, и Наталья вышла на улицу. Растрёпанная, в распахнутом пальто, накинутом на лёгкое домашнее кимоно. Иван не дал своему удивлению помешать себе скрыться за углом ближайшего дома. Наталья поймала порыв холодного ветра прямо в лицо и запахнула пальто посильнее, но в тепло не вернулась. Она уверенно прошла к фонарю, у которого только что стоял Алданин, и внимательно посмотрела на прожжённые дыры, оставшиеся в тончайшем снежном одеяле там, где он ступал или останавливался на время. После этого Наталья проследила взглядом за дорожкой следов, которая шла от фонаря, переждала очередной порыв ветра, норовивший распахнуть её пальто, и пошла вдоль этой дорожки следов, оставляя вторую рядом.

Иван стоял, прижавшись спиной к стене, и смотрел в ночное пасмурное небо, любуясь падающими снежинками. Наталья почти что выбежала из-за угла. Она несколько мгновений смотрела на него своими летними глазами, потом погладила по щеке. Он не сопротивлялся.

– Сильно замерз?

– Немного.

– Не жди меня. Я сегодня у Митико на всю ночь. Завтра в первой половине дня я буду в квартале Дзимботё – там много книжных магазинов, хочу купить что-нибудь. Потом планировала заехать домой, а вечером мы с Вилли, скорее всего, пойдём на посиделки к фон Дирксену, если Вилли будет не слишком утомлён после поездки. Или останемся дома…

Алданин кивнул, ничего не ответив. Наталья легко улыбнулась и поцеловала его. От неё пахло постелью, теплом и бумагой. Последнее изрядно удивило Ивана, но он не стал прерывать поцелуй и спрашивать её об этом. Наконец, Наталья оторвалась от губ Алданина, взяла его холодные руки в свои и попыталась немного согреть их своим дыханием. Иван произнёс:

– Иди. Я хотя бы одет тепло, а ты так заболеть можешь.

– Ты прав, да и Митико будет беспокоиться. До встречи. Надеюсь, что завтра снова замечу за собой «хвост».

Добропорядочность