Лиц игроков Катя не запомнила. Она смотрела на них, но мысли были только о том, как правильно нарезать стеки, раздать карты, посчитать выигрыш. Катя затылком ощущала острый взгляд инспектора, особенно внимательно следившего за ней, новичком. Руки дрожали, голос не слушался, и казалось, что все — до единого — знают о ее первом дне и возмущены ее неловкостью. Те четверть часа, прежде, чем следующий крупье не коснулся ее плеча, показались бесконечными.

Перерывы проскакивали по щелчку пальцев, время у игорного стола растягивалось, как жевательная резинка. С каждым выходом, казалось, получалось все хуже, все медленнее. К счастью, она ни разу не ошиблась. И, к счастью, проигравшие были, скорее, расстроены, чем агрессивны. Хорошо, что никто не запустил в нее пепельницей — она бы не увернулась. В конце смены Катя чувствовала себя такой изнуренной и разбитой, словно неделю курьером разносила по городу документы. Даже после дня беспрерывного выкапывания картошки у себя дома она не чувствовала такой физической усталости. Катя сидела на скамейке, прислонясь к гардеробному шкафчику, и ей казалось, будто что-то тяжелое и теплое опускается ей на голову, мешает думать, притупляет ощущения.

— Как тебе музыка? — услышала она мужской голос и открыла глаза. Странное ощущение: словно ее разбудили в собственной постели.

Голос принадлежал голубоглазому дилеру, которого она сменила за столом в покер. Она не могла вспомнить, какое имя было написано у него на бейдже — сегодня тест на внимательность она бы точно не прошла. А сейчас он стоял в джинсах и темно-синей водолазке.

— Какая музыка? — заставила себя спросить Катя.

— Ну, музыка, которая играла сегодня в зале. Французский хип-хоп. У нас новый ди-джей.

Она не слышала музыки, только считала и смотрела на руки — свои, игроков. На фишки и карты.

— …А под утро он поставил колыбельную. Шутник. И темп игры сразу замедлился. Заметила?

Катя улыбнулась, чтобы не отвечать «нет».

— Мы идем с ребятами расслабиться после смены. Пошли с нами, — не унимался дилер.

Он стоял неподвижно, облокачиваясь о шкафчик, но, в то же время, казалось, что в этом парне есть бесконечное движение. Все из-за взгляда. Ненасытного, горящего — как у Яна. Может быть, крупье — те же игроки, только по другую сторону стола?

Катя снова закрыла глаза.

— Не могу. Меня дома ждут.

— В такое время дома все спят. Лишнего часа никто и не заметит. А если не будешь расслабляться после такой работы — через месяц сбежишь. Или крыша поедет.

— В другой раз.

— Ладно.

Катя почувствовала, как что-то холодное коснулось ее руки — и открыла глаза. Дилер протянул ей стеклянную бутылку с пивом, открутив жестяную крышечку. — Обещай, что выпьешь. Не хочу, чтобы через пару дней тебя заменили на какую-нибудь стерву.

— Обещаю, — Катя подтвердила обещание глотком. Стало легче.

Она вышла на улицу. Мимо пронесся пустой троллейбус.

Дышалось легко. Было идеальное время: не жарко и не холодно. Не солнечно, не дождливо. Воздух пах свежестью, проникшей ночью с полей, окружающих город.

Она поднесла прядь к волосам и вдохнула.

Ну и гадость.

Даже от Яна во времена его курения пахло лучше.

Улыбнулась.

Где этот Ян? Дрыхнет?

Сделала еще несколько глотков, стоя на том самом крыльце, рядом с которым когда-то скупила у бабушки едва ли не все цветы. Потом медленно пошла в сторону дома.

Светало.

* * *

Он очнулся от странного звука — что-то позвякивало в ухе. Звук быстро нарастал. Ян скривился, ощутив холод металла под щекой, и с трудом разлепил оплывший глаз. Второй не поддался.

Ян лежал на рельсах. Поезд мчался на него из темноты. Доли секунды прошли, чтобы понять, что к чему. И еще какое-то время, чтобы заставить тело подчиняться мыслям. Ян сбросил себя со шпал, а дальше, по инерции, кулем скатился с насыпи. Еще до того, как он коснулся травы, мимо промчался поезд, хлестнув по лицу теплом и запахом мазута.

