Зрители снаружи, смеясь, расходятся. Серафина медленно входит в дом. Дверь на свободной подвеске громко скрипит ржавыми пружинами и медленно ходит взад-вперед. После того как Серафина вошла и с изумлением разглядывает сотрясаемую рыданиями спину шофера, мы должны понять, как глубок ее неосознанный отклик на эту неожиданную встречу с горем, таким же острым, как ее собственное. Долгая пауза. Слышно лишь, как жалобно скрипит дверь, издавая звуки, похожие на кошачье мяуканье.
Серафина. Мужчина – в моем доме. (Хриплым шепотом.) Что вы здесь делаете? Вы почему сюда вошли?
Альваро. Оставьте меня! Пожалуйста, прошу.
Серафина. Нечего вам здесь делать…
Альваро. Мне надо поплакать после драки. Простите, я… (Рыдания сотрясают его. Он прислоняется к манекену.)
Серафина. Не трогайте мой манекен. Не можете стоять – садитесь. Что с вами?
Альваро. Я всегда плачу после драки. Но только чтоб никто не видел.
Долгая пауза.
Отношение Серафины к нему теплеет.
Серафина. Мужчины совсем такие же, как женщины. (Лицо ее вдруг морщится, и впервые Серафина начинает плакать, вначале беззвучно, затем громко. Вскоре она рыдает так же громко, как и Альваро, говорит между рыданиями.) Я всегда… плачу… когда кто-нибудь еще… плачет.
Альваро. Нет, нет, не надо! Вам-то зачем плакать? Я сейчас перестану. Сейчас… Это не по-мужски. Мне самому стыдно. Сейчас перестану, пожалуйста… (Все еще сгорбившись от боли, с рукой, прижатой к животу, Альваро отворачивается от стены, сморкается двумя пальцами.)
Серафина (поднимает лоскуток белой материи и подает ему). У вас куртка порвана.
Альваро (всхлипывая). Куртка не моя, казенная. Где она порвана?
Серафина (всхлипывая). На спине. Снимите. Я зашью. Я портниха.
Альваро (рыдая). У меня трое на руках. (Поднимает три пальца и яростно размахивает ими перед Серафиной.)
Серафина. Дайте мне… куртку.
Альваро. Он мой номер записал.
Серафина. Люди всегда номера записывают… машин, телефонов, чего угодно – и все это ровно ничего не значит.
Альваро. Трое, трое человек на руках. Без гражданства, без права на пособие, без ничего. (Серафина плачет.) Он хозяину нажалуется.
Серафина. Весь день я хотела плакать.
Альваро. А хозяин обещал уволить, если я буду лезть в драку.
Серафина. Хватит плакать, а то я сама никак не перестану.
Альваро. Ну, вот. Распустил нюни. Простите. Мне очень стыдно.
Серафина. Ничего, не стыдитесь. Да и чего стыдиться, когда весь мир с ума сошел. Мне вот не стыдно. А ведь я раза два дралась на улице, и дочка моя говорила, что я омерзительна. Придется шить на руках. Машинка сломалась. Откройте ставни. А то ничего не видно. (Направляется к рабочему столу.)
Альваро открывает ставни, свет падает на его прекрасный торс, влажная от пота рубашка прилипла к его оливковой коже. Звучит музыка. Серафина поражена, издает звуки удивления.
Альваро. Что?
Серафина (необычным голосом). Свет так упал, что я увидела вдруг человека, который здесь жил… Странно, вы – неаполитанец?
Альваро. Сицилиец.
Серафина (укалывается иголкой). Ой!
Альваро. Что такое?
Серафина. Укололась. Вам бы умыться.
Альваро. А где?
Серафина. Там. (Указывает слабым жестом.)
Альваро. С вашего позволения. (Проходит мимо нее. В этот момент она берет со стола сломанные очки и, взявши за единственную дужку, как в лорнет, рассматривает проходящего мимо нее Альваро, ошеломленно, не отрываясь.) Да, такой удар может иметь серьезные последствия. (Проходит в задние комнаты.)
