Когда дрожь утихла, она ощутила легкий шлепок: — Не прикасайся к себе, — Генри шептал ей на ухо, — я хочу свести тебя с ума… — От этого обещания Лайлу вновь настигла волна предвкушения.

Снова почувствовав любимого за спиной, девушка судорожно вздохнула. Ее коснулась его рука чуть выше лопаток, и затем он медленно расшнуровал корсет. Не сдержав стона удовольствия, когда ненавистный предмет гардероба, наконец, был снят, она сделала еще одно открытие этой ночи. Лишившись на мгновение самоконтроля от вырвавшегося из ее горла звука, Генри с громким рыком прижался к ее спине, обняв ее, обхватывая, сжимая ладонями грудь. И он был обнажен. От ощущения голого тела на своей коже, Лайла снова забыла думать головой. Она обхватила его бедра, поглаживая, царапая, вжимая в себя, и протяжно застонала, когда он отшатнулся.

— Держи свои руки при себе! — сорвавшимся голосом простонал мужчина. Потом опять зло рыкнул, и отошел. Спустя мгновение, он вернулся, и, заведя ей руки за спину, легонько связал. — Так ты будешь помнить, где место твоим рукам…

Почувствовав очередное движение воздуха, на этот раз холодного, она поняла, что жаждущие прикосновений соски напряжены от прохладного воздуха, а между ног холодит влага, стекающая по бедрам. Она вдруг остро осознала, насколько пошлая и одновременно интимная атмосфера сейчас в их комнатах. Ей очень хотелось увидеть Генри, обнаженного, возбужденного, возбуждающего и ласкающего ее… Она тут же озвучила свою просьбу, и в ответ услышала ожидаемое:

 — Потерпи еще чуть-чуть, любимая… — Он осторожными движениями стал вынимать шпильки и заколки из ее прически. Лайла хныкала в нетерпении. Когда последние локоны были уложены на ее плечи и грудь, повязка с глаз исчезла. Генри стоял за ее спиной. Глаза его были под стать небу, которым они любовались на балконе вечность назад. Осмотревшись, она поняла, что потрескивал не камин, а сотня свечей, наполнивших комнату жарким дыханием. Кровать была усыпана лепестками, и чем ближе Генри подводил девушку к ней, тем сильнее был аромат. Она стояла обнаженной перед зеркалом, теперь стало понятно, зачем были эти перемещения по комнате. Любуясь отражением любимой, парень шептал ей на ухо, легонько дотрагиваясь до кончиков волос, распределяя их по плечам.

— Посмотри, какая ты… Такой тебя вижу я… — опустившись снова на колени, он стал медленно стягивать ее чулки, дюйм за дюймом любуясь открывающейся белой кожей колен и голеней, подъема и пальчиков, целуя каждый, перед тем, как поставить стопу на пол. Наконец, она осталась одетой лишь в изумруды. — Твои глаза сияют ярче этих камней. Именно над исполнением этой мечты я и трудился в последнее время. Видеть эти глаза… Видеть, как ты смотришь на меня вот так. Видеть тебя вот так… — Его голос дрожал и срывался, пальцы перебирали застежку ожерелья. Справившись с ним, он снял серьги и через мгновение вернулся к их с любимой отражению, касаясь уже полностью обнаженной кожи на шее.

 — Я хочу тебя. Ты позволишь? — Его робкий взгляд совершенно не сочетался с теми невероятно соблазнительными вещами, которые он только что проделывал. Лайла облизнула губы и непослушными связками сипло произнесла: — Пожалуйста… Пожалуйста, не могу больше ждать… — глаза ее выражали просьбу и желание. Неосторожно приблизившись к девушке, он коснулся ее связанных за спиной рук пульсирующим, готовым излиться членом, и его тело конвульсивно вздрогнуло, когда Лайла прошлась пальчиками по головке, и сжала его в ладони, мгновенно поняв, какая ценность попала ей в руки. С гортанным рыком он, подхватив ее на руки, в один прыжок преодолел расстояние до кровати и опустил на нее любимую.

