Вернувшись домой, я походил по квартире взад-вперед и… отправил ей цветы. Девять темно-красных роз.

— На карточке что-то надо написать? — подтверждая заказ, уточнила девушка-оператор.

Я задумался.

«Прости меня»? Как-то… фальшиво?

— Нет, ничего не надо. И вот что, если дома никого не будет, пусть курьер оставит у соседей. На худой конец, на коврике у двери.

— Но… это не положено, — замялась девушка. — Ну ладно, передам.

Через час пришло сообщение.

«Больше не надо. Не вынуждай меня их выбрасывать».

Ага, значит, эти не выбросила. Иначе не стала бы писать. Уже хорошо. Больше и не буду… пока.

Дни тянулись, тянулись. Похожие один на другой, как две капли воды. Как две капли дождя, который шел, не прекращаясь: мелкий, тоскливый. Я спал по несколько часов. Чтобы выплеснуть напряжение, шел в спортзал или таскал железо дома. Пил кофе ведрами и курил по пачке в день. Пока не загадал: если брошу разом, все будет хорошо. Докурил последнюю — и бросил. Выглядывал на улицах синие бетономешалки в ромашку: если увижу — все будет хорошо. Может, не сегодня. Завтра. Или позже.

Ехал на работу с мятным холодом под ложечкой, как школьник: встречу ее там. А потом обходил перевозки за километр, и были дни, когда мы ни разу не виделись. А если все-таки сталкивались, я здоровался и… шел мимо. Потому что ее взгляд говорил: даже не думай. Дважды вызывал к себе — вместе со Светланой. Все только по делу. Почти не глядя друг на друга. Но искрило между нами так, что становилось трудно дышать.

Разговоры… наверняка были. Мне их, разумеется, никто не передавал. Кира обожала посплетничать, но поскольку героем этих сплетен был я, пересказывать не рисковала. Алиса вела себя тише воды, ниже травы. При случайных встречах смотрела на меня с такой ненавистью, что, если бы взглядом можно было убить, я бы давно умер самой страшной смертью.

Впрочем, однажды парой слов я с ней все-таки перекинулся. Напомнил, что последний срок, когда я жду ее заявление по собственному, — восемнадцатое октября. Чтобы не думала, будто удастся все спустить на тормозах. И получил в ответ очередной ненавидящий взгляд.

Что касается Лисицына, Кире хватило всего нескольких дней, чтобы выкопать ему могилу. Я вызвал его и молча положил перед ним распечатку. Проглядев ее, он безропотно написал заявление. Вид у него при этом был такой убитый, как будто разом умерли все родные. Хотя нет, так он выглядел и до того. Узнал заранее? Или что-то другое?

— Так его ведь жена бортанула, — усмехнулась Кира, когда Андрей вышел. — Как веревочке не виться…

Тут она хотела что-то добавить, но посмотрела на меня и осеклась. И правильно сделала. Упоминать при мне Надю точно не стоило. Особенно учитывая, что в тот момент меня жрал острый приступ ревности. Ну вот, теперь он свободен — что, если?..

Я хотел верить, что это невозможно. Но, собственно, почему?

Кто я для нее? Откуда мне знать. Мы не выясняли отношений, ничего друг другу не обещали. Да, я влюблен в нее — но это мои личные трудности. Нас вообще ничего не связывает — кроме той ночи в Змеином мху.

И кроме того, что обоих тянет друг к другу.

— Красота какая, — вздохнула Варежка, косясь на слегка подвядший букет в вазе.

— Чуть не выбросила. Ну нет, не так. Привезли без меня, отдали соседке. Я ей сказала, чтобы себе оставила. А потом… походила по комнате… пошла и забрала. Дура во всю голову.

— Да есть маленько, — согласилась она, запихивая в рот очередную конфету. — Лучше б не писала ему. Что делать-то будешь?

— Ничего, — буркнула я, старательно мешая в чашке кофе без сахара.

— Совсем-совсем ничего?

— У меня эта сука перед глазами целыми днями. Как посмотрю на нее, так и вспомню. Хочется убить. Но нельзя. Скорей бы эти две недели закончились. Сразу после дня рождения уеду в Сочи.

— Что там делать в октябре? Купаться уже холодно.

— Зато народу мало. Буду сидеть на буне и в море камешки кидать. И виноград есть.

— Тоже дело, — Варежка глубокомысленно кивнула. — Жилье нашла?

