Риччи остался стоять у стены, пытаясь собрать мысли в кучу и унять дрожь в коленях.

Никто из них не подал виду, что в раздевалке после игры произошло что-то необычное. Но если самый младший участник команды с трепетом вспоминал свой первый поцелуй, то его соучастник разрывался от злости и нереализованных желаний.

Конечно, долго тишина не продлилась. Риччи стали третировать и насмехаться. Над возрастом, над очевидной влюбленностью, над ориентацией, над каждым шагом. Но к удивлению паренька инициатором этой травли был не объект его юношеской любви, а его лучший друг. И чем дольше длилось это безобразие, тем менее довольным выглядел тот, о ком мечтал Риччи. А после очередной победы, вырванной зубами того самого мелкого, но сильного игрока, который не сломался под давлением толпы, он пришел к нему сам.

— Почему ты не празднуешь победу со всеми? Она ведь сегодня твоя… — Риччи вздрогнул, но смело не отвел глаз. Пусть он не ожидал увидеть свою любовь на крыльце своего же дома, но и тушеваться, давая повод для насмешек, он тоже не стал.

— Мне нет места среди вас. А ты сегодня один? Без группы поддержки? Или думаешь, она не оценит того, как ты целуешься с малолеткой? Или они где-то поблизости? Наготове с камерой?

— Я бы так не поступил, — парень покачал головой и отступил на шаг. — Ты прав, мне не стоило приходить. По крайней мере, пока я не осмелюсь признаться хотя бы самому себе, что ты мне очень нравишься…

У Риччи от этой фразы сердце чуть не выскочило из груди.

— Зайдешь на стакан лимонада? — и уверенный шаг вглубь дома. — Тебе какой? Мандариновый я вчера допил, есть гренадин и виноград. И остатки манго… Я планировал готовить только в конце недели, так что выбор небольшой…

— Ты прикалываешься? Небольшой? И… Ты сам их готовишь? Купить не проще? А где твои родители?

Они разговаривали допоздна. А когда настало время идти домой, взрослый, серьезный волейболист мило замялся в дверях, как ребенок, который стесняется попросить конфетку, за что получил нежный поцелуй в губы. Такой нежный и тягуче-сливочный от выпитого кофе-гляссе, что решил остаться. До самого рассвета, когда получил гневную смс от лучшего друга, когда реальность будто окатила его ледяной водой.

— Не бойся. Никто не узнает, что ты был здесь. Можем считать, что этого никогда не было. — По-взрослому серьезно сказал Риччи, но в конце добавил: — Вот только имей в виду, что всю жизнь жить в шкафу не получится, и каким бы ты ни был трусом, однажды тебе придется встретиться с правдой о себе лицом к лицу. И им тоже.

На завтра же он получил от любимого по лицу. За то, что смело сказал, что в их компании похоже не только Риччи имеет виды на звездную задницу. Что по всем признакам, тот самый лучший друг хочет залезть к нему в штаны с не меньшим энтузиазмом, чем устраивает харасмент самому Риччи.

Ударил. А потом долго просил прощения. Взглядами, случайными прикосновениями, неожиданными подарками. Глупый, совсем не понимал, что Риччи не злится, что ему уже не больно. И что не нужно бояться, что после этой драки что-то изменится. Риччи не собирался говорить даже вернувшемуся из поездки брату об этой глупости. Зачем, если это ничего не изменит? Только загрузит и так всегда темного и печального Клема, у которого и самого что-то ужасное на душе.

В ту ночь Клеман не пришел домой. И захмелев от неожиданной свободы, Риччи осмелился написать смс. Потом еще одно, потом звонок, который превратился в визит.

Задыхаясь от откровенных ласк и ощущения собственной вседозволенности, парень шептал на ухо Риччи:

— С ума меня сводишь, уже свел. Такой сладкий, такой чуткий… Представить боюсь, что ты будешь с кем-то другим, с кем-то смелее, умнее меня… Ты же мой, мой, целиком, без остатка… Скажи?

— Твой, только твой… Только надо ли тебе это? — с горечью отвечал Риччи, прерывая поцелуи на горячий шепот и снова возвращаясь к любимой коже.

