Эгамбердыеву, естественно, пришлось допросить лиц, соприкасавшихся с Забелиным изо дня в день: прежде всего, конечно, обеих дам и молодого человека не первой молодости. Ничего такого, за что можно было бы зацепиться, они не рассказали.

Полузадохшийся от сигаретного чада, я вышел на балкон. У моих ног, как, впрочем, и над моей головой, плескалась на легком горном ветру серебристая листва. Где-то в глубине рощи ревела голубая Совук-су, а впереди сизая дымка ближних гор и чернота далей, порыжелая зелень травянистых склонов и пепельные тени скальных громад, напластовываясь друг на друга, открывали взгляду и прятали от него многокилометровое ущелье реки, начинающееся где-то в сердце Западного Тянь-Шаня. Прямо над «Хрустальным ключом» нависала отвесная вершина. Она называлась Бургутхана — обитель орлов — и была только самой первой, самой малой ступенью хребта, замыкавшего ущелье справа. Левый хребет близ «Хрустального ключа» смотрелся менее сурово, но, уходя вверх по течению, все уверенней набирал высоту.

Строения дома отдыха на фоне гор казались невзрачными, непримечательными. Возможно, и на другом фоне они остались бы такими же. Но, пожалуй, быть невзрачными, не заслонять природу, сникнуть перед природой — как раз то, что от них требовалось. До чего же хорошо было раствориться мыслями в природе! И я растворился. На пять минут. А через пять минут опять выкристаллизовался в своем основном качестве — детектива, присланного центром в помощь местным работникам.

Исчезновение Забелина можно было бы объяснить внезапным его отъездом. Ну, вызвали домой срочной телеграммой или даже так: вовсе не вызывали, а просто приспичило ему, он взял да уехал. Но это объяснение начисто отметалось местными обстоятельствами. Взрывные работы, задержавшие следователя, точно так же задержали бы и Забелина. Обходные тропы? Эгамбердыев клятвенно заверил меня, что, минуя шоссейный тракт, из долины не выбраться в Хандайлык даже альпинисту мирового класса: она надежно ограждена со всех сторон неприступными скальными склонами. Оставалось надеяться, что Забелин вот-вот будет найден в горах спасательной командой, которую директор «Хрустального ключа» еще вчера организовал из жителей ближайшего кишлака и которая тотчас отправилась в ущелье. К сожалению, чем дальше задерживались в горах спасатели, тем меньше было надежды на их успех. Да, капитан Гаттерас был близок к истине, когда сравнивал хандайлыкское дело с делом Налимова…

— За какие-нибудь сутки столько новых мужчин, — поощрительно сказала младшая дама, откидываясь на спинку чахлого канцелярского стула. — И таких внимательных. Ах, если бы все это внимание — да мне одной. Так нет же, дели его с Еленой Михайловной. Ну, с моей соседкой по столовой. Шучу, Шучу! Ни я, ни она вас не интересуют. Забелин, Забелин и опять же Забелин. Надо же, повезло человеку. Мои паспортные данные? Зачем вам мои паспортные данные? А без них я плоха? Шучу, шучу… Кольцова Лариса Николаевна. Ну кто же спрашивает у женщины год рождения? Для протокола? Какое вам дело до моих отношений с Иваном Ивановичем? Что ж, если вы требуете. Иван Иванович представительный весь из себя. Брюнету нашему, Ричарду Багдасаровичу, Забелин, правда, не понравился. У Ричарда тоже на меня были виды. Шучу, шучу… Но против Иван Ивановича Ричард не кадр. Иван Иванович отшил его запросто: «А не пойти ли, говорит, вам, дорогое Львиное сердце, баиньки, не то, говорит, еще инфарктик ненароком приключится!». В царское время, наверное, для дуэли достаточно, как вы считаете? Я боялась даже, что Ричард его ночью пристукнет, горячий человек, восточный. Или южный — я в этом слабо разбираюсь. Обошлось. Приняла Елена Михайловна Ричарда на себя, и он пообмяк. Искать его помогал. Хотя… Вы не думаете, что это маскировка? Нет, нет, я не шучу! У вас не возникло подозрения. А то мне показалось, что он мог бы… На почве ревности… Ох, слава богу, что вы так не думаете. У меня отлегло от сердца.

