Естественно, я регулярно докладывал о ходе следствия вышестоящему начальству. Ход расследования весьма интересовал Сергея Васильевича Коновалова, но и он не мог предоставить в наше распоряжение самое дорогое для оперативного работника — время.

Впрочем, у чекистов не принято сетовать на перегрузку. Тем более в эти послевоенные годы, когда и город, и деревня самоотверженными усилиями поднимали страну из разрухи.

Больше всего моих сотрудников угнетала не усталость, накапливавшаяся день ото дня, а безрезультатность следовавших одно за другим проверочных мероприятий по Черняку. Мы не могли ни развеять подозрения, ни найти обвинительные материалы. Вытолкнуть расследование из тупика позволила бы только оригинальная следственная версия, которая вывела бы нас за пределы замкнутого круга наведения.

Но какая?

Идея родилась неожиданно и была на удивление проста. Как-то бессонной ночью, после очередного разбора наших бесплодных поисков, завершившегося нелестными словами взвинченных сотрудников, у меня мелькнула мысль: а если пойти от обратного? Коль не получается через Черняка выйти на события 1918 года, то почему бы не попробовать через события, связанные с гибелью двадцати шести бакинских комиссаров, установить истинную роль подозреваемого?

Ведь прошло более тридцати лет. Не может быть, чтобы по красноводским событиям не проводилось никаких расследований и нет материалов на других лиц. В 1927 году, когда велось следствие по делу Черняка, материалы могли находиться в периферийных органах, о них не знали в Москве и поэтому прекратили его дело. Теперь же, когда организован централизованный учет, упорядочены архивы, ведется их научная разработка, есть все основания полагать, что дела, относящиеся к трагедии бакинских комиссаров, учтены, их местонахождение известно и они доступны для ознакомления. Эти материалы необходимо изучить, так как в них могут быть сведения о Черняке.

Едва дождавшись утра, послал за подчиненными. Вскоре все мои помощники были в сборе. В нескольких словах изложил существо ночных раздумий. Сотрудникам эта мысль тоже показалась перспективной, и мы тут же приступили к детальной разработке новой версии, которую доложили полковнику Коновалову.

Начальник управления предложение одобрил. Было решено начать поиск интересующих нас материалов в Центральном архиве МГБ СССР.

Буквально через двое суток с командировочным предписанием в кармане я уже ехал в столицу, памятуя напутствие Сергея Васильевича: «На работу в вашем распоряжении три дня. Если увидите, что в срок не уложиться, позвоните мне, попробую договориться о продлении командировки».

В устах нашего немногословного начальника это значило миогое, в первую очередь, что дело принимает серьезный оборот и разрешение на командировку досталось нелегко. Значит, решил я, надо укладываться в трое суток. И нужен результат, иначе подведем и себя, и поверившего в версию полковника: за увеселительную прогулку в столицу за государственный счет по головке не погладят.

Прямо с поезда явился в Центральный архив, к указанному мне сотруднику. Ознакомившись с целью приезда, он с порога остудил мой пыл:

«Работа эта очень большая. Постараемся к утру подобрать все материдлы следствий по обстоятельствам гибели бакинских комиссаров и красноводским событиям, тогда и сможете приступить. А пока погуляйте по Москве».

Заминка на первых шагах в столице обескуражила. Пришлось на ходу менять планы, и «гулять» я направился в Государственную библиотеку СССР имени В. И. Ленина в надежде отыскать в крупнейшем книгохранилище страны документальную литературу — возможный дополнительный источник информации. К сожалению, «улов» здесь оказался небогатый: несколько тоненьких брошюр да воспоминания Левона и Сурена Шаумянов — сыновей легендарного председателя Бакинского Совнаркома Степана Шаумяна — тоже весьма лаконичные.