— Не могу не думать о тебе. Не могу не мечтать об этом. О нас. Черт, малыш, я безумен. Прости меня. Я безумен, потому что не могу сказать тебе «нет». Себе не могу сказать «нет». Риччи, мне так хорошо с тобой. Было очень больно? — Он трепетно касался кончиками пальцев еще не заживших до конца синяков.

— Намного больнее было внутри. Не надо меня жалеть. И не надо заставлять меня утешать тебя. Ты трус, и это те последствия, которые тебе предстоит переживать из-за этого. Но я люблю тебя, и это был мой выбор, я сам выбрал тебя. Сам выбрал, как отвечать на провокацию. Сам выбрал, говорить ли тебе об очевидном для меня интересе к тебе твоего этого э…

— Прости-прости. Ты прав. Я трус…

— Это не мешает тебе быть харизматичным, забавным, романтичным… Это не мешает мне тебя любить…

Та ночь была полна нежности и страсти, она была пределом мечтаний обоих и в то же время запредельно неправдоподобной.

Риччи с трудом выпроводил неприлично счастливого парня около одиннадцати, благодаря всех святых за то, что брат до сих пор не вернулся домой, избавив его от необходимости объясняться.

— С той ночи мы больше не виделись. Но он нашел меня в интернете. И мы переписывались. Под никами, без фото, но мы часами зависали за разговором… А потом он написал мне что-то вроде: «Ты все испортил. Ты сам во всем виноват!» Мне стоило обратить внимание, что это совсем не похоже на него. Но я так испугался, опешил, думал, это какая-то ошибка. И назначил встречу. На которую пришел не он. Точнее не он один. И судя по его лицу, мне не светило ничего хорошего. Он ударил меня всего несколько раз. Легонько, почти не касаясь. Я понимал, что у него не хватит смелости рассказать им. Это чертово общественное мнение!!! И я просто крикнул ему в лицо: «Бьешь, как девчонка!». Дальше я не все помню. Точнее почти сразу же мне попало от его друга в голову, и я отключился. Потом ненадолго пришел в себя. Он стоял в стороне, стараясь утереть слезы, чтобы никто не заметил, он кричал, что кто-то идет, что меня нужно оставить и валить… Я ему улыбнулся. И снова отключился. И в себя пришел уже здесь, — только теперь он перевел дух. Клем выглядел спокойнее. Но в то же время, решительнее.

— Так, значит, зачинщиком был его друг. Как зовут-то хоть твоего ненаглядного?

Риччи снова покачал головой.

— Ты ведь понимаешь, что рассказал мне достаточно, чтобы я сам все узнал?

— Все кончено, Клеман. Теперь все это уже не важно. Я переведусь в другую школу. Его семья не примет сейчас его, если он им откроется. Он очень зависим от друзей и своего окружения. Будет лучше, если я исчезну. — Клем продолжал упрямо сверлить его взглядом. — Просто представь, что это Жасмин. Я не хочу ему навредить. А если ты прижмешь Эда, то и его тоже. Клеман, я прошу тебя. Пожалуйста. Ему нельзя светиться в полиции.

— Я понял тебя, малый. Но никто не уйдет безнаказанным. Полиция тут не при чем. И твой ненаглядный, и этот Эд, и каждый, кто принимал участие в этой акции подросткового дебилизма должен засечь у себя на носу, что нельзя безнаказанно избить парня. Ни за что. Ни за его ориентацию, ни за его предпочтения. Ни за то, что его предпочел другой парень.

Клеман стремительно вышел из палаты. Но вернулся через несколько минут.

— Я люблю тебя, братик. Прости меня, что не был рядом. Ты понимаешь, о чем я. Я не должен был уходить в себя. И мне стоило поделиться с кем-то своей болью, чтобы ты мог видеть во мне брата. А не мешок с проблемами. Прости меня.

— Дурак ты. Я тебя тоже люблю!

— Ага. Маме напиши. Врач сказал еще неделька, и можно будет выписывать тебя домой. Так что, танцуй, детка! На тебе все как на собаке заживает! Так держать!

Сердце требовало мести, голова бешено просчитывала варианты. Как никогда остро захотелось к Кате, к Вадиму, к их умению комплексно подойти к решению проблемы, отставив чувства на задний план. Сморгнув уже привычную скорбь, как наваждение, он направился к Тимуру. Ему определенно было, что рассказать.

Лайла стояла перед аудиторией и ждала назначенного времени. То, что она приехала заранее, заслуга целиком и полностью Николя.