— Не важно, как долго они будут мусолить мое имя. Вред моей репутации уже безвозвратно нанесен… — Взгляд девушки помрачнел, и она снова ушла в раздумья. Генри не стал ее отвлекать, понимая, что ей предстоит. Объясниться с родными и друзьями, доказывать им, что она никакого отношения не имеет к этому скандалу перед администрацией лицея… Скорее всего именно это ее ожидает. Вряд ли они смогут пройти мимо такой истории. Парень протянул руку и сжал ее ладонь.
— Эй! Все будет хорошо! Мы все разрулим, что бы ни случилось. Обещаю! — От такого ободряющего и уверенного голоса и правда стало легче дышать. Она кивнула и отпила из своего бокала.
— Так ты больше не ревнуешь к Николя? — Лайла смотрела на него с хитринкой, будто заранее знала, что ответить на этот вопрос будет вдвойне сложно. Генри горестно вздохнул.
— Что бы я ни чувствовал сейчас к твоему Николя, я знаю, что ты любишь меня. И ты со мной. И ты мне веришь. И это все, что мне нужно знать! Ну что, я прошел проверку? — Парень немного неуверенно смотрел на свою зеленоглазую любовь, что совершенного не сочеталось с абсолютно ровным и сильным голосом.
— Какую проверку? — Лайла невинно похлопала ресницами и сделала совершенно непонимающее лицо. Только небольшой румянец выдавал ее намерения. Генри не смог сдержать смех.
— Ладно, красавица. Если ты поела, я не прочь бы пойти к остальным. Им похоже там очень весело… Почему бы и нам не присоединиться к их авантюре. Это ведь и наш праздник тоже! — Он уверенным жестом протянул ей руку, и она быстро выбралась из-за стола.
— Ты же понимаешь, что мы не закончили? Просто отложили напотом, да? — И только дождавшись утвердительного кивка, она сделала первый шаг из столовой.
Гостиная была совершенно не похожа на то самое помещение, где они пили аперитив. Сейчас мебели было не видно, зато вся комната мелькала огоньками, разноцветными зайчиками и яркими вспышками лампочек. Буквально через несколько минут после того, как вся компания собралась, в широкие двустворчатые двери ввалился — по-другому не назовешь — молодой невысокий парень, а за ним, толкая какую-то тележку аккуратно вместился Мишель. У Клемана даже дыхание приостановилось от такой неожиданности. Он до сих пор смущался, вспоминая вполне однозначные намеки парня по поводу его мм… привлекательности и все такое… И хотя уроки с Катей имели свои результаты, и он уже не был таким зажатым ханжой, как раньше, но мысли такого порядка его немного смущали. Ладно! Много, очень много смущали. Он даже от девушек не умел принимать комплименты, не то что… Однако долго предаваться этим фрустрационным настроениям ему никто не позволил. Парень, неожиданно появившийся в гостиной, оказался непревзойденным мастером по всяким трюкам за барной стойкой, которую он, кстати, таскает за собой практически везде. В следующие несколько десятков минут над ней летали бутылки, шейкеры, стаканы, колбы, и бог его знает, что еще. Эти предметы вытворяли такие пируэты, что не верилось в то, что ими управляет живой человек, без помощи магии или какой-то неизвестной технологии.
Результатом этих невероятных представлений были коктейли, признаться честно, приводящие публику в не меньший восторг, чем история их создания. И пикантность и разнузданность вечеринки только усугублялась с каждой новой порцией, с каждым новым трюком этого волшебника. В какой-то момент Клем нашел себя тесно зажатым между Катей и Жасмин, которые с увлечением и тщательностью естествоиспытателей вылизывали стопки от своих шотов, пытаясь — очевидно — слизать остатки взбитых сливок с глубоких стенок, не забывая при этом двигаться в четком смелом ритме очередной мелодии. Парень обязательно почувствовал бы себя неловко, если бы не был так сосредоточен на том, чтобы не сорвать их общий пульс этого странного танца. Руки девушек, не занятые стеклом, с удивительной синхронностью сменяли друг друга то на талии и бедрах Клемана, то на разных частях тела девушек. И если сразу парень еще пытался удивляться тому, почему раньше никогда не видел Жасмин такой, то когда кто-то из них прикоснулся к его туго обтянутым любимой джинсой ягодицам, а руки другой повторили эти движения, он перестал заниматься ерундой. Безнадежно потерявшись в ощущениях, он лишь краем сознания отметил, что Эван спокойно наблюдает за их, с позволения сказать, танцами, изредка обмениваясь впечатлениями с Мишелем, а Лайла с Генри изо всех сил стараются соблюдать приличия и не переходить черту разумности, но чем дольше длилось представление бармена, тем сложнее им было выигрывать этот неравный бой со своими гормонами. Разобравшись, насколько это сейчас было возможно, в своих отношениях, они оба проявляли чудеса терпения, ведь теперь, когда между ними не стояло недопонимание и обида, натянутой струной звеневшая в каждом в начале вечера, ничего не мешало им оказаться так близко, как того хотелось. Поэтому руки Лайлы то и дело оказывались ниже разумных границ, с удовольствием очерчивая контуры уже не на шутку вставшего члена ее парня. Который в свою очередь проявлял потрясающую выдержку, лишь иногда касаясь едва ощутимо ее груди, заставляя вздрагивать и вскрикивать, вжиматься в него, требуя продолжения. Эти легкие дразнящие прикосновения заводили куда сильнее, чем оставшиеся в темноте кальянной поцелуи, хотя и им следует отдать должное. Одному богу известно, чего стоило не превратить их в нечто более соответствующее их взаимной жажде.
