Вслушались в издаваемые пернатой вещуньей – приглушенные звуки.

Девушка еще крепче сжала мою руку и, после того, как кукушка умолкла, – взволнованно прошептала:

– Это она не нам!

– Кукушка?

– Угу…

(Интонационно у Ирины получилось смешно, как у невидимки-кукушки: ку-ку!).

– Конечно, нет! Судя по звуку, она далеко и не видит нас. Только это не она, а о н.

– Самец?

– Да!

– Я этого не знала.

Мы еще немного подождали: не заговорит ли кукушка снова? Если заговорит, то можно загадать: какая впереди ожидает жизнь – долгая, или короткая? Правда, я никогда этого не делал – чтобы не было лишних мыслей…

Кукушка молчала.

Пошумев листвой, утихомирились белоствольные красавицы – березы.

Наконец, мы вышли к реке…

Здесь Вежа текла спокойно. Неторопливо. С каким-то величавым своим речным достоинством. Негромкое, мелодичное ее журчание можно было сравнить с умиротворяющим мурлыканьем сытой и довольной кошки, которой чешут за ухом. Весь же ее многокилометровый, пролегающий через обширные поля, луга и леса, некоторые деревни и села путь, был отмечен частыми и причудливыми изгибами, напоминающими извивы ползущей в траве змеи. Неискушенного путешественника эти изгибы запросто могли ввести в заблуждение, увлечь в непроходимые дебри, глухомань, из которой трудно потом выбраться назад…

В том месте, где речка предстала нашим глазам, ее глубина была небольшой – взрослому человеку (среднего роста мужчине), как иногда образно у нас говорят: «по это самое», а если «этого самого» повыше, то – по пояс. Зато ширина была значительно больше, чем в других местах. Здесь, начиная с ранней весны, когда вышедшая из берегов, разлившаяся на сотни метров, в одну и другую сторону, река возвращалась в свое русло, и заканчивая поздней осенью, – сельские пастухи перегоняли на противоположный берег, для кормежки (и затем обратно) стада коров – с колхозных и частных подворий, да мужики перевозили на скрипучих деревянных телегах душистые копны сена – на той стороне, куда значительно реже заглядывали жители села (из-за опасения заблудиться…), трава была выше, гуще, сочнее.

Добравшись до реки (обычно дорога в одну сторону, по короткому пути, занимала продолжительность школьного урока, или чуть меньше, если идти быстрым шагом и, разумеется, днем, сейчас же она обошлась нам в «урок с хвостиком»…), – остановились в нескольких метрах от водной глади.

Отдышались.

Осмотрелись.

Десятки раз, только в светлое время суток, начиная с детских лет, я бывал в этих удивительных, сказочных местах! В летнюю пору, далеко углубляясь – то вниз по течению реки, то вверх (идти приходилось по два-три часа кряду в один конец…), тяжело, порой, продирался через густые заросли кустарников, высокой, хлещущей по лицу травы, лавируя между то и дело попадавшимися на пути муравьиными холмиками, – испытывая ни с чем не сравнимую радость первооткрывателя и восторг – от окружавшей меня красоты.

С поступлением в училище, я гораздо реже стал здесь бывать: несколько раз наведался во время прошлогоднего, летнего приезда домой (в зимний период, на каникулах, я пришел сюда лишь однажды, с большим трудом пробравшись по пушистому, рыхлому снегу на лыжах…) и, вот, теперь. Правда, с каждым приходом – более острым, тонким и более значимым для меня становилось восприятие всего того, что я видел вокруг. Слышал. Чувствовал…

Мысли о прошлом взволновали меня до такой степени, что, дав волю чувствам, я забылся и больно сжал руку Ирины.

Негромко ойкнув, она высвободила ее.

– Ты чего? – спросила Ирина меня.

– Извини, просто кое-что вспомнил…

– Что-то плохое?

– Хорошее! Детство… Замечательное свое детство! То, что у тебя сейчас…

– То, что у меня сейчас, – называется по-другому, – подумав, возразила Ирина.

