Ее лицо пылало.

— Но за что?!

Ян сделал глубокую затяжку и спрятал зажигалку в сигаретную пачку.

— Забавы ради. А заодно, потому что ты вынудила меня рассказать об отце — не самая приятная, мягко говоря, для меня тема, — как ни в чем не бывало ответил он.

Катя прикрыла глаза. Это было так несправедливо! Так жестоко! Она лишь пыталась поддержать разговор. Просто не знала, о чем еще спросить. Никакого подвоха. Она не хотела его ранить — тогда. Теперь хотела. И физически ощущала, как в ней растет, наливается соком неизвестное ранее чувство: жажда мести.

Вечер. Жара. Духота. Воздух серый, болезненный, с прорезью таящего закатного света. Даже из распахнутого кухонного окна, выходящего в сад, доносится запах расплавленного асфальта.

Воздух стал для Кати одним из самых неприятных испытаний в городе. Летом даже после заката дышать было тяжело — пыль, гарь, вонь. Каждый раз, после прогулки по центру, недавно вымытые волосы становились на ощупь сухими, как сено. А когда накатывала жара, город казался настоящим адом, огромным кипящим котлом.

Катя растеклась по стулу, к которому прилипла, и старалась втягивать воздух маленькими порциями. Рядом на столе стоял опустошенный кувшин с остатками лимонада, приготовленного Яном. Когда Катя пила лимонад с трескучими островками льда, жизнь казалась значительно лучше. А теперь остатки напитка желтой прозрачной коркой засыхали на стеклянных боках кувшина, напоминая Кате ее собственное состояние.

Даже Ян тяжело переживал жару — он не курил. Выложил пачку сигарет на центр стола, время от времени на нее поглядывал — но не притрагивался. Он принимал душ каждые полчаса, а после — даже не одевался. Переживал время до следующего похода в ванную, обернув вокруг бедер светло-желтое полотенце. В сумерках, на фоне полотенца, он казался смуглым, как мулат.

Больше всего сейчас Кате хотелось запереться в своей спальне, сбросить шорты и майку, на которой застиранные бабочки, казалось, умерли — от жары, и распластаться нагишом по кровати в позе морской звезды. Но пока это было невозможно. Ян собирался объявить свое следующее желание. Это делало духоту еще более тягостной.

А для Яна, похоже, настало время праздника: он принялся готовить закуски — крохотные бутерброды с творогом, перемешанным с петрушкой и укропом. Часть он посыпал мелко нарезанным желтым перцем, часть — огурцом, остальные — кусочками помидоров. Еще была тарелка с ломтиками сыра: ряд — молочный, ряд — желтоватый, ряд — оранжевый. Ряд — с плесенью, — на него даже смотреть было неприятно. Кате Ян доверил мытье винограда и груш, хотя и посматривал за ее руками из-за плеча. А потом — о чудо — она даже пригодилась в нанизывании кусочков фруктов и сыра на шпажки. Создавалось ощущение, что Ян просто держал ее при себе, только не было понятно — зачем.

Завершив приготовления, Ян взял по блюду на ладонь — как официант, и кивком головы предложил следовать за ним. Он вошел в свою спальню, распахнув дверь ногой. Дверь отрикошетила от стены и снова закрылась. Катя протянула руку — и замерла в нерешительности. Всего-то — впервые войти в комнату Яна, но сердцебиение участилось. Пока она думала об этом, дверь распахнулась — и Катя оказалась прямо перед Яном, так близко, что почувствовала жар, исходящий от его тела.

— Ты скоро?

Опустив голову, Катя прошмыгнула у него под рукой.

Спальня Яна выглядела как временное пристанище. На полу лежал местами до дыр стертый линолеум. С потолка свисала одинокая лампочка, подвешенная за хвост. В угол забился старенький шкаф со стеклянными антресолями, заполненными книгами. На кровати, похоже, успело поспать не одно поколение. И посреди всего этого, на деревянной табуретке с облупившейся белой краской, стоял новенький, блестящий черными боками, выпирающий колонками, музыкальный центр.

— Ого! — Катя провела по глянцевой поверхности ладонью. — Наверное, стоит целое состояние.