В его планы входила гораздо более длинная прелюдия, и гораздо более глубокий уровень удовольствия для своей девушки. Однако ее шаловливые ручки портили все планы. Он понимал, что едва ли с таким желанием он сможет ее удовлетворить, что он позорно кончит, как только войдет в нее, и то, если продержится так долго. Застыв над ней, с расширенными до предела зрачками, пульсом, отбивающимся в ушах, пытаясь успокоить рваное дыхание, он принял решение.

— Твои ручки такие же вредные, как и сама хозяйка. Ты наказана. Вредничают ручки, а страдаешь ты… — Спонтанно он поцеловал ее глубоким, затяжным поцелуем. Подняв на руки, развязав ладони, он безапелляционно, не слушая разочарованных протестов, прошел в ванную и опустил ее в теплую воду с розовым маслом и лепестками. Свечей здесь было меньше, но горели они так же ярко.

Генри, как отъявленный романтик, предусмотрел и обговорил каждый волнующий его момент с Иветтой. И в конечном итоге получилось даже лучше, чем предполагалось.

Оставив возмущенные возгласы за спиной, он коротко поцеловал розу, стоявшую в букете рядом с входом в ванную комнату и бросил Лайле со словами «Скоро вернусь».

Ванна заставляла окунуться в блаженство, но Лайлу потряхивало он нереализованного желания, и находится в ней одной, без прикосновений любимого оказалось действительно наказанием. Она завернула волосы в пучок и приняла решение стоически его вытерпеть. Генри тем временем, вышел на балкон в прохладу ночи, чтобы хоть как-то остудить разгулявшееся желание. Для него было важно, как последнему романтику, испытать это удовольствие именно с ней.

Нестерпимое, почти болезненное желание уступило место непонятному волнению. Генри не понимал, почему для него так важно оказаться с Лайлой именно в таких обстоятельствах. Это был далеко не первый его опыт, но сейчас, стоя на балконе в столь знаковом для него месте, он остро ощутил необходимость разобраться в этих причинах.

Его тянуло к девушке нестерпимо. Еще с того самого первого прикосновения он ощутил притяжение, искру, но не позволял себе признаться в этом вплоть до того момента, пока его подсознание не стало настойчиво демонстрировать его желания и истинные чувства во снах. После Мелани ему казалось, что теперь он может испытывать только физиологическую реакцию на внешние раздражители, естественную реакцию организма, никак не связанную с эмоциями. Но Лайла полностью разрушила это заблуждение. Всякий раз, сталкиваясь с ней взглядом, прикасаясь к ней, он старался урезонивать себя. Но обманывать самого себя — неблагодарное дело… В какой-то момент приходится столкнуться с реальность. Он любит Лайлу, он хочет ее тело, а не абстрактно горит юношеским обезличенным желанием.

Осознав свои чувства и желания к Лайле, ему пришлось смириться с ними. Однако свое затворничество после расставания с Мелани он не прервал, будто решил, что не имеет права на новые чувства, на удовольствие, на мир в душе. И сейчас, когда он, наконец, обрел свое счастье, когда он увидел в глазах любимой ответный свет, он не мог позволить себе осквернить эту искренность, будто нуждался в том, чтобы именно с Лайлой в его жизнь вернулось подобного рода удовольствие. Она привнесла в его будни столько всего… Она буквально наполнила его мир радостью и новыми мечтами. И для него было безумно важно, чтобы то, что они испытают в их первый раз, было особенным для них обоих. Он столько раз представлял себе этот момент. И самое главное для него — это сделать Лайлу настолько счастливой, насколько он только способен. Нет смысла мучить и себя, и ее, не за чем продолжать эту пытку.

Решительно вернувшись в ванную, Генри опустился на корточки перед девушкой. Погладив ее по носу, по щеке, он улыбнулся и протянул руку, чтобы помочь ей подняться. Глядя на то, как вода стекает по ее телу, он не смог сдержать восторженного возгласа. Глаза его снова стремительно потемнели. Нежно касаясь полотенцем влажной кожи, он вытирал ее, растягивая удовольствие. Наконец, он отбросил полотенце и потянул ее за собой в комнату. Сев на постель, он так же молча помог ей устроится рядом.

— Лайла… Боже, как же ты прекрасна… Ты нужна мне… Я хочу подарить тебе целый мир…

— Можешь начать с себя… Я так долго мечтала об этом. Прошу, не тяни больше…

— Не больше, чем потребуется, чтобы увести тебя за грани реальности…