В порту

Вода в Токийском заливе безобразно грязная и дурно пахнет. Мутная, склизкая, она будто большое уродливое зеркало показывает прибрежному городу всё самое отвратительное и ничтожное, что в нём есть. Наталья ненавидела прибрежные города. Острые иглы воспоминаний пронзали её разум и уносили её в большой прибрежный город, в котором больше не было жизни. Судьба в своей неподражаемой манере раз за разом швыряла Наталью на замусоренные берега, как будто давая шанс на искупление или заставляя искать в прибрежных вавилонах хоть что-нибудь не отвратительное. И Двуреченская находила. Находила в Хельсинки, в Стокгольме, в Гамбурге и в Токио. Только Петербург так и остался для неё непроглядно-чёрным, холодным и мёртвым.

Наталья обругала себя – грустные мысли могли отразиться на её лице, а сейчас ей нужно было выглядеть дружелюбной. Снова захотелось курить, но было нельзя. Японцам-то всё равно на занятия иностранки, но вот Вильгельм всё ещё не знал, что его жена курит, и Наташа не собиралась ему об этом говорить. С возрастом она смогла понять, что внутренняя свобода намного важнее её внешних атрибутов. А ещё, что свобода, это выдумка.

Наталья с усилием оторвала взгляд от зелёных мутных вод и часто заморгала – глаза заслезились. Спешащие японцы сновали по пристани туда-сюда. Все действия этих людей были наполнены совершенно муравьиной деловитостью и целеустремлённостью. Наташа немного завидовала им. Всепоглощающая подчинённость своему ремеслу освобождала этих людей от тревог по поводу великих потрясений мира, делала их, как бы, не при чём. Что, впрочем, вовсе не распространялось на весь муравейник. Японская империя вела экспансию за многие вёрсты от своих островов. И Токио теперь был центром притяжения, претендуя на звание столицы не только Японии, но всей Восточной Азии. Война, пусть и шла очень далеко отсюда, накладывала свой отпечаток. Люди в военной форме были частью токийского пейзажа столь же органичной, как продавцы лапши или школьники.

Наталья впервые оказалась в Токио в 1932-ом, и Япония уже вела войну. Уже ходили по улицам серьёзные, весьма самодовольные мужчины, большинство из которых было на пол головы ниже Двуреченской. Как ни странно, эта картина показалась ей до боли знакомой – в той России, которую Наташа помнила, люди в военной форме тоже были неотъемлемой частью городского мира. Серьёзные, весьма самодовольные мужчины, почти все из которых изрядно превосходили её ростом. Впрочем, такое совпадение не было странностью – для России, как и для Японии, состояние войны было естественным, а мир лишь кратким мгновением между войнами.

И всё же ей очень хотелось курить. Привычка эта не была для Натальи наваждением, она вполне спокойно обходилась и без табака, просто сегодня меланхоличная задумчивость не покидала её ни на мгновение. Очень не вовремя. Вильгельм будет уставшим и соскучившимся. Он не заслуживает скверного приёма от жены.

Ветер переменился. Подул с севера, со стороны берега. Неожиданно холодный и резкий. Наташа придержала шляпку и немного прикрыла лицо. Очертания океанского лайнера всё не появлялись на горизонте. «Зря приехала так рано! Вполне можно было бы на час позже уйти от Митико… Хотя нет, всё правильно – хоть мозги проветрила немного».

Мимо Натальи прошли две девушки. Школьницы последних классов или институтки. Окружающий мир их не интересовал вовсе. Большой город, бесконечная война, заходящее солнце и немилосердный ветер были для них мелочью на самой грани осознания. Зато книга, в которую они обе обратили взор, была центром мира. Девушки почти не смотрели перед собой, потешно подпихивая друг друга локтями всё время. Было немного странно видеть их в порту. Наталья не удержалась и проводила эту парочку взглядом.

Ещё одна игла впилась в её разум, только на этот раз это была игла шприца с наркотиком. Не беспощадный ледяной Петербург, а скромно-прекрасная в сентябре Москва. Стихи, доставаемые с большим трудом, взгляд любимого человека и молодость, безудержная юность, в которой было неважно всё, кроме литературы. Обыкновенно воспоминания о тех временах вызывали у Натальи тянущую боль в области души, но сейчас они стали лекарством.

