В спальне громыхнул Пояс, выскочил из кухни Чарик. Я зацепил стул ногой и с усилием швырнул его к кухонной двери. Чарик подпрыгнул, почти успешно, но стул, кувыркаясь, ударил его ножкой по колену, и Чарик растянулся в коридоре, саданув лбом в дверь туалета.

За моей спиной находилось окно, за ним – темный двор, ночная Одесса – все благоприятствовало бегству. Оставался лишь неповоротливый Пояс.

Я развернулся.

Он уже стоял в дверях смежной комнаты на одной ноге. Его живот метнулся влево, а справа мне в голову летел упакованный в тяжелый расшнурованный ботинок великолепный маваши-гэри, лучший из всех, виденных мной когда-либо не в кино. Еще я успел с сожалением и досадой отметить, что поспешно и превратно истолковал кличку, что эти придурки лучше бы звали его не только по отчеству, а полностью: Черный Пояс, чтобы не было никаких разнотолков.

Больше подумать я ни о чем не успел, только дернул руками за спиной, мысленно ставя блок. Свет вспыхнул и погас, и я довольно благополучно и почти безболезненно отбыл в чудесную страну, где нет ни Поясов, ни Мойдодыров, а целомудренные Натальи Васильевны растут прямо на деревьях.

Я очнулся оттого, что новый голос молотил по моей расплющенной голове не хуже ботинка Пояса. Разгорался скандал.

– Я предупреждал вас, что хозяин квартиры – мой старый друг? Чтобы был порядок? Что вы здесь устроили?

Это, несомненно, бушевал Шеф. Дождались, родимые.

– Стул сломан, на полу кровь! Что я скажу хозяину? Чарик, что он говорит?

– Ничего не говорит, Толич. Только кривляется и все ломает, да? – сдал меня Чарик.

– А ты здесь на что? Зачем вы ему дали все сломать? Я предупреждал, чтобы до моего приезда его не трогали? Чарик, где вы его откопали? Я по телефону не очень понял.

– Да в той конторе, что вы говорили, Толич. Там он засветился. Потом почувствовал что-то, стал по всему городу мотаться. А потом в аэропорт и – в Одессу. Как вы и говорили.

– Ничего он не почувствовал. Мы в самолете за его спиной сидели. Лох! – пробурчал Сом.

– Конечно, лох, – начал успокаиваться Шеф. – Сом, он тебя что, на наковальне ровнял?

– Да я бы его, Натолич… – попытался оправдаться Сом.

Шеф затопал по комнате. Скрипнула дверь в спальню, и снова молотом обрушился крик.

– Кто валялся на кровати? Пояс, ты?

– Я, Анатолич. Почти сутки не спал.

– Вижу, что ты – такая вмятина! – Шеф опять разошелся. – Ничего нельзя доверить! Бардак устроили, ковер чуть не испортили! Я обещал хозяину…

Голова у меня разламывалась, и я попросил:

– Нельзя ли потише?

– Очухался, придурок, – сообразил Сом.

– Подними его, Пояс, – приказал Шеф и снова заорал:

– Стас, готово?

– Три минуты, шеф, – отозвался из кухни Стас. – Чайник только вскипел.

Пояс рывком поднял меня и опустил на тот же самый стул, но уже без спинки. Комната пошла ходуном. В голову ударила такая боль, что я никак не отреагировал на кипящий чайник.

Я медленно открыл глаза. Полоснул дневной свет. Я зажмурился и снова открыл. Передо мной стоял маленький, квадратненький, почти лысый мужичок в отлично сшитом костюме под фирменным плащом нараспашку и с интересом меня разглядывал.

Я осторожно покачал головой.

– Ну, и дисциплинка тут у вас.

Из кухни появился Стас с чашкой в руках и протянул ее Шефу. Над чашкой клубился пар.

Я задергался. Пояс положил руку мне на плечо и вдавил в сиденье.

Шеф взял чашку и спросил:

– Стас, а почему чай? Ты же обещал кофе.

– Кофе Пояс вылил, говорит, отравлено.

– Так он вам еще и кофе отравил?

– Я тут как-то книжку читал, так там пишут: кофе – мертвый продукт, а как остынет и постоит – вообще, яд, – поспешно объяснил Пояс.

– Какую еще книжку?

– Да я не помню. Как триста лет прожить, Андреева.

Шеф подозрительно заглянул в чашку.

– Хорошо, что не Малахова… А кто здесь собирается триста лет прожить?

