Картежники подались назад, когда Бланш с врачом проходят по кухне. Она идет за ним послушно и доверчиво, словно слепая, а он – ее поводырь. Когда они сходят с крыльца, Стелла, вся осев на ступеньках, со слезами зовет ее, кричит: «Бланш! Бланш! Бланш!» Бланш идет, не оглядываясь, с ней врач и надзирательница. Вот они уже и завернули за угол, ушли. Юнис спускается к Стелле с верхнего этажа, на руках у нее малыш, завернутый в светло-синее одеяльце. Стелла, всхлипывая, приняла малыша из ее рук. Юнис вышла на кухню, где все мужчины, кроме Стэнли, уже снова молча уселись на свои места за столом.

Стэнли (вышел на крыльцо, стоит на ступеньках, смотрит на жену. Не совсем уверенно). Стелла…

Она плачет безутешно, безудержно, взахлеб. И есть для нее какая-то странная сладость в том, что теперь она может, не сдерживая себя, оплакивать сестру, которая больше для нее уже не существует.

(Вкрадчиво, нежно.) Да ну же, родная… Любимая!.. Ну-ну, любимая!.. Ничего… ничего… (Опустился возле нее на колени, пальцы его подбираются к вырезу ее блузки.) Ну, ну, любимая! Ничего… ничего…

Ее плач – уже сладкие слезы! – и его любовный шепот слышны все слабее и слабее за аккордами «синего пианино», которому подпевает труба под сурдинку.

Стив. В эту сдачу – семь на развод.

Занавес.

Сальваторе.

Виви.

Бруно.

Ассунта.

Роза делла Роза.

Серафина делла Роза.

Эстелла Хогенгартен.

Стрега.

Джузефина.

Пеппина.

Виолетта.

Отец де Лео.

Доктор.

Мисс Йорк.

Флора.

Бесси.

Джек Хантер.

Альваро.

Коммивояжер.

Этот час итальянцы называют «prima sera» – начало сумерек. Между домом и пальмой видна звезда, горящая почти изумрудным цветом. Соседки созывают детей по домам ужинать: материнские голоса доносятся то издали, то слышны вблизи: требовательные, нежные, как изменчивые звуки ветра и воды. Перед домом трое детей: Бруно, Сальвяторе и Виви, один с красным бумажным змеем, другой с обручем, а девочка Виви с куклой в клоунском наряде. Они присели на минуту, задрав голову кверху и заглядевшись то ли на птицу, то ли на самолет, пролетающий над ними, и как бы не слыша зовущие их материнские голоса.

Бруно. Белые флаги над постом береговой охраны.

Сальваторе. Значит, хорошая погода.

Виви. Я люблю хорошую погоду.

Джузефина. Виви!

Пеппина. Сальваторе! Домой!

Виолетта. Бруно! Домой! Ужинать!

Возгласы повторяются нежно, музыкально. Мы видим наконец интерьер дома. Серафина делла Роза лежит на диване в ожидании мужа Розарио. В простенке между занавешенными окнами любовно накрытый к ужину стол: на нем бутылка вина в серебряном ведерке для льда и огромная ваза роз. Серафина похожа на маленькую пухленькую оперную певицу в роли мадам Баттерфляй. Ее черные волосы, уложенные в высокую прическу, блестят как мокрый уголь. В волосах – роза. Чувственную фигуру облегает бледно-розовый шелк. На ногах нарядные комнатные туфли с блестящими пряжками и красными каблуками. По тому, как она сидит, полноватая, но не расплывающаяся, видно, что под платьем у нее надета грация. Она сидит в заранее продуманной позе, очень прямо, изящно скрестив ноги, и маленькие ручки держат бумажный веер с нарисованной розой. На пальцах, запястьях, в ушах, вокруг шеи сверкают драгоценности. В глазах – ожидание. Она будто позирует для картины. Возле крыльца появляется Роза, дочь хозяев дома, девочка лет двенадцати. Хорошенькая, живая. В каждом ее жесте неповторимое очарование жизни.

Серафина. Роза, где ты?

Роза. Здесь, мама.

