Курляндский, Александр Ефимович, кинодраматург. Один из создателей самого известного отечественного мультипликационного сериала «Ну, погоди!»
Кстати, так и не узнал чьего авторства эпиграммы неизвестного, вывешившего их в подъездах. Записал парочку:
С. П. Бабаевскому (Тому, что В романе «Кавалер Золотой Звезды» (книги 1–2, (1947–1948); и в его продолжении – романе «Свет над землёй» (кн. 1; (1949); и (кн.2; (1950); изобразил восстановление разрушенного войной колхоза и получил Сталинскую премию).
Не всякий алмаз самой чистой воды,
Не всякое золото чисто и звонко,
И твой «Кавалер Золотой Звезды»
Не стоит хвоста «Золотого теленка».
С. Я. Маршаку:
Его мы ценим в меру
За свежесть и за пыл,
Добавил славы он Шекспиру,
Но и себя не позабыл.
С. В. Михалкову:
Не только я, но и всякий скажет,
Тая в груди упрек немой,
Мы на твоем спектакле «Раки»
Шептали: «Я хочу домой».
По всем прикидкам денег на логичную обстановку квартиры не хватало. На ту, которую видел в своем воображении: основательный кабинет в старинном стиле – дуб и орех, золото и темное дерево. А салон с отделенной ширмой кроватью я намеревался обставить в стиле 21 века – металл, бамбук и стекло, много электроники, замаскированное освещение. Комната была столь большая, что закуток для спальни там вполне усматривался. Ну а кухня меня не волновала. Она уже была оборудована финской газовой плитой и шкафчиками, стены в кафеле. Остался лишь холодильник и стол с сидушками.
Глава 32. Москва, своя квартира
На новоселье пригласил Галину Брежневу.
И она согласилась придти!
Полагаю, для моих новых знакомых: писательницы Чаплиной и писательницы Гуро её визит был шоком.
Кстати о Чаплиной, с которой подружился и от которой получил постоянный пропуск в Зоопарк. Она всегда приносила в дом животных. И даже в детский дом. Птички, змейки, щенки. Вера была маленькая, щупленькая. Но когда кто-то собирался отобрать или обидеть животных, она как разъяренная кошка бросалась на защиту питомцев.
Никто не хотел с ней связываться, считали бешеной, поэтому у Веры всегда был прикроватный зоопарк.
А дальше её жизнь похожа на путь Джеральда Даррелла, автора книги “Я, моя семья и другие животные”. Если, конечно, исключить то, что Джеральд рос в семье англичан и детство провел на на острове Корфу. Джеральд не мог учиться в обычной школе – проблемы с дисциплиной, учителя считали его ленивым и глупым. Тогда мама перевела его на домашнее обучении и наняла репетиторов.
Ну а вместе с Чаплинами в Ташкенте жил мужчина, пожилой казак. Отчим, приживалец, сосед – не понятно. История умалчивает. Только вот этот человек, пока матери не было дома, избил Веру нагайкой. Возможно, это было и не раз. Вера сбежала из дома, попала в детдом. В семью она согласилась вернуться, только когда казак этот умер.
Вот и определи, где лучше жить – на Западе или в СССР…
Но прервусь, ибо мое повествование о второй жизни может перерасти в книгу про жильцев писательского кооперативы Москвы, среди которых масса людей интересных, вошедьших в историю Добавлю лишь, что ВСЕ её книги были переведены на иностранные языки. Переводили порой с переводов, не заключая соглашения.
Хотел пригласить Галину Кузьмину, с которой познакомил в «Известиях» заведующий отделом писем Паниев. Даже нашел её телефон и позвонил. С трудом вспомнила и отказалась. «Ой, у нас столько работы, здание почти разрушено, работаем в полевых условиях…».
Разозлился, пригласил самого Николая Паниева. Упомянул, что на празднике будут писательницы Гуро и Чаплина. Сработало, обещал придти. Только удивился тому, что мне (как он сказал: «гостю столицы», смягчив «варягу из провинции») удалось получить квартиру в ТАКОМ доме.
Это он еще про Брежневу не знает!
Познакомился с Эренбургом. С робостью и преклонением представился ему на аллее перед домом, сразу узнав:
– Позвольте представиться – новый жилец кооператива. Для меня событие пожать Вам руку.
– Это с чего так?
– Потому что Вы (именно так, с большой буквы и говорил) явление большее, чем блистательный писатель. Вы не только поэт, журналист, оратор и трибун, но вы еще и стойкий борец за мир, и самоотверженный защитник культуры…
– Давно мне дифирамбы столь сладко не пели.
– Да я и журналистом стал, учась на ваших статьях…
Кстати, много ли журналистов военной годины могли похвастаться тем, что сам Адольф Гитлер лично распорядился поймать и повесить Эренбурга, объявив его в январе 1945 года злейшим врагом Германии. Нацистская пропаганда дала Эренбургу прозвище «Домашний еврей Сталина».
Я смотрел на этого породистого и сильного, несмотря на возраст, человека, которому люди России обязаны знакомством с множеством «забытых» имен, способствовал публикациям как забытых (М. И. Цветаева, О. Э. Мандельштам, И. Э. Бабель), так и молодых авторов (Б. А. Слуцкий, С. П. Гудзенко). Пропагандировал новое западное искусство (П. Сезанн, О. Ренуар, Э. Мане, П. Пикассо).
И невольно всплыло в памяти его, мной любимое, стихотворение. И я прочитал его полностью, наблюдая как расширяются его глаза в недоумении, а потом подумал – а вдруг он его еще не написал:
Я помню, давно уже я уловил,
Что Вы среди нас неживая.
И только за это я Вас полюбил,
Последней любовью сгорая.
За то, что Вы любите дальние сны
И чистые белые розы.
За то, что Вам, знаю, навек суждены
По-детски наивные грезы.
За то, что в дыханье волнистых волос
Мне слышится призрачный ладан.
За то, что Ваш странно нездешний вопрос
Не может быть мною разгадан.
За то, что цветы, умирая, горят,
За то, что Вы скоро умрете,
За то, что творите Ваш страшный обряд
И это любовью зовете.
– Не скрою, удивили! – сказал Илья Григорьевич. Если вы еще и языки знаете, то у вас есть будущее. Хотя, сразу скажу, не полное по причине национальности.
– Языки я, конечно, знаю. Штук пять (похвастался) и еще буду учить. А вот насчет будущего… ну не всегда же будет у власти одна партия, со временем изменится костная политическая система, экономика к этому неизбежно подтолкнет.
– Ну, ну, – поднял он руку, – только не надо о политике. Нет более грязной темы для России. Вот в войну писал я хотел писать о любви, а писал другое:
Было много светлых комнат,
А теперь темно,
Потому что может бомба
Залететь в окно.
Но на крыше три зенитки…
Он кашляну, а я продолжал, балдея от удовольствия общения:
– И большой снаряд,
А шары на тонкой нитке
Выстроились в ряд.
Спи, мой мальчик, спи, любимец…