— Нет еще. Не сезон — не проблема. Найду.

— У Витальки тетка в Лоо. Сдает отдыхающим полдома. До моря два шага. Спросить?

— Спроси.

Варежка помолчала, искоса поглядывая на меня и покусывая губу.

— Дюш… и все-таки — что делать будешь? С ним?

— Варь, а что мне делать? — я встала и подошла к окну. Трамвайное кольцо — вполне медитативная картина. — Я когда его вижу, коленки дрожат и, прости за подробности, трусы мокрые. Потом прихожу в отдел, а там эта поблядушка. И как представлю, что он с ней… Она ему, видите ли, сказала, что меня Лисицын в отделе трахает, сама, мол, видела. Он тут же поверил и потащил ее к себе домой. То ли с горя, то ли мне назло. Я должна это проглотить? И хотела бы, Варь, но не могу. У меня как будто болячка за ночь подсыхает, а прихожу на работу — и в кровь сдираю снова. И недели еще не прошло. Не знаю, сколько времени понадобится. И смогу ли вообще забыть. Не говоря уже о том, что весь офис в курсе. Никогда дела не было до того, кто что болтает, а сейчас…

— Надька, Надька… — она встала, обняла меня за плечи. — Понимаю тебя, но все-таки… Извини, конечно, но ты же не будешь утверждать, что он тебе изменил? Вы не пара, друг другу ничего не обещали. И потом, поставь себя на его место. Ты бы — не поверила? Правда?

Я не ответила. Глупо спорить. Поверила бы. И потащила бы в постель со злости первого попавшегося мужика? Хотелось бы сказать, что нет. Но… откуда мне знать наверняка?

— А он что? Кроме букетика? Хотя знаю. У тебя же на сиськах плакат висит: «Не влезай — убьет». Он и не влезает. Ждет отмашки. Вот только дождется ли? Ладно, а Лисицын что?

— Ничего, — я вылила в раковину остывший кофе, поставила варить новый. — Нет худа без добра, вообще его не видно. Но, знаешь, слушок пробежал, что под ним кресло зашаталось. Кира, главбух, мощно копает. Очень надеюсь, что он там не останется. Хотя… какая разница, мне все равно уходить.

— Да, уже плюс, — согласилась Варежка. — Больше его и не увидишь.

Но, к сожалению, она ошиблась.

Поздно вечером в дверь позвонили. Домофон сломался неделю назад — заходи кто хочет. Посмотрев в глазок, я увидела на площадке Андрея.

Притворяться, что никого нет дома, не имело смысла: все мои окна — освещенные — выходили в сторону парадной. Да что там притворяться — можно было просто не открывать.

И вот тут мне невольно захотелось поблагодарить Дениса за то, что не пытается взять меня измором. Андрей звонил и звонил. Пять минут, десять, пятнадцать. Наверно, стоило подождать, пока не лопнет терпение у кого-нибудь из соседей, но я не выдержала и открыла.

Видок у него был тот еще. Как будто неделю жил на улице. Нет, не грязный, не вонючий, но какой-то… бесприютный, словно никому не нужный.

— Надя… я ушел от Иры.

Если б это произошло три года назад, я бы умерла от счастья. А сейчас было… досадно и противно. И стыдно перед самой собой. За то, что когда-то об этом мечтала.

— Ушел — или она тебя выгнала?

— Я ей сказал, что люблю другую женщину.

Вряд ли все было именно так. Скорее всего, она приперла его к стенке, и деваться было уже некуда, только признаваться.

— Прости, Андрюша, но другая женщина тебя не любит. Больше — не любит. Все хорошо вовремя. Так что зря ты это. Хотя… я рада за твою жену. Наконец-то она поняла, что столько лет терпеть рядом такого блядуна — это спускать свою жизнь в унитаз. Надеюсь, обратно не пустит.

— Надя…

— Хватит! Я тебе все сказала. Уходи.

Он вставил ногу в проем и не дал закрыть дверь.

— Пожалуйста, Надя, выслушай меня.

— Андрей, не устраивай цирк, — я даже разозлиться толком не могла, так мне было от всего этого тошно. — Хочешь, чтобы соседи полицию вызвали?

— Так впусти, и поговорим.

— Нет.

Я попыталась оттолкнуть его, но он сгреб меня в охапку, пытаясь поцеловать. Воспоминание о том, что произошло в офисе, придало сил, и я вырвалась.