— Я принесла показать тебе то, что получилось. Точнее рассказать… Хочешь, я еще раз повторю для тебя презентацию, которая обеспечила мне поступление в университет? Сегодня был мой первый учебный день… — то, как неуверенно и растерянно прозвучала девушка, говорило намного больше, чем все невысказанные вопросы, что остались у нее на языке.
— Покажешь, если сама захочешь… — они снова замолчали, и Генри понимал, что Лайла в его спонтанных объяснениях ничего не поняла, что у него все еще есть выбор. Развернуться сейчас и уйти, не показываясь без грима, и оставить все как есть.
Когда он шел на эту встречу, единственное, что он знал точно, это то, что игры кончились. Что сегодня он обязан найти слова и смелость, чтобы их озвучить. Лайла ушла от него, думая, что предает его и свои чувства, что она чувствует себя виноватой, но ведь все совсем наоборот! А что будет, если она не пойдёт на презентацию, если она за этот месяц вообще решит, что не хочет отвлекаться на отношения и посвятит себя учёбе, чтобы не разбираться в этом болоте?
Но сейчас, когда у него появился выбор, он задумался о необходимости раскрываться именно сегодня. А что будет, если попробовать снова начать общаться с ней за пределами студии, только без сценического образа, быть может, пригласить на чашку кофе или обед? Подождать, пока ее эмоции к Джею пройдут, пусть это займет год, два, он подождет, сколько понадобится, он дождется, когда она вернется к нему, а пока будет рядом так, как она позволит. Просто будет радовать ее и заботиться, делать то, на что ему вечно не хватало времени. Делать то, что сейчас для нее делает Николя. Когда он говорил Лайле, что готов принять что угодно, лишь бы она была рядом, он не врал, он искренне в это верил. Ревность, которая душила и ломала его грудную клетку, поставила его в жесткие рамки: так или иначе, его нет рядом, зато кто-то другой есть. За все время, что он видел излишнюю увлеченность своей девушки Джеем, он постоянно давился этим гадким чувством, переживая какой-то дичайший диссонанс: испытывать ревность к самому себе, искать достоинства соперника, которыми ты не обладаешь, когда этот соперник и ты — одно лицо. Но кроме Джея был еще и Николя, который вполне однозначно высказался о своей позиции: стоит Генри совершить ошибку, и он будет рядом для нее. Такие люди, как мсье де Буйон, не упускают предоставленных судьбой шансов. И сейчас, когда Лайла сама приняла решение уйти от него и поселиться вновь у Николя, а работа с Джеем закончена, у мужчины наконец появились шансы изменить их отношения. А вот если сейчас парень пойдет на попятную, отложив признание до презентации альбома, если из тени прошлых отношений выйдет Генри, и попробует расположить к себе девушку вновь, то возможно, соперник опять затаится и не станет предпринимать каких-либо действий для сближения.
И Генри почти ненавидел в этот момент наличие выбора. Потому что соблазн был слишком велик. Потому что намного проще было снова избежать страшного разговора, который мог поставить крест на их отношениях с любимой девушкой, на этот раз навсегда. Он попытался признаться, но попытка оказалась неудачной, и Лайла обязательно узнает правду, но зачем делать это именно сейчас? Кому от этого станет легче? Если можно просто оставить все как есть?
Парень закрыл глаза и медленно выдохнул. Все его проблемы решатся, если он сейчас просто мягко поднимет руки с плеч девушки и так же тихо как подошел к ней, ретируется со сцены. Генри мотнул головой и осторожно оторвал ладони от застывшей любимой. Потом взял ее за локти и перевернул вращающийся стул на сто восемьдесят градусов. Увидев лицо девушки, он не смог устоять на ногах и рухнул перед ней на колени:
— Лайла, открой глаза… — прошептал парень, прослеживая дорожки от слез на ее щеках. Девушка не реагировала. Крупные капли стекали по лицу, оставляя чуть влажные следы, подбородок был высоко вздернут, возможно, в попытке сдержать жидкость, заполняющую глаза, возможно в попытке не проронить ни звука. Слишком много эмоций она сейчас испытывала, слишком сильно сейчас смешались в ней волнение и трепет с чувством вины и непониманием происходящего. Мысли находились словно в желе, и ей совершенно не хотелось выныривать из спасительной темноты. Прожектор освещал рояль со спины, и, развернув стул, Джей вынудил ее встретиться лицом к лицу со светом, пусть рассеянным, но все равно нежеланным. — Ну же, открой глаза, мне нужно сказать это тебе, а тебе нужно это услышать…
— Я не понимаю, что тебе нужно от меня, Джей! — она очень тихо говорила, потому что каждое слово, произнесенное со сцены разносилось по всему залу. Она все-таки нашла в себе силы открыть глаза, но влажные от слез, прищуренные от света, они блуждали по его лицу и никак не находили ответа на свой вопрос. — Что мне нужно услышать?
