Пожалуй, Первуша мог бы легко разделить с ними трапезу, не возбудив никаких подозрений. Но соблазнительная эта мысль была отвергнута им. Нужно было торопиться! Уже серебрился впереди в лунном свете могучий и невозмутимый Днепр! Еще несколько шагов и…

– Помогите! Помогите!

Этот жалобный, молящий вскрик заставил Первушу остановиться. Голос был ему знаком! Юноша обернулся и, вглядевшись в темноту, увидел двух поганых, тащивших в шатер отчаянно вырывающуюся полонянку. Хотя волосы ее были растрепаны, а рубаха изорвана, но Первуша узнал ее. Это была посадская девочка Добромила, с которой в детские годы случалось играть ему и ходить в лес по ягоды. Печенеги нашли на Киев нежданно, и оттого многие посадские люди не успели укрыться за крепостными стенами и были взяты в полон…

Пропадай моя голова! – мелькнула мысль, и в тот же миг первая Щукина стрела поразила одного из кочевников. Второй от неожиданности выпустил полонянку, и та опрометью бросилась к реке, а очередная стрела вонзилась в грудь ее мучителя.

Но уже заревел вражеский лагерь! Уже повскакивали от костров и выбежали из шатров заподозрившие ночное вторжение кочевники! Они ждали увидеть русских ратников, проникших в их становище с тем, чтобы перебить сонными, а увидели одного лишь отрока и насмерть перепуганную полонянку…

Схватив Добромилу за руку, Первуша бросился к Днепру:

– Господи, не выдай!

Крут и высок был берег великой реки, да не выбирать уже спуску! Бросились беглецы с крутояра в воду, а поверх их голов сплошной тучей засвистели вражеские стрелы!

Заплескалась вода окрест плывущих – это стрелы ударяли в нее, не достигая их. Первуша не видел, но знал, что уже спускают печенеги лодки на воду, чтобы броситься в погоню. Неужели конец? Неужели настигнут? Тогда уж лучше под воду, камнем на дно!

– Не могу больше… Отпусти… Я же тебя на дно утяну… – стонет изнемогшая Добромила.

И то сказать, не доплыть ей до другого берега, ни за что не доплыть… Обмирает бедная, виснет гирей на плечах своего спасителя… И впрямь только на дно и остается… Обоим…

Но что это? Уж не обманывают ли очи?.. Впереди полыхнули огни!

– Слышишь?! Слышишь?! Голоса! Это не печенеги! Это наши, русские! – захлебываясь кричит Первуша Добромиле, но девица не слышит его…

Из последних сил, рывками поднимая ее над водой, погреб юноша навстречу приближавшимся огням. Уже с двух сторон свистели стрелы, так часто, что иные сталкивались в воздухе. Но не попадали в беглецов, точно неведомая сила очертила им защитный круг. Луна сокрылась за тучами, и лишь огни на приближающихся челнах рассеивали мрак.

Первуша уже ничего не чувствовал и не слышал. Он пришел в себя лишь на берегу, не помня, как оказался в спасительном челне вместе со своей хрупкой ношей… Она сидела рядом, белая, как полотно, дрожащая, укутанная медвежьей шкурой…

– Ты из Киева? – спросил юношу седоусый богатырь, протягивая ему чарку разогретого на огне меда.

– Да, – ответил Первуша, жадно сделав несколько глотков. – Мне нужен воевода Претич!

– Я воевода Претич, – ответил богатырь. – И верь слову, никогда еще не видел такого чуда, как нынешней ночью. Заговоренный ты, что ли? Или оберег какой знаешь?

– Божья воля, – отозвался Первуша, – а оберег у меня один, тот, что княгиня мне на шею одела, – с этими словами он показал воеводе своей крест.

– Значит, в самом деле силен греческий Бог… – покачал головой Претич. – Тебя княгиня послала?

– Да. Она спрашивает, отчего не идешь освобождать ее.

– Рать наша слишком мала. Ждем, когда еще ратные люди подойдут.

– Нельзя дольше ждать. В городе не осталось припасов, на исходе вода, начинается мор. Еще несколько дней осады, и Киев будет отдан поганым!

– Я не могу одолеть печенегов столь ничтожным числом.

– Ты должен спасти княгиню и княжичей! Иначе как взглянешь в ярые очи Святослава, когда спросит он, что стало с его матерью и чадами?

