Альваро. Вот! (С треском вылетает пробка. Серафина вскрикивает от неожиданности, опирается на стол. Он смеется. Она вместе с ним безудержно, не в силах остановиться и перевести дух.) Мне нравится, когда женщина смеется от всего сердца.

Серафина. А если от всего сердца плачет?

Альваро. Мне нравится все, что женщина делает от всего сердца.

Обоим вдруг становится неловко, смех умолкает. Он подает ей бокал искристого вина со льдом. Она шепчет: «Безумие». Машинально подносит пораненный палец ко рту; отходит от стола, неуверенно держа стакан.

Альваро (нервно). Я вижу, у вас был тяжелый день. (Вдруг подскакивает к окну.) Эй, вы, ребята, а ну, слезай с грузовика! Не трогайте бананы! (При словах «грузовик» и «бананы» Серафина вздрагивает и проливает на себя немного вина.) Хулиганы! Извините.

Серафина. Вы бананы возите?

Альваро. Да, синьора.

Серафина. Это – десятитонка?

Альваро. Восьмитонка.

Серафина. Мой муж возил бананы в десятитонке.

Альваро. Ну, ведь он был барон.

Серафина. А вы только бананы возите?

Альваро. Только бананы. А что еще можно?

Серафина. Мой муж возил бананы, но под ними кое-что еще. Он ничего не боялся, смелый был, как цыган. «Как цыган»? Кто это сказал? Не хочется вспоминать. (Разговор их полон непонятных колебаний, незаконченных фраз и неопределенных жестов. Каждый из них перенес унижение и теперь находится в некоторой прострации. В их разговоре удивительная интимность и теплота, возникающая при первой встрече двух одиноких людей, обоим это необычно приятно, словно прохладный ветер подул вечером после палящего зноя. Серафина машинально берет со стола открытку с видом Сицилии.) Священник был против этого.

Альваро. Чего?

Серафина. Чтобы я хранила пепел. Это против закона Церкви. Но мне надо было хоть что-то оставить себе, а больше у меня не было ничего. (Кладет открытку.)

Альваро. А что здесь дурного? Ничего. Тело б уже разложилось, а пепел, он всегда такой же.

Серафина (с готовностью). Ну да, тела разлагаются, а пепел всегда такой же. Смотрите. Это наша свадьба. (Нежно снимает со стены фотографию.) Это я – невеста, а это (ударяя по фотографии пальцем и поворачивая к нему сияющее лицо) – мой муж! (Пауза. Он берет фотографию, подносит к глазам, затем отставляет, затем – снова к глазам. Все это с подчеркнутым проявлением благоговения.) А? А? Что скажете?

Альваро (медленно, с большим чувством). Красивый! Какой красивый!

Серафина (вешает фотографию на место). Как роза. У него на груди была такая татуировка: роза. (Вдруг неожиданно.) Вы верите в чудеса и совпадения?

Альваро. Если бы не совпадение, меня бы здесь не было. Вас бы не было. Мы бы не разговаривали сейчас.

Серафина. А ведь правда. Я вам сейчас расскажу кое-что о татуировке мужа, о розе. Она была у него на груди. Однажды ночью я просыпаюсь, как будто жжет вот здесь. Зажигаю свет. Смотрю и на груди вижу розу. На мне, на моей груди – его татуировку.

Альваро. Странно.

Серафина. И это была та самая ночь – приходится быть откровенной, иначе непонятно…

Альваро. Мы взрослые люди.

Серафина. В ту ночь я зачала сына, а в день гибели мужа потеряла его.

Альваро. Надо же. А вы не могли бы показать мне розу?

Серафина. Ее сейчас нет, это длилось мгновение. Но я ее видела, видела ясно. Вы верите мне?

Альваро. Конечно.

Серафина. Не знаю, почему я вам все рассказала. Но мне понравилось, как вы сказали – «тела разлагаются, а пепел всегда такой же». Чистый, незапятнанный. А ведь есть люди, которые хотят все испачкать. Сегодня двое таких вот были здесь в доме и сказали мне страшную ложь. Чудовищную. Поверь я, что это правда, – я бы урну разбила, а пепел вытряхнула. (Внезапно бросает стакан на пол.) Разбила! Разбила! Вот так!

