Я вспомнил армию, ребят, наш ночной поход в горы. Тогда мы получили приказ и спасали совсем незнакомых девчонок. Спасать Ленку мне никто не приказывал.

Мне чуть не стало стыдно, но я все списал на усталость. Пусть эта маленькая мышка – вовсе и не мышка, пусть она утаила от меня что-то темное, но украли ее у меня, и шефом она называла меня, а не этого председателя племенного колхоза. Потом, не мешало бы выяснить, что, вообще, все это значит, и удовлетворить свое нездоровое детективное любопытство. Ну, и, наконец, я просто не мог уехать без денег, документов и сигарет.

Я сунул пистолет под куртку и направился в ближайший подъезд.

В замершем подъезде хлопок прозвучал, как выстрел. Мне показалось, что кисть оторвалась и, звякнув, упала на пол. В ответ на втором этаже звякнула и открылась дверь.

– Петро, это ты? – громко спросил мужской голос, и кто-то затопал по лестнице, крича: – Подожди, Петруха!

Я спрятал пистолет под куртку и пнул наручники в темный угол.

Домашний дядька в майке, шароварах и шлепанцах удивленно разглядывал меня с площадки первого этажа.

– А где Петро?

– Абдулла зарезал, – ответил я неприветливо.

Дверь наверху снова открылась, зашаркали шаги, раздался женский голос:

– Кто там – Петро?

– Нет, – ответил мужик.

– А кто?

– Да какой-то идиот.

– Так иди домой, шо там стоять?

Он пожал плечами, повернулся и побежал наверх. Я пожал плечами, поднял наручники и вышел во двор.

В чем они все пытаются меня убедить? В том, что по приезду к ним в Одессу легким морским бризом у меня сорвало крышу? Не согласен. Хотя, если под моей крышей подразумевать Клина, то вполне возможно.

Я сел в машину и внимательно осмотрел двор. Петрухи нигде не заметил.

Я усиленно боролся со сном на маленькой улице с односторонним движением, фонтаном и пианино не более часа. Он опять пришел с мальчишкой. Дедушка нес подмышкой теннисные ракетки, внучок стучал мячиком об асфальт. Такая лубочная картинка.

Они пересекли улицу прямо перед моим бампером, поднялись на террасу и уселись недалеко от ограды.

Панадол успокоил головную боль, но не чувство голода. Кроме того, хотелось спать и курить, хотелось сильно и одновременно.

Почувствовав желание, не спеши удовлетворить его. Так говаривал какой-то древний умник. Ясное дело, мужик некурящий, а перед изречением хорошо покушал и выспался. Может, он думал о женщинах, тогда – простительно.

Я тоже не спешил с удовлетворением, но ни о чем другом, как о сне и сигарете, думать просто не мог. Естественно, я опять не имел детального плана действий. Я не знал, что делать с мальчишкой. Не буду же я похищать Дедушку, что связано с нанесением легких телесных повреждений, на глазах у любящего внучка. Или пусть с детства привыкает к суровой действительности?

Мальчишка вел себя отвратительно. Он продолжал стучать мячом уже по столу и опрокинул бутылку с «Пепси». Пока Чего Изволите вытирал лужу, мальчик уполз за мячиком под соседний стол. Добрый и снисходительный Дедушка взирал на все это со специфической улыбкой, предназначенной любимым чадам.

Наконец, им принесли мороженое. Мальчишка отложил мячик на край стола. Мячик обиженно качнулся, спрыгнул на пол, проскочил сквозь ограду и покатился по тротуару.

Я был тут как тут. Выскочив наружу, я подхватил мяч и вернулся в машину.

Мальчик отодвинул вазочку и решительно направился ко мне. Смелей, малыш, сейчас ты и позовешь мне Дедушку для беседы.

Малыш заглянул в открытое окно противоположной двери.

– Эй, мужик, отдавай мячик!

Вот тебе раз! А я-то думал, что я – дяденька.

– Дедушку позови, ему отдам.

Он распахнул дверь и с возмутительно-наглой рожей сунулся в салон.

– Ну-ка, быстро отдал мячик!

Я посмотрел через лобовое стекло на Дедушку. Он благостно улыбнулся и махнул мне рукой: мол, не связывайся, лучше отдай по-хорошему. План почему-то созрел прямо сейчас. Я схватил мальчишку за шиворот и рванул внутрь, перегнулся через него и захлопнул дверь.