Некоторое время Ян еще лежал, глядя на небо, высокое, черное. Луна то венами проступала сквозь облака, то снова пряталась. От земли тянуло ледяным холодом. Странно, что его не утопили прямо там, в озерной жиже.

Тогда бы наверняка. Может, спугнул кто?..

Попробовал нащупать в кармане бумажник. Каждое движение отзывалось болью в ребрах и висках так сильно, что Ян едва сдерживал стоны, кусая опухшую, с привкусом крови, губу. Карман джинсов был разорван. Бумажника, конечно, не оказалось. Мобильного тоже. И не было сил поднять голову, чтобы понять, где он находится. Ян так и лежал с закрытыми глазами, пока холод не стал нестерпимым. Тогда он заставил себя, опираясь о локоть, приподняться. Было ветрено, Яна покачивало. Или просто гудело в голове, а тело жило своей жизнью.

Встал на четвереньки. Усмехнулся, представив себя со стороны, и поплатился за это острой болью в уголке губ. Смешок прервался тяжелым грудным кашлем. Застонав, Ян прижал руку к груди — в том месте, где, казалось, осколки ребер пытались проткнуть легкие, — но боль не утихла.

Дополз до столба. Опираясь о него, кое-как удалось приподняться. Чернота. Только где-то, по эту сторону дороги, то ли мерещилось, то ли тусклая луна и в самом деле высвечивала деревню — без единого огня. Ян в полусогнутом положении, прижимая ладони к грудной клетке, двинулся в сторону деревни. Вдохи и выдохи старался делать крошечные — чтобы облегчить боль.

Казалось, с каждым полушагом деревня удалялась еще больше. Но через очень долгое время — час, два, три — Ян дошел до крайней хаты. Оперся о калитку, сполз по ней. Отдышался.

Теперь еще бы найти живую душу.

Снова поднялся. Дотащился до крыльца, по капле выжимая из себя последние силы, и увидел, что дверь была заколочена. Как и окна соседнего дома. Липкий холодный пот стал стекать по шее и позвоночнику. Если деревня мертвая, живым из нее не выбраться.

Оторвав от забора висящую на одном гвозде штакетину — уже не сдерживая стонов — оперся на нее, как на костыль, и поплелся дальше.

— Эй… Кто-нибудь… — хрипел он, но вокруг стояла леденящая тишина.

Доковылял до металлических ворот, саданул пару раз кулаком. Металл отозвался гулом, с ближайшей вишни взметнулись, осыпав в темноту темные ягоды, мелкие птицы.

— Эй… — крикнул он снова и осознал, что голос звучал только в его голове.

Он больше не мог кричать.

Ян заставил себя сделать еще несколько шагов, понимая, что боль сейчас — это цена его жизни. «Даже если ты на дне, нужно продолжать идти…» — вспомнилось ему откуда-то. А потом он отбросил штакетину. Сил не оставалось, Ян был готов рухнуть, уже подкосились колени. И в этот момент он увидел свечу. Свеча двигалась по улице к нему навстречу. Прищурившись, Ян разглядел сморщенное, как старая картошка, лицо старухи, которое освещал трепещущий огонек. Старуха, вся в черном, в платке, повязанном, как у монашек, сухим скрюченным пальцем звала его за собой.

Это и есть Смерть?..

Ян поднял штакетину и, выдыхая стон при каждом шаге, двинулся за свечой.

Спустя две недели после исчезновения Яна Катя проснулась ближе к полудню. По привычке прислушалась к звукам в квартире. Привела себя в порядок. И вызвала такси.

Путешествие оказалось дорогим — Катя обнаружила это, рассчитываясь с таксистом. Вытрясла из кошелька содержимое, проверила все отсеки — не завалялась ли банкнота. Немного не хватало. Таксист, наверное, не сразу поверил — в такой дом приехала — но что-то в ее облике заставило водителя молча взять неполную сумму.

Катя нажала на кнопку звонка.

Дом и в прошлый раз давил на нее, а теперь нависал, словно огромный айсберг, на пути которого случайно оказалась лодочка Кати.

Снова нажала на кнопку. И снова тишина.

Солнце припекало голову, обжигало плечи, слепило глаза. Катя приложила ладонь козырьком ко лбу, надеясь разглядеть в окнах силуэт, движение — хоть что-то, подтверждающее: она приехала не напрасно. Но все было тихо, мертво.