Претич нахмурил косматые брови, покрутил длинный ус:

– Поешьте пока и обогрейтесь, – молвил спасенным беглецам. – А мы думу будем думать, как княгиню премудрую из беды выручить…

Первуше повторное приглашение не требовалась. Он с жадностью принялся хлебать из котелка горячую, ароматную и показавшуюся ему после всего пережитого райски восхитительной похлебку. Обернувшись у Добромиле, юноша протянул ей ложку:

– Давай, поешь и ты.

Девица вздрогнула и не тронулась с места.

– Мать и отца убили, – сказала она, наконец. – Дом наш сожгли… Куда мне теперь деваться… Лучше бы ты отпустил меня, и я бы на дно пошла, водяного тешить…

– Мою мать тоже поганые убили, – вздохнул Первуша. – Оба мы сироты с тобой. И обоих нас сегодня чудо спасло. Значит, и дальше друг друга держаться надо. Ты не кручинься, я в обиду тебя не дам, защитить сумею.

Легкий румянец окрасил бледные щеки недавней полонянки, пытливо взглянули на юношу синие глаза.

– Нешто и впрямь защищать будешь?

– Как если бы ты мне сестрой была, – ответил Первуша и снова протянул ей ложку. – Ешь давай, покуда не остыло.

Добромила робко взяла ложку и принялась есть.

– Добрый ты, Первуша, – сказала она тихо. – Не такой как иные отроки…

Юноша пожал плечами. Разве иные отроки не пришли бы ей на помощь в беде? Щука бы, несомненно, пришел… И Сила… Запугана она просто, вот, оттого так и судит. Вспомнив о Щуке, Первуша подосадовал, что не сберег подарок друга. Пошел на дно княжеский лук, водяной им теперь забавляться будет!

***

Наутро Претич призвал к себе отдохнувшего и готового к новым подвигам гонца.

– Если нет сил побить врага, остается провести его, – молвил воевода. – Сделаем вид, что наступаем – так, чтобы печенеги решили, будто сам Святослав идет на них. Отвлечем их так, а в это время ты, отрок, возвратишься назад в город, возьмешь княгиню и княжичей и, выждав подходящий час, выведешь их оттуда и перевезешь на другой берег – верные люди будут ждать на реке с лодками.

Первуша кивнул:

– Главное, чтобы печенеги не распознали обмана.

– Это уж моя забота, – воевода положил могучую длань на рукоять меча. – Смени свой поганый наряд и будь готов. Отправишься, как получишь мой приказ.

Юноша удалился. Приглянулся воеводе этот смельчак. И собственные его сыновья мужествовали доблестно, но этот смуглый отрок, пожалуй, храбрец отчаянней их. И удачей обласкан. Кабы своими глазами не видел Претич, как плыл он под градом стрел, так и не поверил бы…

Затрубили рога поход, взмыли ввысь княжеские стяги. Из-за стен киевских раздался ответный трубный глас.

– Постоим за Русь! – зычно взревел воевода, обнажая меч.

Весь печенежский стан разом пришел в движение. Испугались поганые одной лишь славы русского князя! Верно рассчитал Претич. Лишь выставленные для заслона отряды печенегов вступили в бой с посланными вперед русскими ратниками. Остальные кочевники предпочли отойти, выжидая, как повернется дело. Жарко пришлось передовым русским отрядам. Им надлежало отвлечь на себя внимание печенегов, изобразить большую силу и как можно дольше продержать врага в этом обмане… Лучшие богатыри пошли в тот смертный бой, наперед зная, что не сносить им головы в неравной сече. И пока бились они, истекая кровью, тесня кочевников от киевских стен, из ворот города верхом вылетело несколько всадников, одним из которых была женщина… Прежде чем печенеги, занятые боем, успели броситься в погоню, они уже садились в ладьи, причалившие к берегу.

Когда княгиня и ее внуки были в безопасности, печенежский князь подал знак, что желает говорить с предводителем русского войска. Расступились прочь друг от друга враждующие рати, оставляя на поле брани многочисленных убитых, и заместо них съехались посреди него грозный печенег и воевода Претич.

– Ты кто? Князь? – спросил вождь поганых.

– Нет, – честно ответил воевода. – Я муж княжой и пришел в сторожах. Но грядет по мне полк с князем, бесчисленное множество войска. Меня же он послал вперед себя, узнав, что смеешь ты чинить обиду его матери и сыновьям.