Альваро. Баронесса…

Серафина метлой убирает осколки стекла.

Серафина. Взяла бы метлу, – и как мусор, через черный ход.

Альваро (потрясен ее страстностью, с некоторым почтением). Что же они вам сказали?

Серафина. Нет, нет, нет. Не надо говорить об этом. (Бросает метлу.) Я хочу забыть, забыть, все. Это – ложь, обман. Подлый обман, подлый, как сердца этих сук!

Альваро. Правильно. Я бы тоже забыл все, что причиняет горе.

Серафина. Память о любви не причиняет горя. Горе приходит, когда поверишь в ложь, что оскверняет ее. Я в ложь не верю. Пепел чист. И память о розе в моем сердце тоже чиста. Ваш бокал пуст.

Альваро. И ваш тоже. (Они наполняют стаканы: он ходит по комнате, оглядывается. Всякий раз, когда поднимает какой-нибудь предмет, чтобы осмотреть, она мягко берет его из рук и оглядывает сама с неожиданным для себя интересом.) А у вас тут уютное гнездышко.

Серафина. Ну что вы, все так скромно. А у вас хорошо дома?

Альваро. У меня трое на руках.

Серафина. Кто?

Альваро (считая по пальцам). Во-первых, сестра, старая дева, во-вторых, слабоумная бабушка и, в-третьих, выпивоха-папаша, с которым даже чертям неохота связываться, чтобы в ад отволочь. В карты играет с утра до вечера и с вечера до утра. И все под пиво.

Серафина. Любит пиво?

Альваро. Обожает. И еще – лотерею. А с весны сестра все болеет. С головой у нее что-то неладно. Пришлось слабоумной бабке передать хозяйство. Так эта милая старушка не платит по счетам бакалейщику – всё лотерейные билеты покупает, пока есть деньги. У нее, говорит, есть система. Результатов что-то не видно. А счет у бакалейщика все растет: выше, выше, выше – так высоко, что и не увидишь. И сегодня как раз в получку всё удержали – для бакалейщика. Такие дела. Вот так и живу. (Попугай кричит. Альваро подходит к клетке.) Здравствуй, попка дурак.

Серафина. Это – она.

Альваро. Откуда вы знаете? Разве видно – одни перья. (Протягивает палец в клетку, попугай клюет его.) Ой!

Серафина (переживая вместе с ним). Ой! (Альваро кладет палец в рот. Серафина делает то же самое. Он идет к телефону.) Я говорила, осторожнее. Куда это? Доктору?

Альваро. Нет. Хозяину в Билокси, объяснить, почему я опоздал.

Серафина. Звонок в Билокси – десять центов.

Альваро. Не беспокойтесь.

Серафина. Я и не беспокоюсь. Вам ведь платить.

Альваро. Вы правильно смотрите на жизнь… Алло. Дайте мне Южную Фруктовую Компанию. Билокси семь – восемь – семь.

Серафина. Так вы – холостяк. И трое на руках? (Оглядывает его.)

Альваро. Я вам все расскажу, все надежды и мечты.

Серафина. Мне?

Альваро. Я бы хотел встретить разумную немолодую женщину, пусть даже старше меня. Даже слегка полноватую, и как она там одевается, мне все равно! (Серафина неловко одергивает сползающую с плеча сорочку.) Главное в женщине, чтоб она все понимала и судила здраво. Хорошо бы у нее обстановка была в доме и какое-нибудь дельце. (Со значением оглядывается вокруг.)

Серафина. Ну, а если она такая, с обстановкой, да с дельцем, на кой ей сдался мужчина с тремя нахлебниками, с пивом, картами и лотереей?

Альваро. А любовь и нежность? Это немало в мире, где только холод и одиночество.

Серафина. Одиночество – пожалуй, а насчет холода, по крайней мере, не сегодня.

Альваро. Любовь и нежность – этого у меня хватит и на жаркие и на холодные дни в нашем одиноком мире. Это же я и ищу. А больше у меня ничего нет. Ничего нет у Манджакавалло. Ведь он внук деревенского дурачка.

Серафина (неловко). Любите вы… шутить.