Серафина (после паузы). Святая Мадонна! Тело Розарио, а лицо простофили. (Направляется к Мадонне.) О, Мадонна! Мадонна! Поговори со мной. Что? Умоляю, Мадонна! Не слышу! Это знак? Да? Какой знак? Он о чем говорит? О, скажи хоть что-нибудь, Мадонна! Все так странно. (Перестает безрезультатно умолять бесстрастную статую. Затем бросается к буфету, взбирается на стул и достает с верхней полки бутылку вина. Но не может спуститься со стула и стоит, прижимая пыльную бутылку к груди, сгорбившись, беспомощно хныча, как ребенок. Входит Альваро.) Не могу влезть.
Альваро. В смысле слезть?
Серафина. Ну да, слезть.
Альваро. Прошу, синьора. (Берет ее на руки и снимает со стула.)
Серафина. Спасибо.
Альваро. Мне стыдно, что все так случилось. Плакать – не по-мужски. Кто-нибудь видел меня?
Серафина. Никто, только я. А это не важно.
Альваро. Вы такая милая. Даже не драка меня доконала. Я уже с утра был на взводе. (Потрясает кулаками в воздухе.)
Серафина. И я. А что случилось?
Альваро. Моя фамилия Манджакавалло, что значит – «Съешь кобылу». Фамилия смешная, это точно. Может быть, две тысячи лет назад кто-нибудь из моих дедушек так проголодался, что съел кобылу. Я тут ни при чем. Так вот, сегодня прихожу я за получкой, а на конверте не Манджакавалло, а «съешь кобылу» – печатными буквами. Ха-ха-ха, как смешно. Открываю, а там уведомление. Знаете, что это такое? (Серафина сурово кивает.) Уведомление, что вся зарплата удержана. Деньги удержаны – раз, «съешь кобылу» – два, и этот лихач – три. Не много ли за день? Я в ярости взрываюсь, и вот – весь в слезах… стыдно, а что поделаешь. Даже шофер-итальяшка – тоже человек, а человеку… как не заплакать.
Серафина. Да, это хорошо, когда плачется. Я весь день не могла, а сейчас поплакала, и стало легче. Сейчас зашью куртку…
Альваро (облизывая губы). Что это у вас? Вино?
Серафина. Игристое. Из подвала делла Роза. Это семья мужа. Известная фамилия. Сама я крестьянка, а вышла за барона. Даже не верится! Я ведь тогда босиком бегала.
Альваро. Простите за нескромность, а где он сейчас? (Серафина важно указывает на мраморную урну.) Где, не понял?
Серафина. Это пепел его в мраморной урне.
Альваро. О, простите. (Крестится.) Мир его праху.
Серафина. Вы мне его напомнили, когда открывали ставни. Не лицом даже – фигурой. Пожалуйста, принесите мне льда из морозильника на кухне. У меня был такой тяжелый день.
Альваро. Ах, лед. Да, да… лед. Сейчас принесу.
Когда он направляется к выходу, Серафина вновь разглядывает его сквозь сломанные очки.
Серафина. Невероятно! Лицо простофили – а тело мужа.
Слышно, как на кухне Альваро разбивает лед. Серафина неумело пытается открыть штопором бутылку вина, но безуспешно. Альваро возвращается с ведерком льда, небрежно ставит его на стол, так что кусок летит на пол. Он лезет за ним и вытирает о рубаху.
Серафина. Было бы чище просто с пола.
Альваро. Простите. Сполоснуть?
Серафина. Не надо.
Альваро. Вообще-то я чистый…
Серафина. Ладно, ладно. Бутылку надо на лед, а главное – не разлить, когда открываешь.
Альваро. Разрешите мне. Ваши руки не для грубой работы.
Серафина отдает бутылку и снова разглядывает его через очки.
Серафина. Между прочим, эти белые лоскутки на полу не от снегопада. Я шила газовые платья для выпускного бала. Дочери и еще тринадцати девочкам. Не знаю, как жива осталась.
Альваро. Вот и взбодритесь от вина.
Снаружи раздаются шумные молодые голоса.
Серафина. Молодежь в этом городе словно с цепи сорвалась. В Сицилии если парень с девушкой танцует, значит, они жених и невеста, иначе нельзя, а так – только с приятелем или с подругой. А здесь – на пикник, на остров – только их и видели. Мальчишки, девчонки, учителя – все как безумные.