Вопрос остался без ответа. Что характерно, промолчал не только я.

Кажется, ни шпарить, ни колоть меня не собирались. Я немного воодушевился, насколько позволяли явные признаки сотрясения мозга. Сверчок же начал раздражаться. Он мог не есть, не пить, не курить сутками, и голова у него не болела.

– Пора бы и мной заняться.

Шеф посмотрел на меня с отвращением.

– Пора. Дайте ему вытереться. Да не полотенце! Платок, да, и намочи его, Чарик!

Чарик принес мокрый платок и протянул его Шефу. Шеф протянул мне. Иерархия.

– Мне что, ногой взять?

– Отстегни его, Пояс!

Пояс снял один наручник, подумал и пристегнул его к ножке стула. Я с трудом вынул руки из-за спины, расправил плечи. Руки и плечи сразу стали болеть. Я взял платок и осторожно провел по левой стороне лица. Платок закраснел, бровь защипало. Стало болеть все.

Пока я оттирался, Шеф пил чай, остальные молчали. Видимо, Шеф должен сказать или сделать что-то очень мудрое, после чего я сразу расколюсь, что это я украл Ленку из собственного офиса, и покажу на карте области место, где ее закопал.

Наконец, Шеф закончил и передал чашку Стасу. Сом пододвинул ему стул. Шеф сел и обратился ко мне:

– В общем, так, парень. Ты вляпался в дерьмовое дело. Вляпался по уши и уже начал нести за это ответственность, хотя и дело это не твое, ты просто копеечный исполнитель. С этим все ясно, и убивать тебя никто не собирается.

Он помолчал немного и, не дождавшись благодарности, продолжил:

– Ты можешь еще поприкидываться крутым, но это глупо. Ты все равно скажешь. К тому же, я ее найду и без тебя, но через тебя – быстрее, а я – очень занятый человек. Как видишь, разница лишь во времени и в том, скажешь ли ты это здоровым или переломанным на мелкие части. Ну, как?

Боль утихла, и я осторожно пытался соображать. Куда-то Клин меня подставил, с этим все ясно. Но то, что связано с Ленкой, я решительно не понимал. Просто «отойдите непосвященные». И еще одно я понял наверняка: правда не прокатит. За правду будут бить.

Что говорить, что делать, я не знал.

– Зачем она вам? – спросил я.

– Ну, наглец! – рявкнул Шеф, но подумал и тоже решил врать напропалую.

– Допустим, я – папа.

Нет, такое тоже не прокатит, любезный. Не может быть у мышки папа – лев. Его ложь немного воодушевила меня, и я продолжил тянуть время.

– Ну, и как там, в Ватикане?

– Дай ему, Пояс! – взревел Шеф. – Разбей ему башку и размажь по стене его дурацкие мозги!

Пояс схватил меня за горло и дернул вверх. Меня снова перекосило болью.

– Подожди, Пояс.

Шеф вспомнил все-таки обещание, данное старому другу, и сыграл отбой. Он засопел, успокаиваясь, полез в карман и вынул бумажник. Ну, что ж, за десять тысяч долларов я сознаюсь.

– Смотри сюда, придурок! – Шеф протянул мне фотографию. – Узнаешь, кто это?

Фотография была старая, мятая, надорванная с одного края. На ней улыбался совсем молодой и совсем незнакомый мне парень на фоне какого-то памятника. На руках у парня сидела печальная мартышка, поводок тянулся от ошейника за кадр.

Я перевернул фото и прочел:

«На вечную память от Виктора».

– Ну?!

– Я не очень-то разбираюсь в обезьянках, – сказал я задумчиво и тут же поправился:

– То есть, я имею в виду: мне надо подумать.

Бешенство вспыхнуло в глазах Шефа и погасло.

– Подумай, подумай. Хоть полминуты. А чтобы тебе легче думалось, поимей в виду вот еще что. Я знаю, кто он, где живет и чем занимается. Я знаю, что его нет в городе, он прячется где-то на даче, и что она сейчас находится там же. Или не так?

– Так, – ответил я. – Все сходится.

– Так что, ты никого не продаешь. Завтра, послезавтра, я все равно найду эту дачу. Но мы с тобой поедем туда сегодня. Так?

– Полминуты еще не началось.

Шеф закрутил головой.

– Ну, полный идиот!

Лица Чарика и Сома вытянулись, даже Пояс отпустил мое плечо.

– Так вы сами уже все узнали, шеф? – спросил из кухни Стас.