– Твой отец – святой, он у Бога прославлен, я знаю, – жарко заговорила Софья, продолжая стоять на коленях. – Я потому и пришла. Его молить о прощении! И о мире, чтобы больше ничья кровь не лилась… – девочка заплакала, и Константин растерялся окончательно. Ему вдруг стало жаль Софью и показалось неловким, чтобы она стояла перед ним на коленях.

– Ну, полно, полно, – торопливо сказал он, поднимая ее. – Не за что мне прощать тебя. А ты уж прости, что груб был. Боль мне сердце помрачила. Кто тебе сказал, что мой отец у Бога прославлен?

– Я во сне его видела.

– Кого?

– Твоего отца… А с ним Архистратига Михаила и ангелов… И так страшно мне сделалось!

– Отчего же страшно?

– А думаешь, не страшно, не тяжело жить, зная, что твой отец – изверг хуже язычника? Что на нем кровь святого мужа лежит? А, стало быть, и на мне… Мне этот грех до конца моих дней замаливать да не замолить!

– Полно блажить, – покачал головой Константин. – Нет на тебе крови моего родителя…

– Значит, и в твоем сердце зла на меня нет?

Княжич внимательно посмотрел на трепещущую девочку. Тоненькая, с русой косицей до пояса, в темно-синем сарафане и такого же цвета платке, бледная, с заплаканными лазоревыми глазами, она неожиданно тронула его душу своим смирением и беззащитностью.

– Нет, Софья, нет у меня зла к тебе, – ответил Константин. – Давай помолимся вместе.

Эта встреча положила начало их дружбе. Неисповедимы пути Господни! Мог ли ожидать пленник встретить во вражеском стане сердце милующее и понимающее, друга верного и искреннего? И чтобы другом этим оказалась дочь заклятого врага его?

Княжна Софья была полной противоположностью своему отцу. Сама кротость, сама чистота и набожность… Даже внешне ничем не походила она на него. Ее участливая, теплая дружба стала для Константина истинным утешением в затянувшиеся месяцы плена. В отличие от ханши Баялун с Софьей было ему необычайно легко. Словно с родной сестрицей, которой у него никогда не было. Вместе читали они святые книги, молились, посещали церковь, а иной раз и предавались беззаботным играм, ненадолго забывая тяготы и тревоги.

Константин тосковал по матери и братьям, практически ничего не зная о них. Лишь Софья, прислушиваясь к разговорам старших, приносила ему столь ожидаемые вести. От нее узнал княжич, что в Твери лишь несколькими месяцами спустя узнали о несчастье, что хан Узбек сохранил Тверское княжество за братом Дмитрием, что мать и братья хлопочут о выкупе у московского князя тела мужа и отца, а также всех пленников.

– Миленький! Голубчик! Очнись же!

Константин с трудом открыл отяжелевшие веки. На миг ему показалось, что он снова в Орде, а над ним склоняется ханша Баялун. Но нет, это не ханша вовсе, а Софьинька, его обмороком-сном до слез перепуганная.

– Слава Богу, ожил! – сплеснула она руками.

– Прости, что напугал, – Константин ласково погладил девочку по щеке. – Ты знаешь, со мной иногда случается такое… Я кричал во сне? Бредил?

– Да… Ты очень страдал…

– Я снова видел гибель моего отца…

– Я поняла это, – откликнулась Софьинька и, прижавшись к княжичу всем телом, крепко обняла его своими хрупкими руками, точно хотела всю боль его исцелить своим теплом, растворить в нем. – Успокойся, это был сон…

– К сожалению, прежде была явь, – отозвался княжич.

– Как бы я хотел взять себе всю твою скорбь! Это было бы справедливо!

– Спасибо тебе, – откликнулся Константин. – Ты, может быть, уже мою душу спасла, не дав ей окаменеть, озлобиться в эти месяцы. Ты кротостью и добротою своей умягчила ее.

– Твой плен к концу идет, – известила княжна, оправляя косу.

– Откуда знаешь?

– Слышала, как отец говорил с дядьями. За тебя выкуп заплачен. Уже завтра в Москву приедут тверские бояре, чтобы забрать тело твоего отца, тебя и всех пленников. Совсем скоро ты сможешь обнять мать и братьев!

– Слава Богу! – воскликнул Константин и, упав на колени перед образом, перекрестился. – И тебе, радость моя, слава за такие вести!

