А главное – каждый год на Ивинском разливе случалось что-нибудь необычайное или очень интересное… Но об этом – в следующих рассказах…

Виктор (Бусик), Рита, Марк, Дина, Борис (Жорик) – Подведение итогов соревнования

В устье Муромли

«Дикая» рыба, спасшая компанию от рубленных рыжичков…

Автор, Л. Власов, Марк – второй поход на Муромлю, весна.

Стоянка в устье Муромли

Трофеи…

Ивинская церковь издали

и вблизи

Мыс «Ленинградский»

В разливе…

Вообще-то, уже можно было считать, что охота удалась. Мы приехали сюда втроём, и для нас распахнул свои просторы Ивинский разлив. Я, мой приятель Леонид Власов по прозвищу «ушастый» и наш летний шеф, начальник детского турлагеря, а на охоте просто приятель – Игорь Чаплыгин, спустились по реке Ивине на лодке, которую предоставил нам знакомый из посёлка Ладва. Мы даже привезли с собой лодочный мотор «Стрела» мощностью аж в пять лошадиных сил, что по тем временам было не так уж мало. Но он больше чихал и капризничал, чем работал. Да, в прочем, оказался и не нужен. Полноводная весной Ивина стремительно пронесла нас по своим закрытым большой водой порогам и «выплюнула» в разлив. А тут уж нам и вовсе не захотелось нарушать первозданную тишину, слишком громко моторчик тарахтел. Лёд на водохранилище ещё не сошёл, и лодки со Свири пройти не могли. Мы оказались на разливе совсем одни, но это нас нисколько не огорчало.

Охотничьи удачи начались сразу. Уже к концу второго дня с помощью манка и резиновых утиных чучел я «собрал» хороший набор селезней, в котором были: кряковый, чирки – трескунок и свистунок, гоголь, шилохвость и даже редкий для этих мест гость – красавец широконос, которого за яркую окраску зовут на Ильмене факелом. Мои компаньоны довольствовались кряковыми и чирками, которых в этом году было особенно много. Развешивая в тени, под навесом лап огромной ели, которую мы называли «деревом смерти», зеленоголовых, со светлым ошейником птиц, Игорь, обращаясь ко мне, шутил:

– Королевская дичь, не то, что твои гоголи-моголи. Лишь не было среди наших трофеев пока только гусей, хотя мы их видели уже неоднократно. Но только всё где-то далеко, в стороне Муромли, куда плыть по лабиринту проток надо не иене трёх часов, а там, может быть, ещё и лёд.

Хотя, что там скрывать, один переходный от уток к гусям экземпляр, и именно у меня, всё-таки был. Я им очень гордился, потому что такую птицу стрелял и держал в руках впервые. Небольшая стайка их налетела на меня поутру, в то время, когда, «отстреливаясь» от чирков, я держал в правом стволе семёрку, и при виде этих довольно больших птиц перезаряжаться было уже поздно. Это теперь, постреляв за свою жизнь немало гусей, я знаю, что даже семёркой на небольшом расстоянии можно свалить самого крупного и крепкого на рану гуся гуменника, а тогда… Тогда, чтобы не делать подранков, я ударил только из левого ствола, где дробь была покрупней, по крайней, самой ближней птице. И она упала. Трофей оказался побольше кряквы, разнообразной и очень красивой окраски. По бордовому пятну у основания шеи я понял, что это краснозобая казарка. И теперь, после таких результатов, у нас были все основания говорить, сидя у костра, что охота уже удалась. А впереди было ещё два дня, по-весеннему длинных и сулящих перспективы удачной охоты…

Место, где я ещё в первый день оборудовал скрадок, было, бесспорно, удачным. Подтверждение тому – мои прекрасные трофеи. И всё-таки мне хотелось его поменять. Такой уж мы, охотники, неугомонный народ. Всегда кажется, что стоит забраться вот туда, – за тот мысок, за тот лесок…Игорь, шутя, называл это желанием «пробиться в угол». И тогда уж там!.. И я, слоняясь днём по плывунам и подыскивая себе такое место, кажется, кое-что нашёл. Совсем недалеко, в полукилометре, обнаружился довольно большой плёс, образовавшийся, видимо, недавно. Я точно помнил, что прошлой осенью здесь находилась большая сплошная сплавина, на которой собирали клюкву. От этого озерца в три стороны отходили протоки, достаточные по ширине для того, чтобы прошла лодка. По краю одной из них я и пришёл сюда. Всё это выглядело, как площадь с разбегающимися от неё улицами. А посредине, словно по заказу, красовался маленький сплавинный островок с корнем выворотком и ивовым кустом. Я сразу представил – немного веток, охапка сухого камыша, полчаса работы и будет готов шалаш. И берега у озерка были, что надо, – с извилистой кромкой, мелким кустарником и рыжей щёткой сухого прошлогоднего тростника. В одном месте, под берегом, из воды торчало несколько мелких островков-кочек, на которые любят выбираться утки для отдыха и туалета. Мне показалось, что я разглядел издалека мелкие пёрышки и пушинки на воде. Ну, чем не место для утиной присады?!

Сюда, на центральный островок, перед зорькой и высадили меня ребята вместе с охапкой «строительного материала».

– Неплохой насест ты выбрал, – как-то мрачно пошутил Ушастый, – Если в темноте заблудимся и тебя не найдём, то уж не обессудь. Ночь короткая, перекукуешь, а утром пойдём мимо на зорьку, подберём.

– Не промахнись, Асунта, – весело добавил Чаплыгин, – Догонять подранков тебе будет несподручно. И, гнусно хихикая, они удалились по одной из проток.

Некоторое время ещё слышны были их голоса, скрип вёсел, плеск воды. Потом всё стихло, и я остался один. Не могу сказать, что я люблю одиночество. Конечно, бывают ситуации, когда непременно надо побыть одному, что-то решить, обдумать, или просто остаться с собой наедине. Например, в лесу – на глухарином току или когда собираешь грибы. Но сейчас… Осторожно прошёлся по пружинящему под ногами мху. Сплавина не рвалась и не тонула. Это хорошо, значит сидит на пнях или корнях. Всего метров пять в ширину и чуть больше в длину. Не к месту вспомнились слова бардовской песни: «Кругом тайга, одна тайга, а мы посередине». Ну, а я – посреди воды. На сегодняшний вечер это моя крепость, мой сторожевой пост. И я выбрал себе его сам.

Единственное удобное и сухое место для сидения – это вывороток. К нему и надо пристраивать шалаш. С увлечением занялся работой. А солнце уже низко и садится в тучи, – это уже плохо, зорька будет короткой и тёмной.

Я давно заметил, что на больших водоёмах, где гнездится или останавливается на какое-то время перелётная птица, перед вечерней зарёй наступает час тишины. Вот, вроде, ещё недавно видел то там, то тут перелетающие парочки и мелкие стайки уток, в одной стороне призывно кричала крякуха, в другой – перекликались чирки. И вдруг, – отбой! Будто кто-то строгий и требовательный отдал приказ, по которому все затихли и смолкли. Бывает, что в это время затихает даже ветер, морщивший весь день воду. И в полной тишине наступит закат. Исчезнут тени. Небо на закате окрасится в бледно-розовые тона, чётко обозначатся кромки облаков. Свет зари упадёт на застывшую воду, какое-то время на ней будут отчётливо видны: каждая коряжка, каждый листик и стебелёк старого камыша. Но потом начнёт темнеть. Погаснут краски, всё станет голубовато-серым.