— Куда, дорогой, тебя понесло с горы? — заговаривает он свистящим шепотом. — Представил меня бы обществу, любезный. Как в лучших домах, — нажимает шерп на шутейную педаль.

— Да уж представил бы! — говорит Сергей. — Про веревочку узнал бы, а уж потом…

— Про веревочку? А что про веревочку? — удивляется шерп. — Узел был плохой, наверное. Так и вышло: один в одну сторону, другой — совсем в другую.

— Са-а-авсем в другую, — передразнил его Шелестов. Арифов отодвинулся куда-то еще глубже в темноту, и я вдруг отметил, что он ни разу голоса не подал при этом шерпе и ни на йоту не придвинулся к фонарику. Пожалуй, при таких условиях Налимов (если в спальнике лежал Налимов), вполне мог проморгать своего преследователя. «Сейчас Арифов под каким-нибудь предлогом уберется отсюда, — подумал я. — Или вообще нет правды на земле!». Арифов и вправду встал и глухо проронил:

— Вы как хотите, а я в два часа ночи сплю обычно. И другим советую.

Вторые сутки кряду Норцов ревностно исполнял в моей жизни роль будильника:

— Саид меня в кулуар с собой взять хочет. «Интересно, говорит, что за штука этот Сусинген». Идти?

— Идти! Конечно, идти! — вырвалось у меня. — Хотя и анархизм все это. Ладно, авось Шелестов простит, а Торосов не узнает. Но ухо держать востро!

На заре, едва розовое небо погасило последнюю звезду над голубыми горами, Норцов выскользнул из палатки следом за Арифовым и вскоре исчез с глаз долой. Я принялся разжигать примус и набивать котелки да кастрюльки снегом, и превращать этот снег в воду, и попутно намечать немедленную вылазку на Сусинген. Как вскоре выяснилось, у Шелестова были свои планы.

— Авантюра целиком на их совести, — пробрюзжал он, когда услышал об уходе Арифова и Норцова. — Мы спустим раненого в базовый лагерь. Потом уж будем с ними разбираться. — Теперь в его голосе звенела непререкаемая воля, и вчерашнего покладистого полуночника словно не бывало. — Возьмете рюкзак шерпа. Помимо своего.

У шерпа, видимо, была сломана нога: один единственный шаг — и он потерял сознание. Шелестов, впрочем, не ожидал чего-либо иного. Рюкзак он загодя повесил себе на грудь, и подхватив Дика, кинул его этаким тигриным рывком себе за спину.

— Пошли! — Шелестов не оглядываясь побежал вниз; снежный хвост завихрялся позади него, как вода за глиссером…

Ну, наконец-то Кленову дело привалило — и притом прямо с неба. Он забегал, засуетился, развел возню со всякими примочками да припарками, бинтами да мазями. А Шелестов дождался, пока шерп очнется.

— Выздоравливай поскорее! Духом, говорю, воспрянь. А кости врачи тебе склеят. В солнечном городе Ф. Мы пока вот с ним на Азадбаш сбегать должны.

Нетерпение, а может быть, любопытство, а может быть, то и другое, вместе взятое, сделали меня необычайно ходким на подъеме; я нисколько не отставал от мастера спорта Шелестова. Впрочем, мастер спорта потихоньку выдавал мне излишки своей неукротимой энергии: то подтянет, то подтолкнет, то поддержит. Мы быстро вышли к месту ночевки, отдохнули и взяли курс на Сусинген. Не буду расписывать подробности этой экспедиции. Скажу лишь, что по трудности она существенно превышала мои спортивные данные; в некоторых местах я выглядел ничуть не лучше, чем шерп на спуске. Один раз Шелестов сунул меня куда-то себе под мышку, другой раз толкал с полчаса перед собой как детскую коляску. Зато на привалах я работал за двоих, рассказывая ему о своем задании. В конечном счете, мы выбрались к пологой ложбине, упиравшейся и расщелину. В этот момент мне уже было понятно, почему Арифов и Норцов не попались нам на спуске. Они небось с их посредственной — в сравнении с Шелестовым — квалификацией только-только достигли цели.

Расщелина оказалась входом в пещеру, своды которой были дочерна прокопчены. Мазнул пальцем сажу — свежая! Внизу, под «дверью», разинуло клыкастую пасть каменное сопло, готовое, кажется, выбросить нам в лицо фонтан адского пламени. Вокруг стоял противный запах — ну, как бы жженной резины.