Софьинька смотрела на него со счастливой улыбкой, но из глаз ее текли слезы.

– Но почему же ты плачешь? – княжич сел рядом с девочкой и ласково взял ее за руку. – Разве ты не рада за меня?

– Безмерно рада, яхонтовый мой. Но тоскливо мне, что ты уедешь, а я останусь одна… Тяжело мне посреди своих, сам знаешь, как тяжело. А без тебя и того горше будет.

Впервые за все эти месяцы Константин вдруг отчетливо понял, что эта маленькая княжна стала для него много большим, чем подруга или сестра. Что он вовсе не хочет разлучаться с этим чутким, нежным, преданным ему существом. Мысль о предстоящей разлуке с ней омрачила и его радость.

– Не печалься, – сказал он негромко и твердо, сжав в обеих руках ладонь девочки и посмотрев ей в глаза. – Я обязательно вернусь за тобой и увезу тебя. Хочешь ли ты этого?

Софьинька безмолвно кивнула.

– Тогда я даю тебе, княжна Софья Юрьевна, мое княжеское слово, что так и будет! Веришь ли ты мне?

– Как в Царствие Небесное! – выдохнула девочка.

– Будем молиться, радость моя, будем молиться, чтобы мой отец упросил за нас Господа!

На другой день, еще до рассвета, зная о том, что рано поутру прибудут тверские бояре, Константин прошел в Преображенскую церковь, дабы в одиночестве помолиться на гробе родителя. Однако, уединение его было прервано. В церковь по-кошачьи бесшумно ступил брат князя Юрия, Иван Данилович по прозванию Калита, коему было наказано принять тверское посольство, с которым сам Юрий не пожелал даже встречаться.

Константин резко поднялся, досадуя на нежданное явление.

– Прости, Константин Михайлович, что потревожил тебя, – сказал Калита. – Сегодня радостный день для тебя! Скоро ты, наконец, будешь в родной отчине и посреди родных людей! – князь было протянул руку, дабы отечески коснуться плеча юного княжича, но тот уклонился, смерив родственника полным презрения и гнева взглядом.

– Ненавидишь меня? – прищурил Иван Данилович свои и без того небольшие глаза.

– Твоя правда, князь, ненавижу, – не стал отнекиваться Константин.

– Понимаю, – кивнул Калита. – И иного не ожидаю. Но послушай и запомни одно, брат. На Руси может быть лишь один властитель и один стольный град. И градом этим однажды станет Москва. И случится это уже скоро, поверь моему слову. Вокруг Москвы соберется вся Русь, и тогда никакая Орда не будет ей страшна.

– Давно ли тебе стали страшны ваши вернейшие приспешники против ваших же братьев? – запальчиво ответил княжич.

– Не всякая победа с кличем «Иду на вы» достигается, – усмехнулся Иван Данилович. – Не в Святославовы времена живем. Но я и не ищу, чтобы ты понял меня. Я лишь хочу, чтобы ты запомнил мои слова и передал своим братьям. Никогда не пытайтесь идти против Москвы!

– Мой отец не шел против вас, но искал мира! А вы оболгали и убили его!

Калита опустил голову:

– Скоро приедут ваши бояре, можешь дождаться их здесь, я не стану дольше досаждать тебе, – он повернулся к дверям, но на мгновение задержался. – Чуть не забыл! Я полагаю, тебе приятно будет узнать, что хан Узбек казнил недавно Кавгадыя. Ханша Баялун возвела на него столь серьезные обвинения, что приговор ее царственного супруга был скор и беспощаден. Голову Кавгадыя он лично преподнес возлюбленной жене.

С этими словами Иван Данилович удалился. Потрясенный, смотрел Константин ему вслед. Ай да ханша! Прекрасная, мудрая, отважная Баялун! И как не восхищаться тобой, рожденная повелевать?! Как не благодарить тебя, верная слову?! Слава тебе, величайшая из женщин!

Послы тверские явились двумя часами позже в сопровождении духовенства, князя Ивана Даниловича и нескольких московских бояр. Отслужив молебен у гроба убиенного князя, с благоговением вскрыли его. Возглас радости огласил своды Преображенской церкви! Родное, просветленное неизреченным блаженством лицо открылось Константину и всем тверичам! Два года минуло со дня гибели мученика, и, вот, мощи его обретены были нетленными! Пав на колени, тверичи восславили Божие чудо.