– Б-г испытывает свой народ, – тихо ответил Беньямин и, опустив голову, молча, едва переставляя ноги, поплёлся дальше, опираясь на плечо Боруха.

Во дворе еврейской больницы лежали погибшие. Их было много, вид их страшен; разбитые окровавленные головы и лица, чудовищные рваные раны на телах, нанесённые крючьями и палками, свидетельствовали о безжалостной резне, произошедшей накануне.

До гостиницы они добрели только днём. Иосиф и Ривка всю ночь не спали. Никто не произнёс ни слова, только Ривка упала на кровать и завыла на одной тонкой пронзительной ноте.

Иосиф подошёл к брату и тихо проговорил: «Завтра я пойду с тобой». Они обнялись, и тут Иосиф не выдержал. Маленькая слеза, показавшаяся в уголке его глаза, прорвала плотину, и братья, уткнувшись другу в плечи, неумело зарыдали.

Через две недели от имени «Союза еврейских писателей» было выпущено воззвание, призывающее к созданию отрядов еврейской самообороны во всех общинах, которым угрожали погромы.

За Субботней трапезой Борух сказал отцу: «Я буду сражаться. Где был твой Б-г, когда нас убивали? Он не испытывает нас, его просто нет. А если есть, то будь он проклят!» Встал из-за стола и вышел. Вслед за ним поднялись Иосиф и Ривка. Земля не разверзлась, а рав Беньямин остался за столом в одиночестве.

Ещё через три дня Борух тайком от отца взял брата на собрание своей дружины. И когда через несколько месяцев после кишинёвской резни состоялся еврейский погром в старинном белорусском городе Гомеле, братья вместе с другими добровольцами поехали туда.

Погром в Гомеле не застал евреев врасплох. Бунд и партия По‘алей Цион[27] извлекли должный урок из кишинёвских событий и приняли беспрецедентное решение: организовать вооружённое сопротивление, способное в случае погрома защитить жизнь и честь общины. На этот призыв откликнулись сотни молодых людей, среди которых были Борух и Иосиф.

Борух вскоре вступил в Бунд. Один из девизов Бунда звучал так: «Там, где мы живём – там наша страна». Другими важнейшими своими принципами союз провозгласил социализм и свободу от религии. Многие бундовцы, и Борух в том числе, продолжали принимать участие в еврейской самообороне. На пожертвованные американскими евреями деньги закупалось оружие. И однажды Иосиф обнаружил в доме за старым буфетом несколько револьверов.

Братья с самого начала договорились, что их дела ни при каких обстоятельствах не должны касаться отца и сестры. Отец их рав Беньямин, оправившись несколько после чудовищной гибели жены, стал поговаривать об отъезде в Палестину, благо появилась такая возможность. Сопротивление казалось ему делом бессмысленным и тупиковым. Иосиф прислушивался к отцу. Несмотря на молодость, ему борьба российских евреев за свои права в России казалось делом безнадёжным – в отличие от сионистских идей По‘алей Цион.

Хранение оружия в родительском доме было сродни самоубийству. Ясно понимая серьёзность угрозы для всей семьи, Иосиф бросился к Боруху. Гнев и страх застили глаза – и, забыв о всякой осторожности, он много чего наговорил брату, да ещё в присутствии своего старшего товарища из По‘алей Цион. В тот раз они с Борухом капитально разругались, и Иосиф обидно обозвал брата «смазкой для колёс русской революции». Так или иначе, тот обещал оружие из дома забрать в течение двух дней.

Но не успел – нагрянула полиция с обыском, Боруха увели. Ну а дальше как водится: суд, тюрьма, Сибирь.

Вся эта история имела скверный запах, и у Боруха были все основания думать, что брат его предал. Хотя, конечно, его одолевали сомнения – он не мог поверить, что Иося, его родной младшенький, такой же убеждённый социалист, как и он сам, мог так с ним поступить.

Иосиф писал Боруху. Тот не отвечал. Через знакомых до Иосифа дошли слухи, что брат считает его виновным и предателем. Он поехал в Москву на свидание, чтобы объясниться. Борух вышел к нему, дал пощёчину и обозвал Каином. Он не стал слушать ни объяснений, ни клятв.