Наших предшественников не было видно. Но это не удивило ни Шелестова, ни меня: пещера зигзагами уползала куда-то в глубь горы, и Норцов с Арифовым могли быть за первым же поворотом. Собственно, там они и были. Услышав голоса, Арифов мигом возник перед нами.

— Газ горел вчера. И весь выгорел, — кивнул он на сопло. — Кончился баллон. — И, видя, что брови мои взметнулись от удивления, пояснил: — Природный баллон. Небольшой резервуар, когда-то отсеченный перемещениями горных пород от основных подземных полостей.

— Отверстие было, по-видимому, заложено вон тем булыжником, но булыжник сдвинули, — поддержал Арифова мой кругляш.

— Ну и что? Тот булыжник все-таки не камень в зажигалке?

— Газ загорелся не случайно, — заговорил опять Саид. — Это кому-то нужно было.

— Значит, шерпу! Но зачем?

— Не знаю, — ответил Арифов. — Может быть, костер налаживал, а оно само полыхнуло. А булыжник под напором пламени отлетел.

Арифов со сноровкой прирожденного эксперта-криминалиста орудовал сначала в одном, потом в другом, потом в третьем ответвлении пещеры, то и дело отдавал распоряжения Норцову, и когда они, меняя, так сказать, место работы, сталкивались со мною, кругляш всякий раз показывал мне, что никаких новостей у них нет.

У нас с Шелестовым, на нашем правом фланге тоже сначала ничего интересного не было. А потом как началось! В маленьком, рассчитанном на гномов, никак не на людей, гротике Шелестов заметил джутовые клочья, которые, как тут же выяснилось, прикрывали бочонок, укутанный в обветшавшую овечью шкуру. Пробка из бочонка вынулась без труда, и нашим глазам явили свой блеск — по-иному об этом не скажешь — золотые монеты азиатской чеканки, потускневшие и все равно ослепительно яркие.

В последней из неосмотренных нор мы обнаружили еще один бочонок. Вновь зажмурили глаза в предвкушении нестерпимого морального блеска, излучаемого всяким золотом, особенно же потускневшим, времен Гаруна аль-Рашида. Но в бочке, из которой мы поспешно удалили затычку, монет не было. Была в ней крутая, почти окаменелая смолистая масса…

В лагере все шло своим чередом. Шерп молча полеживал на спальничке близ палатки, Тесленко прихрамывая ходил от одного примуса к другому, Кленов разглядывал в бинокль склоны, подпиравшие вершину.

— Ракета была зеленая, — отрапортовал он Шелестову через плечо, не отнимая бинокль от глаз.

Ну, хорошо, ни одна альпинистская жизнь больше не находится под угрозой, спуск штурмовой группы протекает нормально, метеорологические условия ему благоприятствуют. Слава богу!

Но кто же все-таки он, этот шерп? Налимов, как утверждают документы? Пока повязки не будут сняты, ответить на этот вопрос мы не сможем. Да и тогда сможем ли? При падении лицо шерпа было сильно изуродовано. «Родная мать не узнала бы», — заметил по этому поводу Шелестов.

И вот, ворочаясь рядом с Норцовым в душной палатке, я время от времени дотрагивался пятками до рюкзака с сокровищами Сусингена и успокоенно думал: «Во всяком случае, магнит, притягивающий к себе всю эту публику, — у нас в руках, или, что в принципе то же самое, — у нас в ногах. Пускай теперь попляшут». С такими приятными мыслями я уснул.

Проснулся, когда горы налились предрассветным сиянием. Но разбудила меня не заря, а холодок, вливавшийся в наше жилище со стороны задней палаточной стенки. Поерзал. Попытался приткнуть озябшие ноги к рюкзаку, но никак не мог нащупать рюкзак. Сон с меня как рукой сняло. Лихорадочно приподнялся и нырнул в нагромождение альпинистского хлама. Шарил, шарил. Но шарить-то было не к чему. Рюкзак — не иголка. Раз его не видно, значит, его нет. И разрез в неплотном перкале задника весьма прозрачно показывает, каким способом его изъяли.

Крадучись, мы с Олегом обошли спящий, а местами даже похрапывающий лагерь. У Арифова, можно сказать, было алиби, поскольку длиннющий Шелестов фамильярно закинул на него свои ноги. Как два близнеца, в одинаковых позах мирно посапывали Тесленко и Кленов. А справа от Кленова, куда вечером уложили шерпа, было пусто.