Заурчал мотор, машина тронулась. Я снова нагнулся над барахтавшимся мальчиком к опущенному боковому стеклу и громко прокричал:

– В два часа в «Короне»! Я передам условия! Никаких глупостей! «Корона», два часа!

Дедушка, наверное, все еще улыбался, когда мы, проскочив улицу, скрылись за поворотом.

Мальчик выпрямился на сиденье красный, злой и удивленный. И, надо заметить, совсем не испуганный.

– Нам через час на теннис. Галина Гавриловна будет ждать, – сообщил он нерешительно.

– Подождет твоя Горилла Навратиловна. Где твой папа, на даче?

Он кивнул.

– Вот к нему мы сейчас и поедем. Дорогу помнишь?

Он опять кивнул, воодушевился и обнаглел.

– Ну, тебе от него попаде-е-т. Сворачивай, сворачивай же! – завопил он неожиданно.

– Куда?

– Да проехали уже! Следующий перекресток налево, – прогудел мальчик инструкторским басом.

– А кто он, твой папа?

– Мой папа – акула шоу-бизнеса! – отчеканил акуленок. – Знаешь, что он с тобой сделает?

– Что?

– Как даст по морде! А потом как еще изобьет!

– А потом?

Мы выехали к морю. Эх, сейчас бы покурить, поспать и искупаться. Спросить у этого жлоба, что ли? Да нет, вряд ли Дедушка балует его сигаретами.

– Изобьет, и что потом?

Ему понравилась эта игра.

– Отрежет тебе все уши.

– Так, хорошо, потом?

– Оторвет нос.

– Молодец, мальчик! – подбодрил я его. – Ну, а потом?

Он задумался ненадолго и радостно крикнул:

– Изрежет на мелкие кусочки!

– Потом отдаст все твоей бабушке, и она сварит студень на твой день рождения! – так же радостно закричал я.

Пацан надулся, уставился в окно, и через пару минул я пожалел об этом. Впереди на обочине стояла милицейская машина. Мы оба смотрели на нее.

– А вот я и скажу, что ты меня украл у дедушки , – поделился он своими соображениями.

Я, не раздумывая, вытащил пистолет и ткнул ему в бок.

– Выедем за город – дам пострелять.

Мальчишка поверил, засиял и так, сияя во все лобовое стекло, пронесся мимо гаишника.

Город остался позади. Море тоже вильнуло в сторону и постепенно скрылось за холмами.

– Долго еще? – спросил я.

– Минут сорок, – ответил он, не задумываясь. – Дай пострелять.

– Да ты еще в часах-то не разбираешься, – усомнился я.

– Когда папа девок возит, они всегда здесь спрашивают. Когда стрелять будем?

– Когда к папе на дачу приедем.

Я свернул на проселок и, проехав километра два, остановился.

– Дай пострелять, обещал же!

Его рука нырнула мне за спину. Я дернулся и ударился затылком о боковое стекло. Разозлившись, отвесил ему подзатыльник. Мальчик съежился в кресле и заплакал.

Боль в голове стихала. Мне стало стыдно и жалко мальчишку. Хоть и толстый, и наглый, но все-таки маленький. Он тоненько подвывал и тер кулаками глаза.

А еще он был сыном моего врага, из-за которого меня били по голове и ушам, душили и оскорбляли, не давали есть, спать, курить и искупаться. И сам мальчик являлся главным козырем в моей партии. Если мне не удастся с наскока вытащить Ленку, то можно попытаться произвести бартерную сделку.

– Хватит ныть, щенок! – прикрикнул я на него.

Мальчишка замолчал и уставился на меня испуганными глазенками.

Мне опять стало неуютно от его взгляда.

– Лучше расскажи что-нибудь.

– А что рассказать? – Он шмыгнул носом.

– Что твой папа сделает, когда меня поймает.

Он начал неуверенно, потом увлекся, стал фантазировать, да так складно, что я снова закипел. То-то же, маленький ублюдок!

Я искал изъяны.

Вряд ли Дедушка позвонил в милицию, иначе меня бы перехватили на выезде из города. Скорее всего, он сразу связался с сыном. Тот должен выехать не позже, чем без четверти час, а еще вероятнее, сразу же после звонка, забрав всех, кто под рукой, чтобы обеспечить необходимые приготовления. В два часа они встретятся с Шефом в «Короне», и это будет нелегкая встреча, клянусь Поясом. У меня останется, как минимум, гарантированных полтора-два часа, чтобы подавить очаги маловероятного сопротивления, взять территорию под контроль, освободить заложников и вернуться в место временной дислокации, то есть, смыться.