Свидетели событий писали о героической эпопее Бакинской коммуны, длившейся около ста дней, о заговоре блока контрреволюционных партий, в результате которого 31 июля 1918 года коммуна была разгромлена британскими интервентами, а члены правительства и другие видные большевики арестованы. О самоотверженной борьбе пролетариев Баку зa спасение своих вождей. Об отправке комиссаров из тюрьмы, за несколько часов до оккупацип города турецкими войсками, на пароход «Туркмен», который должен был доставить их и несколько сотен мирных беженцев в Астрахань, где сохранялась Советская власть. О цепи злоключений, приведших пароход к Красноводску, захвате судна войсками местных контрреволюционеров, аресте и гибели бакинских комиссаров.

В достоверности этих рассказов сомнений не возникало, но для нашего следствия описания ничего нового не давали, поскольку в красноводском этапе трагедии приводилось лишь несколько одиозных фигур эсеро-меньшевистских предателей и офицеров английских оккупационных войск.

Возможно, среди 14 миллионов книг библиотеки имени В. И. Ленина и были такие, в которых содержались крупицы нужных нам сведений, по их поиск потребовал бы слишком много времени, которым я не располагал.

На следующее утро я сидел в помещении Центрального архива, в отдельной комнате, имея все необходимое для работы. На столе возвышалась стопа архивных дел — около сорока томов. Я раскрыл первую папку, начал перелистывать страницы…

«Показания свидетеля Кузнецова:

По инициативе группы рабочих было решено найти тела расстрелянных 26 бакинских комиссаров и их откопать. Руководителем экспедиции был я. Снарядили специальный поезд и выехали. Остановились между станциями Ахча — Куйма и Перевал. Разыскивать долго не пришлось. За песчаным огромным бугром сразу показался на поверхности земли череп, а впоследствии были раскопаны и остатки костей. Во второй могиле, на расстоянии 5–6 шагов, нашли кости, черепа не было. Третью могилу нашли случайно. В могиле находились трупы 8 человек. Были видны волосы, одежда тоже сохранилась. Помню одежду одного матроса. У некоторых найдены были книги, деньги бакинские.

Четвертую могнлу нашли близ железнодорожного полотна. Там находилось 16 товарищей. Трупы все в страшном состоянии. Надо полагать, что убийство этих товарищей происходило всевозможными средствами. Я заключаю это из того, что головы частью были отделены от туловища, частью находились в ногах, сбоку и т. д. Часть черепов была перебита на части и раздроблена… Их не только рубили, а убийство происходило разными средствами. Били чем попало, ибо череп разбить на куски одной шашкой нельзя…»

Картина кровавой расправы потрясла. Она же заставила взять себя в руки, сосредоточиться на главном.

Я не ставил целью с документальной точностью и исторической полнотой воссоздать всю цепь трагических событий 1918 года в Красноводске. Это — дело историков, ученых. Я же — оперативный работник и должен уяснить фактическую роль Черняка в этих событиях, собрать документальные материалы, чтобы ответить на основной вопрос: «Кто он — преступник или свидетель событий?»

Отрешившись от эмоций, следую только теме поиска. Беру по порядку папки из стопы и внимательнейшим образом просматриваю документы.

Большинство дел относится к началу двадцатых годов. Чекисты, которые их вели, — вчерашние рабочие и крестьяне, большой грамотностью не отличались. Документы написаны на обоях, неразрезанных листах оберток карамели и чая, газетах, всевозможных обрывках стершимся карандашом или выцветшими от времени чернилами.

На след Черняка нападаю не сразу. Но вот в моих руках части нескольких экземпляров газеты «Бюллетень Красноводского стачечного комитета», в которой редактором был Черняк и, по его словам, печаталась информация из Москвы.

Из «Бюллетеня Красноводского стачечного комитета»[14]

«Общая военная ситуация с окончанием мировой войны сложилась далеко не в пользу большевиков. Союзные войска, поставившие себе задачей воссоединение России и прекращение в ней большевистского террора и анархии, окружают уже большевиков кольцом».