Серафина. Ты что там делаешь, дорогая?

Роза. Я поймала двенадцать светлячков.

Слышен приближающийся хриплый голос Ассунты.

Серафина. Это Ассунта! Ассунта!

Появляется Ассунта и идет в дом. Роза следует за ней. Ассунта – старая женщина, на ней – серая шаль, в руках у нее корзина с травами – она занимается знахарством, при ее появлении дети разбегаются.

Ассунта. В воздухе какая-то тревога, ветра нет, но все в движении.

Серафина. Что-то не вижу, да и ты, наверное, тоже.

Ассунта. Не видишь, потому что не видно, но покоя все равно нет, и я слышу шум звезд. Слышишь? Ты слышишь шум звезд?

Серафина. Ничего я не слышу. Это термиты грызут дом. Вот и все. Что ты там тащишь, Ассунта, в своих белых мешочках?

Ассунта. Порошок, чудесный порошок. Брось горсть в кофе Розарио.

Серафина. Зачем?

Ассунта. А зачем тебе муж? Мой порошок сделан из высушенной крови козла.

Серафина. Davvero!

Ассунта. Чудо-порошок! Только клади в кофе за ужином, а не утром.

Серафина. Розарио твои порошки не нужны.

Ассунта. Простите, баронесса! Может быть, ему пригодится совсем другой порошок. И такой у меня есть.

Серафина. Нет, нет. Никакой порошок ему не нужен. (Поднимает голову, гордо улыбаясь.)

Снаружи звук грузовика, приближающегося по шоссе.

Роза (радостно). Папин грузовик!

Они стоят мгновение, но грузовик проезжает мимо, не останавливаясь.

Серафина (Ассунте). Не он. Он ездит на десятитонке. Проедет – ставни трясутся. Ассунта, Ассунта, расстегни платье. Мне тесно.

Ассунта. Так я тебе правду сказала.

Серафина. Правду, да только я и сама знала. Слушай, Ассунта, я тебе такое расскажу, что ты и не поверишь.

Ассунта. Мне что ни скажи – не удивлюсь.

Серафина. Я знала, что зачала в ту самую ночь. (Музыкальная фраза как бы подтверждает это.) В ту ночь я проснулась от боли, что-то жгло здесь, на левой груди. Боль, как игла, быстрая, горячие стежки. Я зажгла свет, открыла грудь и увидела на ней розу, как у Розарио.

Ассунта. Как у Розарио?

Серафина. На мне, на моей груди его татуировка! И тогда я твердо уверилась, что зачала. (Отбрасывает назад голову, гордо улыбаясь, раскрывая бумажный веер.)

Ассунта пристально и серьезно на нее смотрит, затем поднимается и отдает свою корзину Серафине.

Ассунта. Сама продавай порошки! (Направляется к двери.)

Серафина. Ты мне не веришь?

Ассунта (останавливаясь). А Розарио видел?

Серафина. Я закричала, но, когда он проснулся, роза исчезла. Это длилось мгновение. Но я своими глазами видела, и тут же поняла, что я зачала, что в теле моем растет еще одна роза.

Ассунта. И он поверил?

Серафина. Нет. Он засмеялся. Он засмеялся, а я заплакала.

Ассунта. И он обнял тебя, и ты перестала плакать.

Серафина. Да.

Ассунта. Серафина, все у тебя какое-то особенное, обязательное знамение, чудо, ведение. Поговори с Мадонной, она ведь всегда тебе отвечает. Она или кивнет, или покачает головой. Ты же веришь ей. Смотри, Серафина, перед Мадонной свеча. Сквозь ставни дует ветер, пламя колеблется. Тени движутся, Мадонна как будто кивает головой.

Серафина. Она подает мне знаки.

Ассунта. Тебе одной. Потому что ты жена барона? Серафина! В Сицилии его дядю называли бароном, но в Сицилии все бароны, у кого есть свой клочок земли да хлев для коз – тот и барон. (Серафине.) К его дяде обращались и целовали свою руку при его появлении. (Несколько раз страстно целует тыльную сторону своей ладони.)