Шоу закончилось как раз вовремя, чтобы поднять градус удовольствий до максимума, но не превратить вечеринку в сонное пьяненькое царство. Присоединившись ненадолго к танцующей толпе, бармен показал еще и мастерство танцора, повергнув в шок уже совсем обалдевшего Клемана. Катя, ненадолго оставившая его с Жасмин, вернулась с Эваном и Мишелем, вовлекая их в общий танец, который поддержали Лайла и Генри, хотя насовсем оторвать их внимание друг от друга им вряд ли бы удалось. Немного пошептавшись с парнем Жасмин, она возобновила их чувственные движения, потихоньку оттесняя троицу ближе к стробоскопу, вынуждая спортсмена закрыть глаза и полагаться только на чувство ритма и интуицию. Он еще успел заметить, как Жасмин переглядывается с Эваном, то и дело меняя выражение лица. Но задумываться над содержанием этой бессловесной беседы он не стал, предпочитая поберечь и зрение, и нервы. Поэтому решение открыть глаза произвело такой ошеломляющий эффект.
Когда Катя спросила его на ушко, не против ли он, Клем просто ответил ей утвердительно, привыкнув полагаться на ее правоту. Он и представить не мог, о чем именно его спросила девушка. А потому, открыв глаза и увидев то, что он увидел, парень оказался в глубоком шоке. Его взгляд успел уловить момент, когда прижавшаяся к его спине девушка аккуратно вкладывает свой язык в рот Жасмин, которая подается на него не только губами, но и всем телом, словно невзначай задевая эрекцию Клемана своим бедром. Не в силах сдержать стон и оставить глаза открытыми, парень рефлекторно трется своим членом о подругу в отчаянной жажде разрядки, и крепко зажмурившись просит извинения в следующий же момент, в котором он себя осознает. Нельзя сказать, что это происходит хоть сколько-нибудь быстро — от сильно зажатых так долго век стробоскоп начинает мелькать уже под ними. Слова извинения выходят хрипло и невнятно, но сбежать — это единственный выход, который он видит.
От трения головкой члена о жесткую ткань джинсов волосы на руках становятся дыбом, а в глазах сияют фейерверки, каждое движение только усиливает этот эффект. Он фрагментарно отмечает, что Лайла с Генри в самом темном углу уже даже не пытаются изображать танец, и отдаваясь желанной близости самозабвенно целуются, а у самой стены танцует Эван и бармен, устроивший им незабываемое шоу. Эван не сводит глаз с Жасмин, а бармен с Эвана. Наблюдать за развитием событий нет ни сил, ни желания. Клеман вновь возвращается к основной шокирующей мысли в голове и выходит из гостиной.
Оперевшись о стену, он запрокидывает голову вверх, пытаясь унять дыхание. Почему-то первый вопрос, всплывающий сейчас в голове, это почему Эван спокойно наблюдает за поцелуем своей и чужой девушки? И почему он сам не смог за этим спокойно понаблюдать? Пожалуй, этот момент своей жизни он не забудет никогда. Профессионально выполненные коктейли не дают возможности надолго остановится на одной мысли, поэтому они текут дальше, унося его от ставящего в ступор вопроса прямо к самой насущной проблеме — уж очень больно в тисках собственной одежды. Решение находится очень быстро — проходящий мимо кто-то подсказывает, за какой из дверей скрывается туалет.