Лариса Николаевна осыпала меня ослепительными улыбками, и большие серые глаза ее ласково щурились, словно извиняясь, что их обладательница вынуждена потчевать меня всей этой ерундой, и одновременно как бы извиняя меня, заставляющего ее эту ерунду городить. Подведенные ресницы Ларисы Николаевны опускались и тотчас поднимались вновь. Трудно сказать, в открытом ли ее взгляде было больше кокетства или в потупленном, который застенчиво призывал обратить внимание на точеные смуглые коленки.

— Что это, черт побери, бухгалтерия или полигон для испытания секс-бомб?!

— Говорят, Забелин выезжал однажды в город и даже сказал экспромт по данному поводу.

— И еще какой экспромт! Ну, а поездка была деловая — куда-то звонить по телефону. В другой город. В Москву или еще куда. Если бы в ресторан, я бы тоже поехала. Конечно, шучу, шучу…

— Откуда вы знаете про телефон?

— От самого, от Забелина. Набивалась в попутчицы: возьмите, мол, меня, Иван Иванович… А он: знаете, мол, если меня сегодня что и волнует, так только, говорит, междугородная связь.

— Удалось ему переговорить?

— Не сказал.

— Кроме вас и Ричарда Багдасаровича кто-нибудь еще интересовался Забелиным?

— Все женщины до одной. И журналист вчерашний.

— Какой журналист?

— А вы с ним, верно, разминулись. Прилетал тут один, серафим шестикрылый. Вчера, как движение открылось, с первым же автобусом. Саидовым представился. Тощий, как борзая. Все то же самое: Забелин. Какое выражение лица у Забелина? Да какой рост у Забелина? У других он еще про какого-то Алимова узнавал. А как про Забелина услышал, что пропал, так на него переключился.

— Здесь он Саидов-то? Журналист? — вскинулся я.

— Да нет, вчера вечером рюкзачок на спину — и подался прочь. Небось на пастбища на какие-нибудь к чабанам за интервью, — Лариса Николаевна прыснула.

Елена Михайловна высказывалась о Забелине без надрыва:

— Ловелас провинциальной закваски. Зубоскал и пошляк. Совершенно бессодержательный человек в отличие, например, от Ричарда Багдасаровича. Неудобно отзываться о Забелине дурно при сложившихся обстоятельствах и тем не менее, — она сводила к переносице тонкие выщипанные брови, изображая брезгливость, — от порядочности и скромности, Забелин во всяком случае, не умрет.

— Что он сделал вам плохого, Забелин?

— Мне лично — ничего. А вот обществу в целом такие люди наносят непоправимый ущерб, насаждая среди молодежи цинизм, легкомыслие и пустословие, — надо отдать должное Елене Михайловне, говорила она гладко, как по бумажке.

— Быть может, мы сосредоточимся на Забелине, — попросил я. — У вас нет никаких предположений насчет того, куда он делся.

— Нет, — осеклась Елена Михайловна.

Телеграфные запросы в город Ф., к Забелину домой и на работу, полетели еще вчера — Эгамбердыев об этом позаботился, — и в ожидании ответов я направился в сторону ущелья. Обогнув подножье Бургутханы, тропинка опустилась к речке, размеренными витками провела меня вдоль обрывистого берега, потом неожиданно вздыбилась, шарахнулась в гору и так, по верху, по верху выскользнула из «Хрустального ключа». Незаметный поворот ущелья убрал с глаз долой столбы и тополя — последние признаки цивилизации. Я был один.

Ноги сами отмеряли метр за метром, по телу разливалась крылатая легкость, и мысли прояснились, сверкнули четкими, почти кристаллическими гранями, в которых едва брезжили теперь отражения Ларисы Николаевны, Елена Михайловны и Ричарда Багдасаровича. Забелин… Забелин… Даже Лариса Николаевна, так благоволившая к нему, по существу, и доброго слова о нем не сказала. Истолковывать показания курортников во вред Забелину было проще всего, но это не сдвигало дело с мертвой точки. Потому что не был еще заслушан Забелин.

Тропа вновь повернула к реке, на этот раз, кажется, всерьез, как вдруг у меня за спиной послышался грохот; обернувшись, я увидел, как со скального ребра Бургутханы лавиной устремились вниз валуны и один за другим ударились оземь в двух шагах от меня. Поверни я секундой позже — Эгамбердыеву пришлось бы заводить в «Хрустальном ключе» еще одно дело. Вскинув голову, попытался обнаружить исходную точку камнепада. Склон клубился пылью у основания, повыше было спокойно, и только где-то в самом поднебесье мелькнула на миг быстрая тень и тотчас пропала. Скорее всего, это орел, паривший теперь у самой вершины, запечатлелся на рыжей выгоревшей траве.