— Наверное. Не знаю. Мне он достался по дешевке — ворованный, приятель подогнал.

— Ворованный? — Катя изумленно обернулась. — Ворованный?! — она не могла поверить своим ушам.

— Если бы не я, его купил бы кто-нибудь другой. Какая разница. У меня еще и ворованный ноут есть.

Катя села на край кровати и закрыла лицо ладонями.

Это был совсем другой мир, не имеющий с ее миром ничего общего. Она выросла в семье, где никто бы не стал даже заглядывать в чужое письмо, лежащее раскрытым на столе. А Ян спокойно пользовался заведомо ворованным музыкальным центром.

— Так что там, с желанием? — сквозь ладони спросила Катя.

— Сначала тост, — Ян протянул ей запотевший бокал. Там плескалось, манило прохладой и запахом муската белое вино. — За твой день рождения!

Катя опустила бокал, не донеся его до губ.

— Мой день рождения первого января, ровно через полгода.

— За твой самый первый день рождения. За то, что когда-то… кстати, как давно?

— Двадцать один год назад.

— …двадцать один с половиной год назад ты появилась на свет. Без тебя это лето было бы куда печальнее.

Ян приподнял ножку Катиного бокала, подначаливая квартирантку сделать глоток.

— А теперь мое желание. Оно очень простое, — Ян выдерживал интригующую паузу, Катя смотрела на него с легким укором. — Хочу, чтобы ты все время говорила мне правду.

Катя отставила бокал. Она еще не могла понять, повезло ей с таким желанием — или нет.

— А разве можно загадывать долгоиграющие желания?

— Правилами это не запрещается. Ты должна исполнять такие желание, пока не закончится игра. А свое следующее можешь загадать в любой момент.

Катя задумалась.

— Невозможно говорить правду все время, — решила поторговаться она. — Это противоречит человеческой природе. В конце концов, я могу просто забыть!

— Ладно. Всегда говорить правду, когда я попрошу тебя об этом. Так сойдет?

Катя неуверенно кивнула.

— Тогда озвучиваю. Хочу, чтобы ты говорила правду каждый раз, когда я попрошу. Это мое желание, — Ян протянул бокал. Катя машинально чокнулась. — Приступаем. Ты записалась на курсы английского?

Теперь Кате стало понятно, к чему были такие долгие приготовления. У них же весь вечер впереди. Вечер правды. Ее правды. Ну что, ж. Она готова. В конце концов, этот вечер когда-нибудь закончится.

— Записалась.

— Хорошо. А как продвигается обучение в казино, повелительница шарика?

— Отлично! — оживилась Катя. — Кстати, ты знал, что шарик в рулетке называется спин?! А фишки — игровыми чипами?!

Ян поднял ладонь, останавливая ее.

— Теперь я хочу, чтобы ты исповедалась мне.

* * *

Ян знал, что увидит дальше — словно в который раз смотрел свой любимый фильм. Кэт отставит бокал, не сразу проглотит вино, которое только что пригубила. Ее взгляд поменяется от непонимающего к изумленному, а потом — гневному. Побледнеет, а затем покраснеет ее лицо. Возможны отступления в деталях, но окончание будет одно: она сдастся.

— Это… это… богохульство!

Кэт поджала губу. Теперь она выглядела обиженным ребенком.

— Ладно, — милостиво согласился Ян, хотя Кэт могла бы и выучить: он никогда не отступает, только заменяет одни слова другими. — Хочу, чтобы ты излила мне душу. Рассказала о своих самых гадких поступках. Хочу узнать о тебе всю грязь.

— Во мне нет грязи, — не задумываясь, ответила Кэт.

— Серьезно? — Ян, отставив бокал, повернул ее за плечи: в одну сторону, в другую. — И где твоя кнопочка вкл-выкл?

— Что?..

Кэт попыталась движением плеча сбросить его ладони — не вышло. Тогда она оттолкнула Яна. От неожиданности он отпустил ее, а затем легко подхватил на руки — и швырнул на кровать. Кэт тут же вскочила, прихватив за ухо подушку, и запустила ей в Яна — но попала в шкаф. Угрожающе звякнуло стекло антресолей.