– Да, конечно! Подростковый возраст. Тоже – прекрасная пора. Прекрасная… Хотя, мне кажется, – многие вещи в нашей жизни условны. В какой-то газете я прочитал рассказ об одной женщине – простой женщине, работающей врачом. Когда умерла ее бабушка, которую она очень любила, эта женщина, с грустью, сказала так: все, детство закончилось. То есть ее детство закончилось…

– Ну, и что? Все когда-то заканчивается.

– А то, что женщина была замужем и у нее уже был ребенок – мальчик семи лет.

Эту мою реплику Ирина оставила без внимания.

Подсвечивая потускневшим фонариком себе под ноги, – она приблизилась к кромке воды. Наведя на нее луч света, нарисовала небольшой круг, потом треугольник с квадратом, а затем несколько коротких штрихов, которыми словно зачеркнула только что изображенные фигуры.

После этого, подобрав низ длинного своего платья, – Ирина присела на корточки.

Опустила в реку ладонь.

– Надо же, вода теплая! Хорошо, наверное, прогрелась под солнышком за день.

Девушка выключила фонарик.

– Это потому, что здесь речка шире, мельче, чем в других местах, и течение медленное. Да и воздух по ночам сейчас – не холодный. Если хочешь, в следующий раз сходим на озеро. Там вода еще теплее – почти как парное молоко. К тому же, идти не так далеко, и дорога хорошая, нахоженная – без всяких канав и рвов.

– На озере я уже была.

– Когда?

– Как приехала сюда – на следующий день.

– Откуда про озеро узнала?

– От сестры.

– Аньки?

– От нее. Я, вообще-то, не хотела идти. То есть хотела, но не так скоро. Да мелюзга эта – прицепилась, как колючка лопуха к одежде: пойдем, да пойдем! Она, видите ли, с прошлого года мечтала там побывать, но почему-то до сих пор не побывала.

– Ну, и хорошо, что сходили. Там так здорово! Только… какая же Анька мелюзга? Девка видная, симпатичная.

– Угу! И видная, и симпатичная. Это оттого, что внешне она кажется взрослее своих лет. Растет не по дням, а по часам – как на дрожжах. Ростом уже меня догнала. Да и всем прочим… У них, точнее, у нас – порода такая, а по возрасту на два года меня младше. Почти… очень шустрая… Пришлось пойти. Да еще и удочку с собой прихватили – одну на двоих. Так что после купания – я еще и рыбу ловила – на червя. Но не там, где все купаются, а в другом, тихом месте.

– Велик ли оказался улов?

– Не-а, не велик! Всего-то пять карасиков и поймала – таких маленьких, меньше моей ладони. Опыта рыбной ловли у меня пока еще нет. Правда, Аня говорит: рыбки маленькие потому, что не успевают вырасти. А вырасти они не успевают оттого, что их всех вылавливают.

– Верно говорит. Несознательный у нас, в этом плане, народ – не может ждать… Что же ты с ними сделала? Кошке отдала?

– Никакой кошке я их не отдавала! У кошки – молока вдоволь. Мышей пусть ловит в сарае… Рыбок я отпустила.

– Правильно сделала!

– Они мне обещали за это исполнить любое мое желание.

– Так-таки обещали?

– Угу! Рыбки так жалобно просили, что я не могла им не поверить. Но я отпустила бы их и так…

– А почему одно желание, а не три, как положено?

– Этого они мне не сказали.

– И какое у тебя желание? Если не секрет.

– Пока не знаю. Торопиться в таком серьезном деле нельзя – чтобы не совершить ошибки. Я могу его загадать в любое время.

– И то правда – спешить незачем. В любом случае: пусть твое желание – каким бы оно ни было – сбудется!

– Спасибо!

Ирина вновь опустила в воду руку. Поводила и спросила:

– Можно здесь купаться?

– Конечно, можно! Я здесь в детстве учился плавать. Придем в следующий раз – купайся, сколько захочешь!

– Следующий раз – это еще когда будет!

– Как надумаешь – так и будет.

– Уже надумала! Хочу сейчас!

– Сейчас?! Ты хочешь сейчас?

Я эмоционально отреагировал на желание Ирины, несколько меня озадачившее.

– Ну, да – сейчас. Что здесь такого особенного?

– Ничего. Купайся… Если не терпится…

– Пусть не терпится! Ночь… Луна… Река… Все так романтично!