Лян Се пожала плечами и фыркнула:

– Я же не дура, конечно, я вижу всё это. Вижу, что и моим людям не по себе. Но что я могу сделать? У нас есть приказ, мы должны ему следовать.

– Ты права, но тот, кто отдавал тебе приказ в Красном городе, знал о том, что делается в этих краях? Я впервые в Империи, я не знаю всех событий в вашей стране, но даже я понимаю, что происходит.

– И что же, по-твоему?

– Почему бегут люди? Они бегут от войны.

– Какой ещё войны? Кочевники напали? Нет, не похоже.

– Могу тебя уверить, из степи никакой беды к вам не идёт. Кочевники разрозненны, как и всегда, малочисленны, и ни о какой войне не помышляют. Единственное, что приходит мне на ум, это восстание.

Лян Се ничего не ответила.

– Ты видишь сама, – продолжал Хару, – башни покинуты, воины разбежались. Вашему походу никто не помогает, у вас даже почти не осталось своих лошадей. Значит, власть императора в этих землях пошатнулась.

– Власть императора крепка как никогда! – звонко воскликнула Лян Се. Но голос подвёл её.

– Правда? Почему же никто не желает снабжать отряд, посланный им?

Женщина молчала.

– Что говорят твои люди? Они тоже не хотят видеть очевидное? – вопрошал Хару. – Так если хочешь знать, они все в беспокойстве, они ждут твоих слов, ждут, что ты объяснишь им происходящее. Не отдаляйся от них!

– Я не отдаляюсь! – зло ответила Лян Се. – Я сама всё вижу, но как мне поступить?! Повернуть назад? Невозможно! Остаётся путь только вперёд! К следующей башне, и к следующей. Возможно, впереди нас ждёт погибель, но мы встретим её с честью, выполняя приказ и свой долг.

– Это благородно и правильно. Наверное, на твоём месте я поступил бы так же. Так же, если бы не имел головы на плечах. Ты должна подумать, найти другие возможности, взвесить их и, может быть, прийти к другому решению. Что проку, если вы последуете дальше и сложите головы задохнётесь в пожаре в какой-нибудь заброшенной башне, окружённые крестьянами с вилами? Все твои труды пропадут. Нет, должен быть другой выход.

Лян Се отвернулась от Хару. Слушала ли она его, понимала ли, что он говорит? Качая головой, принц умолк, не зная, смог ли он донести свои мысли до упрямой командующей. Но стоило ему взглянуть в ту же сторону, куда глядела женщина, он издал удивлённый возглас:

– Ого! Ты тоже это видишь?

– Да, – коротко отвечала Лян Се. – Вижу. Кажется, ты был прав.

Далеко на юго-западе темноту ночи озаряли яркие всполохи огня.

Главная площадь Нандуна примыкала одним краем к западной части стен, окружающих губернаторский дворец. Давным-давно для правителя был сделан большой балкон на стене, откуда наместник мог обращаться к собравшемуся народу во время гуляний, праздников и ежегодных ярмарок, куда стекались торговцы со всех западных провинций. В отличие от своего старшего брата, столица Запада так и не перешагнула водный предел. Лишь несколько обособленных деревень расположились напротив города, и с ними существовало лодочное сообщение, но ни один мост так и не был выстроен.

Прямоугольная обширная площадь одной из своих длинных сторон протянулась по берегу, и это было довольно удобно для торговли. Другая её длинная сторона была густо застроена жилыми домами, мастерскими и всевозможными лавками. Её дальняя, противоположная дворцу часть, плавно перетекала в речные пристани, куда прибывали купцы с востока и запада, и, разумеется, многочисленные рыбаки со своим уловом.

Сегодня на её каменных плитах собрался чуть ли не весь город, включая и местных жителей, и беженцев, и остатки повстанческой армии. Большая часть восставших уже отбыла на запад, но вооружённых людей оставалось всё ещё очень много. У многих были чёрные повязки с белой звездой, такие же флаги разных размеров реяли тут и там над толпой. Тысячи людей гомонили, кричали, были возбуждены до крайности. Каждый день вот уже неделю к ним обращался с бывшего губернаторского балкона их народный хан Дондо.

