Лишь с 1987 года, на гребне «перестройки», в советской официальной идеологии аморфный термин «культ личности Сталина», мало что дающий для понимания трагедии большевизма и советского народа, был заменен термином «сталинизм», впервые выдвинутым левой оппозицией 30-х годов. Восстановление исторической правды открыло возможность реконструкции логической цепи ошибок и преступлений сталинизма и раскрытия подлинно социалистической альтернативы исторически сложившемуся течению событий. Но уже с 1989 г. критика сталинизма сменилась реставрацией (хотя и с обратным, негативным знаком) основного тезиса сталинской пропаганды: «Сталин – верный продолжатель дела Ленина и Октябрьской революции». Место прежних мифов заняли не менее произвольные и фантастические мифы и исторические деформации.
Наряду с этим продолжалась реконструкция реальных политических процессов, происходивших в 20—30-е гг. в партии и в стране, чему способствовал анализ недавно обнародованных архивных документов, позволяющих полнее представить деятельность антисталинских оппозиций в 30-е гг., показавший, что вместе с новыми оппозиционными группами Сырцова – Ломинадзе, Рютина – Каюрова и др. в СССР продолжала действовать левая оппозиция, остававшаяся наиболее массовым политическим движением, противостоявшим сталинизму. Работы оппозиционеров, не капитулировавших и не сломленных тоталитарным режимом, неведомыми для сталинских сыскных органов путями переправлялись к Троцкому и публиковались на страницах «Бюллетеня оппозиции».
Вопреки Волкогонову, утверждающему, что у троцкистской оппозиции не было четкой программы, автор Роговин, к которому вновь обращаюсь, считает, что коммунистическое оппозиционное подполье обладало альтернативной сталинизму программой по всем вопросам мирового революционного движения и социалистического строительства в СССР. Именно все возрастающий страх, связанный с потенциальным усилением влияния этого движения в партии и стране, объяснял непрерывно ожесточавшуюся свирепость сталинской репрессивной машины по отношению к «троцкистам».
Октябрьская революция 1917 г. в России была, несомненно, самым важным событием XX века, и никакие сталинские репрессии не могли помешать, а только на время дискредитировали ее. Революция проходила в самом большом государстве мира, с населением более 165 млн человек, территориально в три раза большем, чем США, и большем, чем Индия и Китай вместе взятые. Она привела Ленина и большевиков к власти, уничтожив возможность сделать Россию демократической страной западной модели. Под властью Сталина политическая система, создавшая «Красный Октябрь», превратилась во всемогущую, репрессивную, авторитарную диктатуру. Нужно помнить, что революция изначально была экспериментом эгалитарного социализма, потрясавшего спокойствие Европы с 1918 г. до 1920-х гг., сохраняя опасность появления в ней, и не только в ней, нового «Красного Октября». Это в значительной мере способствовало в 1933 г. захвату власти Гитлером, обещавшим разрушить СССР, большевизм и всемирное еврейство раз и навсегда, прокладывая дорогу ко Второй мировой войне. После победы союзников сталинская советская система распространилась на центральную и восточную Европу. Страх разрастания коммунизма привел к холодной войне между Востоком и Западом, закончившейся развалом СССР.
Однако революционные преобразования в России стали фактом, и их последствием явилось огромное положительное влияние на мировое социал-демократическое движение, результаты которого не только выражались в активизации и консолидации новых мировых идеологических концепций, но и в переходе к «мировым реформам» и социальной перестройке капитализма из-за страха капиталистических правительств перед усиливающимся движением рабочего класса за свои права. Усилилось национально-освободительное движение в колониальных странах за их освобождение от гнета империалистических государств, за получение независимости.
Уже в 30-е годы обнаружилось, что Октябрьская революция объективно принесла больше прав и свобод трудящимся передовых капиталистических стран, чем народам СССР. Оказавшись перед лицом социализма с его социальным вызовом, правящие круги буржуазно-демократических государств были вынуждены пойти на немалые уступки трудящимся своих стран, а впоследствии и колониальным народам, изменившим существенно всю капиталистическую систему. Многие политологи считают, что если на другой день после Октября не свершилась мировая революция, ожидаемая народами, измученными мировой и гражданской войнами и разрухой, то совершилась мировая реформа, и это было побочным результатом неслыханных жертв, принесенных народами России для общего дела социализма.
Начало этой «мировой реформы», или социальной перестройки капитализма, относится к середине 30-х годов, когда в ряде крупнейших капиталистических стран было введено прогрессивное социальное законодательство (законы о социальном страховании, платных отпусках, правах профсоюзов, государственной помощи безработным, «справедливом» найме рабочей силы и т. д.) и существенно расширилось государственное регулирование экономики с использованием плановых начал. В одних странах (например, во Франции) эти реформы были вызваны революционными выступлениями рабочего класса, в других (прежде всего в США) они стали результатом гибкой и предусмотрительной политики буржуазных правительств, их стремления предотвратить социальный взрыв, грозящий потрясением и ломкой господствующей системы. Но во всех случаях такие реформы означали внедрение некоторых социалистических принципов при сохранении экономических основ капиталистического строя.
Внимательное прочтение сталинских речей и статей той поры свидетельствует, что, инспирируя все новые политические кампании против «контрреволюционного троцкизма», Сталин, однако, внимательно изучал новые работы Троцкого и использовал их идеи в своей практической политике. Например, выход из периода «экономической чрезвычайщины» был достигнут в результате переориентации внутренней политики на осуществление мер, настойчиво предлагавшихся Троцким в годы первой пятилетки с установлением более низких и реалистических заданий для второго пятилетнего плана. В не меньшей степени идеи Троцкого оказали влияние на внешнеполитический курс Сталина, отказавшегося от трактовки социал-демократии как «социал-фашизма» и ориентировавшего советскую дипломатию и Коминтерн на установление широких антифашистских союзов. «Когда речь шла о безопасности собственного правления, Сталин с готовностью прислушивался к совету своего противника, хотя часто с запозданием и всегда в своей грубой и извращенной манере»[159].
Эта извращенная форма реализации даже правильных идей вытекала из того, что Сталин в вопросах большой политики неизменно оставался грубым прагматиком и эмпириком, неспособным к глубоким научным обобщениям и теоретическому предвидению. Как неоднократно подчеркивал Троцкий, Сталин никогда не обладал сколько-нибудь четким стратегическим планом и умением предвидеть даже ближайшие последствия своей политики; он никогда не исходил в выработке своей тактики из теории и стратегии, а, наоборот, приспосабливал теорию и стратегию к потребностям тактики, изменяя свой политический курс лишь под давлением явных трудностей, возникающих на пути своей политической практики, в большей степени порожденной его бессистемной и необоснованной политикой.
Об отсутствии у Сталина политической дальновидности писал и Ф. Раскольников: «Предпринимая какой-нибудь шаг, он не в состоянии взвесить его последствий. Он апостериорен. Он не предусматривает события и не руководит стихией, как Ленин, а плетется в хвосте событий, плывет по течению»[160]. Эта сталинская практика мышления не была улучшена ни им самим, ни его ближайшим окружением, из которого Сталин с конца 20-х годов последовательно изгонял самостоятельно мыслящих людей, предпочитая оставлять самоучек, способных лишь к беспрекословному повиновению его власти, распространив свои репрессии и на 30-е годы.