Она ещё раз посмотрела вслед уходящим школьницам и улыбнулась. На горизонте мелькнул огонёк, который вскоре превратился в большое океанское судно. Зелёные воды залива красиво подсвечивались вечерними огнями огромного города и в свою очередь, казалось, сами подсвечивали город. Было что-то привлекательное в этой зелёной пучине, которая теряла прозрачность уже возле самого края причала. Наташа всматривалась в сероватую пенку и нежную рябь, набегающую на берег, так, будто в них была сокрыта душа этого моря. Она ещё не видела двух одинаковых морей – все моря имели свою неповторимую душу.

Лайнер всё приближался, но Наташе казалось, что это берег движется к кораблю, а не наоборот. Людей на пристани прибывало. Наталья вспомнила открытки с фотографиями Японии, которые видела в Москве в прошлой жизни. Теперь эта страна была совсем другой. На тех открытках люди в военной форме и европейской одежде казались пришельцами из другого мира, белыми воронами. Теперь же в глазах пестрило от фуражек и шляп, от пальто и кителей, а немногие люди в халатах и конусообразных шляпах казались пережитком навсегда ушедшей эпохи.

Наконец, большой корабль пристал к берегу. Начался шум и мельтешение. Наталья всматривалась в лица людей, спускавшихся по трапам. Где-то половину из них составляли иностранцы. Очень легко было среди этих иностранцев вычленить тех, кто прибыл в Японию впервые. Удивление и непонимание уже захватило их лица, и было очень выразительным. Где-то заиграл оркестр. Это было странно и казалось немного неуместным.

В один момент Наталья увидела среды прибывших знакомую массивную фигуру и поспешила к нужному трапу. Вильгельм, казалось, погрузнел ещё больше, хотя времени с его отъезда прошло не очень много. Круглое его лицо было серым и равнодушным, он крепко сжимал челюсти и был сосредоточен на своем багаже даже больше, чем давешние школьницы были сосредоточены на книге. Наталья улыбнулась и крикнула по-немецки:

– Вилли, я здесь!

Он услышал её возглас, обратил свой взгляд на толпу, но не смог найти лица Натальи в море японских лиц. Вильгельм спокойно и аккуратно спустился вниз, продрался через толпу и быстрым шагом направился прочь от неё. Выйдя на более-менее свободное место, он позволил себе расслабиться и перевести дух. Наташа подошла сзади и положила руку ему на плечо:

– Не убежишь, Вилли.

Он, ничего не ответив, обернулся и крепко обнял её, переложив на плечи жены изрядную часть своего веса. Она ответила на объятия.

– Как ты добрался?

– Тяжело, как всегда… У тебя здесь всё хорошо?

– Да, всё нормально, соскучилась только без тебя. Как дела в Германии?

Вильгельм глубоко вздохнул, и Наташе показалось, что она попала на гребень небольшой волны.

– На самом деле не очень, дорогая, хотя все почему-то уверены в обратном. Они всё-таки затащили меня в свою партию. Разумеется, при этом пришлось выслушать много чуши – руки потом с мылом пять минут мыл… Поехали со мной в следующий раз – без тебя невыносимо тоскливо!

Наталья посмотрела мужу в глаза и грустно улыбнулась:

– Я теперь буду тебе там только мешать.

– Это почему?

– По национальности.

Вильгельм громко фыркнул:

– Глупости! Одно дело махать правой рукой и совсем другое всерьёз верить в то, что говорят эти люди, Ната.

– Давай не будем об этом.

Наталье действительно не хотелось сейчас говорить об очередном мракобесии захватывающем Европу. Слова, которые произносились в Берлине, её не очень волновали, но вот дела, которые там творились, начинали не на шутку пугать… Наталья была счастлива перебраться в Японию подальше от всех этих свастик и коричневых рубашек – бесконечный побег продолжался. А ведь когда-то Финляндия казалась ей крайней точкой этого побега.