Хуже того – иногда своими выходками император безо всякой нужды создавал серьезные дипломатические проблемы.
Однажды на приеме, в присутствии всех послов, государю вздумалось назвать «единым искренним и верным союзником» Черногорию. «Присутствовавший Гирс [министр иностранных дел] открыл рот от изумления; дипломаты побледнели», – пишет Александр Михайлович. Это и неудивительно, потому что как раз в то время Россия вела трудные переговоры о заключении антигерманского альянса с гораздо более важными союзниками, чем маленькая Черногория.
В другой раз Александр проболтался Бисмарку о том, что император Вильгельм намеревается отправить старого канцлера в отставку (информация была сообщена царю конфиденциально), и вызвал этим целую политическую бурю в Германии.
При этом Александр по характеру был очень упрям и, в отличие от отца, довольно легко попадавшего под чужое влияние, умел настоять на своем. Так было даже в юности. Профессор Ф. Тернер, преподававший наследнику экономику, пишет: «Он всегда спокойно выслушивал все объяснения, не вдаваясь в подробное возражение против тех данных, с которыми не соглашался, но под конец просто и довольно категорически высказывал свое мнение». Тем более твердыми стали суждения Александра, когда у него сформировались собственные представления о государственном благе.
Взгляды Александра Александровича сложились в значительной степени под влиянием одного из его наставников – К. Победоносцева и могут быть сведены к формуле «самодержавие и русский патриотизм». В вопросе об абсолютности царской власти император не признавал никаких уступок. Про конституцию Александр в присущей ему манере сказал: «Чтобы русский царь присягал каким-то скотам?». Когда Япония в 1889 году учредила парламент, император счел это большой ошибкой и заметил: «несчастные, наивные дураки». (Через 15 лет во время Русско-японской войны «наивные дураки» продемонстрируют, что конституционная монархия бывает и сильнее самодержавной, но с этим неприятным открытием столкнется уже преемник Александра III.)
По части патриотизма царь делал особенный упор на повышении национальной гордости, отход от западничества – во всем, от военной формы и придворной моды до архитектуры и живописи. Он хорошо знал и любил иконы, был председателем Русского исторического общества, в частных разговорах использовал только родной язык, что изменило и обычаи света, который с этого времени перестает изъясняться на французском. Царь носил сапоги «бутылками», широкие штаны, папахи, косоворотки, даже отказался от брадобрития – впервые со времен Петра Великого. Подобно старомосковским царям, Александр носил на груди кроме крестика еще и множество образков – свидетельство не показной, а искренней веры.
Александр III в непарадном виде. Фотография
В некоторых исторических книгах можно прочитать, что Александр III стал реакционером вследствие потрясения из-за убийства отца, но это не так. К 1881 году цесаревич, по тогдашним понятиям уже немолодой человек, считался главой правительственных консерваторов и, насколько мог, оппонировал реформам.
Например, в начале 1880 года внутри Особого Совещания, фактического правительства империи, развернулась очередная дискуссия по поводу учреждения некоей «трибуны», вроде древних земских соборов, где «благонамеренное большинство» могло бы высказываться по различным общественным вопросам, и тем самым выпускался бы лишний пар, ослабевало бы политическое напряжение. Инициатором проекта был великий князь Константин Николаевич. Однако наследник выступил решительно против, заявив, что это новшество лишь «взволнует умы»: «Выберут в парламент пустых болтунов-адвокатов, а пользы для дела не будет никакой». Царь выслушал обе стороны и согласился с сыном.
После халтуринского взрыва Александр Александрович был одним из самых упорных приверженцев «жесткой линии» – по его инициативе была учреждена Верховная Распорядительная Комиссия с чрезвычайными полномочиями.
Среди противников реформ существовало две «партии». В так называемой «аристократической» до середины семидесятых тон задавал Петр Шувалов – англоман, желавший сплотить вокруг престола «лордов». Наследник же был главой «национальной партии», которая не оглядывалась ни на какие европейские образцы, а верила, что в России надобно править по-русски, по старинке, «как заведено от Бога». Так оно при Александре III и будет.