Глава восставших выходил на балкон и рассказывал людям, как отныне будет управляться их страна, какие законы отменяются, и что приходит им на смену. Пока большая часть армии под руководством его соратников зачищала от осколков имперской власти близлежащий край, Дондо учил и наставлял. Суд, который он вёл ещё недавно в залах дворца, был передан судьям, которых избрали сами люди, а хан требовал намного большего числа зрителей и оглашал гораздо более важные вещи, чем решения по тяжбам.

В седьмой день таких собраний на площади, которые длились по нескольку часов, пока у Дондо хватало сил ораторствовать, он обещал сказать нечто совершенно особенное. Семь – священное число, и именно в седьмой по счёту день должно быть оглашено что-то, что изменит жизнь людей навсегда.

Люди были рады слышать то, что говорил Дондо. Нельзя утверждать, что под властью императора из Красного города, который вёл свою родословную от самого Великого Дракона, народу жилось плохо. Вовсе нет, законы как таковые были справедливы, безопасность в селениях и на дорогах обеспечивали сильные воины. Торговля и ремёсла развивались, большая часть людей богатела, жители никогда не голодали.

Однако всё это было давно. Уже много десятков лет, как ситуация совершенно изменилась. Чиновники, назначаемые из столицы, всё больше считали себя местными князьками, своя же знать всё больше отчуждалась и старалась перебраться поближе к Красному городу, презирая всё западное. Почти все те, кто имел хоть какую-то частичку власти, стали вести себя так, словно находились в захваченной у врага стране.

Вместо разумных налогов они требовали всё больше денег, вместо справедливости люди получали лишь плеть. Суд принимал решения быстро, глядя лишь на то, кто из сторон мог заплатить большую сумму или обладал большим влиянием.

Раздражение народа нарастало и нарастало годами. Хватило маленькой искры, чтобы всё вспыхнуло. Сначала пришло известие, что император Лун Ци Ши отрёкся от престола и то ли отдал власть, то ли разделил её со своим наследником. Народ был поражён до глубины души. Хоть верховная власть и вызывала недовольство, всё же она сохраняла ореол святости и невероятной древности. Ведь императоры были в родстве с Великим Драконом и именно от него получили престол в Красном городе. Веками власть передавалась от отца к сыну, и это было одной из основ государства, не подлежащих сомнению или изменению. И вот теперь император сам отказывается от трона, словно крестьянин от старого плуга, пришедшего в негодность?

Местные же сановники и солдаты гарнизонов возомнили себя всемогущими. Конечно, и в прошлые дни император был далеко, но он был. Отныне не оставалось ничего, что заставляло бы их следовать закону, а не мнить из себя князьков с неограниченной властью, которым все обязаны подчиняться. Поборы и разбой со стороны тех, кто должен был бы с ними бороться, усилились невероятно и переполнили чашу терпения.

В один прекрасный день оружейник по имени Дондо был опозорен перед всей деревней, солдаты избили его и бросили в выгребную яму, откуда долго не позволяли ему выползти. Староста деревни хохотал и хлопал в ладоши. Другие жители угрюмо наблюдали за всем этим. Никто уже и не помнил, по какой причине ремесленник и староста поспорили, кто был из них в действительности прав.

Наконец, солдаты устали и отошли в сторону, позволив Дондо вылезти из зловонной ямы. Весь в нечистотах, источающий вонь, могучий мужчина поднялся на твёрдую землю. Его трясло от гнева и негодования, от унижения.

Увидев его на ногах, недруги захохотали ещё пуще прежнего. Ничего не говоря, оружейник схватил с земли булыжник, молнией кинулся к ближайшему воину и одним ударом в лицо, не защищённое шлемом, проломил ему голову. Тут же он подскочил к следующему, пока тот не успел опомниться, и свернул ему голову.

Оставшиеся солдаты выхватили оружие, и несдобровать бы Дондо, если бы не остальные жители деревни. Из забитой и покорной скотины они превратились в жестоких хищников, мстящих со злобой и удовольствием. Схватив камни, вилы и серпы, они вступили в бой с десятком закованных в броню воинов. Многие из крестьян погибли, но ожесточение было столь велико, что на место павшего тотчас с готовностью вставал другой.