Иосиф силился понять, кто мог донести на них? Единственным свидетелем их разговора был Герш Малкин, который, как и все в По‘алей Цион, недолюбливал бундовцев и считал, что они ведут евреев в направлении, противоположном их интересам и опасном. Поэтому он просто нанёс дружеский визит в Охранное отделение и поделился информацией.

Через две недели Герш Малкин был найден застреленным на конспиративной квартире. Борух так и не узнал о казни предателя. С братом они расстались навсегда. Врагами.

Уже совсем скоро пути Бунда и По‘алей Цион так же разойдутся окончательно. Они и до этого жёстко соперничали между собой за, как сказали бы политтехнологи, электоральную базу. И, видимо, в запале идеологической борьбы, считали, что все средства хороши. Даже в отношении соплеменников.

Вскоре раввин Беньямин Эттингер с младшим сыном Иосифом уехали на землю предков. Правильно будет сказать, что Иосиф увёз отца на Святую Землю. Потому что после того, как его сестра Ривка сбежала с русским купцом и поменяла имя на Розу, а Борух был сослан, ничто не удерживало Рава Беньямина в России.

Никогда ни одна страна в мире не давала евреям чувства безопасности и своей земли, везде они были неприкаянными, изгоями. Иосиф остро ощущал эту оторванность от корней и после постигшей семью катастрофы всей душой стремился в Палестину. Он хотел строить свою страну на своей земле. Судьба Иосифа сложилась так, что ему пришлось защищать свою ещё не созданную отчизну. Вся его жизнь была служением национальной сионистской идее.

Многие участники самообороны из Гомеля, так же как и семья Эттингеров, вернее то, что от неё осталось, переселились в Эрец-Исраэль, где в 1907 году учредили тайное общество «Бар-Гиора», на базе которого в 1909 году была создана ассоциация Ха-Шомер – Хагана, прообраз Армии обороны Израиля.

Борух в это время отбывал ссылку в Сибири. Он никогда больше не встречался ни с кем из своей семьи.

В ссылке он разорвал с Бундом и примкнул к социал-демократам, к их большевистскому крылу. Его душа жаждала мести. Око за око. По ночам ему снилось окровавленное тело матери, и он просыпался в ярости от своего бессилия. У него давно был составлен расстрельный список, который возглавлял помазанник Божий. Список был длинный. Однако до одного из главных подстрекателей погрома Борух дотянуться не смог. Божественное правосудие его опередило. Крушеван умер в 1909 году в 49 лет, по числу убитых в погроме евреев.

После октябрьского путча Борух получил возможность поквитаться. Его как боевого и проверенного товарища определили на работу в ЧК. Он женился на таком же боевом и проверенном товарище из рабочих, взял фамилию жены. Стал называться Коньковым. А в 1925 году у них родился замечательный сын.

Борух, возможно, и рад был бы что-нибудь узнать об отце и сестре, но время не располагало к поддержанию родственных связей.

Моше размышлял. Он только что выслушал доклад своего агента, и у него не осталось сомнений в том, что Ева снова встречается с Коньковым. Что ж, едва затеплившаяся надежда снова рухнула, и Моше опять остро почувствовал свою неприкаянность в этом мире. Один на один со своей болью. Всё вернулось на исходную позицию. И хотя первый его порыв был разбить мобильный, он быстро взял себя в руки. По крайней мере так ему казалось. Всё закономерно. Именно это и происходит, если забываешь азы и позволяешь себе непрофессионализм. Моше совершенно не считал, что все бабы суки, он прекрасно помнил Евины слова о том, что она любит Конькова. Непонятно только, как он сам мог так расслабиться и разрешить чувствам взять верх. Ну хорошо. По крайней мере теперь можно без зазрения совести эту ситуацию использовать.

А использовать её придётся, потому что Моше также узнал, чем закончился суд над Коньковым: Нордическим удалось сменить судью, старая проверенная взяла самоотвод, а новая, купленная с потрохами, дала всего полтора года условно. Никакого реального срока, и Коньков вернулся директором на свой «Вулкан».