Как все поздние Романовы, Александр Александрович очень серьезно относился к монаршим обязанностям и нередко засиживался за бумагами до глубокой ночи. «Мое дело за меня никто не сделает», – говаривал он.
Другой симпатичной чертой, впрочем, типичной для русских царей, начиная с Павла, была аскетичность. Александр III очень мало тратил на личные нужды, занашивал одежду до заплат, ввел во дворце режим строгой экономии. Это задавало тон всему высшему обществу, что, безусловно, умеряло расточительность других членов императорской фамилии и оздоровляло придворную атмосферу, однако бережливость государя подчас принимала гротескные формы.
Генерал Н. Епанчин, директор Пажеского корпуса, вспоминает, как государь после одного приема принялся считать, сколько израсходовано фруктов, и горячился, что гости такое количество съесть никак не могли.
В другой раз он устроил целое расследование по поводу дворцовых метелок и с торжеством установил, что их закупают по завышенной цене.
Это было бы даже трогательно, если б на подобную чепуху не тратил своего драгоценного времени всевластный и единоличный правитель огромной империи.
Ум Александра был цепкий, но мелкий. Это видно и по его записным книжкам. В судьбоносном 1881 году его величество, например, не забывает вести строгий учет своих рыболовных достижений. Из этих скрижалей потомкам известно, что самодержец всероссийский изловил 2974 щуки, 1599 окуней, 2417 плотвичек, 205 язей, 98 налимов и 51 карася. Страшно подумать, сколько на эти свершения понадобилось времени – в тот самый год, когда цесаревич потерял отца, стал царем и стал определять весь ход дальнейшей жизни страны.
Помимо рыбной ловли у великого человека были и другие мирные увлечения, в том числе даже изысканные. Он любил поэзию и чтил Пушкина. Отдыхал душой, играя в оркестре на огромной трубе-геликоне. Высоко ценил нежную музыку Чайковского.
Наконец, это был превосходный муж и отец – не в пример Александру II, который, как мы помним, при живой жене завел вторую семью (за что добродетельный сын его сурово осуждал).
История женитьбы Александра Александровича заслуживает отдельного рассказа.
В ранней юности великий князь был сильно влюблен в княжну Марию Мещерскую. Их брак был вполне возможен, поскольку наследником престола Александр не являлся.
Но после смерти Николая Александровича положение Александра переменилось – цесаревич должен был взять жену из иностранной августейшей фамилии. Для покойного наследника уже подобрали подходящую невесту, очень понравившуюся царю, – принцессу Дагмар, дочь датского короля. Отец потребовал, чтобы Александр женился на ней. Юноша был в отчаянии. «Я каждый вечер молю Бога, – пишет он в дневнике, – чтобы Он помог мне отказаться от престола, если возможно, и устроить счастье моё с милой Дусенькой [так он называет свою возлюбленную]». Но побеждает чувство долга. После долгих страданий цесаревич все-таки едет в Копенгаген и делает предложение.
На счастье Александра принцесса Дагмар, будущая императрица Мария Федоровна, про которую потом будут говорить, что она самая умная из Романовых, уже в семнадцать была очень неглупа и сумела обворожить «Бульдожку». Александр довольно быстро примирился с судьбой, а потом и полюбил датчанку. У них родится шесть детей, в том числе последний русский император Николай.
Семейному счастью способствовало то, что Александр Александрович по своей натуре был человеком сугубо частным. Он ненавидел официальные балы, празднества, большие приемы, шум и роскошь. Ценил тихие семейные радости, общение с близкими друзьями, игру в карты «по маленькой», музыкальные вечера, охоту, а больше всего, как уже говорилось, рыбалку. Вообще три последних царя производят впечатление заложников своей судьбы, «царей поневоле», которые были бы гораздо счастливее, не неся бремя самодержавия.