— Тебе нужно… — Генри прервался. Лайла смотрела прямо на него, но не узнавала. — Мне нужно сказать тебе в глаза, что я Джей! В этом причина всех моих вечных секретов…
— Я это и так прекрасно вижу! Что с того? Если это такой странный способ сблизиться со мной, играя на моих чувствах, то я не впечатлена! — она уже злилась, потому что выдерживать такое напряжение столько времени было трудно. Ее глаза сияли гневом, но тело все так же неподвижно оставалось на стуле, и только кулачки сжимались от злости. Генри протянул руку к ее лицу, но девушка отклонилась, не давая прикосновению случиться. Она все еще выжидательно смотрела на парня, явно не желая оставаться без ответа.
Долгую минуту они неотрывно смотрели друг другу в глаза. Ровно до того момента, как во взгляде девушки мелькнуло сомнение. Рассмотреть что-то в такой темноте, особенно, когда свет ослепляет, а тот, на кого ты смотришь находится в тени, очень сложно. Но глаза Джея были… голубыми… любимыми… Лайла сделала случайный вдох, осознав этот факт, и тогда Генри поднялся выше, притягивая к себе девушку, находящуюся сейчас с ним на одном уровне. Практически утыкаясь в ее лицо своим, он прошептал ей в губы:
— Любимая, я — Джей. Я не просто ботаник, который играет на виолончели, я музыкант. Поэтому у меня было так мало времени для нас, поэтому мои доходы имеют столько нолей, поэтому я тебя чуть не потерял. Но ведь еще не поздно? Ты говорила, что дождешься… Ты дала нам шанс, и я… Я верю, что еще не все потеряно, — но, кажется, девушка его не слышала. Ее глаза заволокло пеленой, а потом в них и вовсе потемнело. Она только успела проговорить:
— Никки был прав… — и потеряла сознание.
Генри подхватил оседающую в его руках девушку и переместил к себе на колени. Много времени не понадобилось, чтобы она пришла в себя. Всего несколько минут — и она пошевелилась в уютных объятьях. Но глаза открывать не спешила. Она взяла ещё десяток бесконечных секунд, чтобы подготовиться к встрече взглядами.
— Эй, ты в порядке?
— Даже близко нет. Но встать я могу. Помоги мне! — она неловко поднялась на ноги и как могла быстро отошла от парня. В ее взгляде не было ни тепла, ни привычного огня. Зато он светился пониманием и каким-то остервенелым мыслительным процессом. Генри нервно переступал с ноги на ногу, оставаясь на авансцене, а Лайла отвернулась наконец и стала пятиться к выходу. Но потом остановилась, прежде чем Генри успел её окликнуть. Она просто стояла там, опустив руку с крепко зажатой в ней сумкой, а второй вцепилась в волосы, будто это помогало ей оставаться здесь, а не сбежать. В конце концов, она заговорила:
— Джей… Это вполне логично… Я сейчас должна попросить объяснений. Но как-то не хочется… Давай ты просто скажешь мне то, чего не сказал, и я пойду. Все, что ты хотел, ты уже сделал, так что делать мне здесь нечего…
Генри замер, так и не перенеся до конца вес с одной ноги на другую, подобравшись, как перед атакой. Он действительно готовил речь, черт, да он за этот почти год в голове прокручивал миллион разных оправданий, но в этот момент он понимал, что сказать ему нечего. Что любое оправдание будет смешным и неуместным. И увидев разочарование в глазах девушки, приправленное ледяным пониманием, он сказал единственное, что имело значение:
