У каждого лесного скитальца своя манера разводить костры, своя любимая растопка. Обобщив их опыт, учёные «костроведы» написали умные книги, специальные учебные пособия для начинающих туристов, молодых неопытных геологов и работников лесного хозяйства. Типам костров дали звучные названия: «пионерский», «шалаш», «звёздочка», «нодья». Хотя последнее они позаимствовали у таёжных охотников, коих я считаю самыми крупными специалистами по лесным кострам. В этих самых книжках есть всё: и как спички сохранить сухими, и как костёр разжечь под проливным дождём, и как погасить его перед уходом. Только, наверное, изданы они очень малым тиражом и не доходят до основной массы костровых поджигателей. Не потому ли у нас так много лесных неожиданных пожаров?

Сами костры такие же разные, как люди. Бывают «капризули», которые долго не хотят разгораться, пыхтят сырым дымом, стреляют угольками и, когда их разозлённые хозяева отправляются на поиски более сухих дров, вдруг весело и буйно разгораются, прожигают днища выкипевших котелков или пережигают тонкие рогульки, и котлы с варевом падают в огонь. Есть коварные. Эти, прогорая, делают вид, что погасли совсем. А когда введённые в заблуждение, не очень опытные их временные владельцы со спокойной совестью их покидают, то даже от маленького ветерка те разгораются снова, и от них, как правило, и начинаются лесные пожары. По сезонам костры тоже различаются. Самые опасные, конечно, летние. За ними – глаз, да глаз. Щедрое солнце высушило весь лесной хлам, достаточно искры унесённой ветром из костра и… беда! А то ещё – жар хорошего, долгого огня иссушит всё под собой, подожжёт пронизывающие землю на большие расстояния корни деревьев или пласт старого торфяника, и пойдёт тлеющий, невидимый глазу огонёк в сторону от костра под влажным верхним слоем почвы, чтобы через какое-то время, иногда далеко, выйти на поверхность ярким, жадным пламенем.

Осенние костры ленивы. Всё везде влажное: и воздух, и лесной сухостой. Дрова в осеннем костре горят спокойно и надёжно, Таким кострам можно доверить даже манную кашу. Зато зимой с костром всегда проблемы. Его и разжечь-то нелегко. Надо или яму в снегу копать до земли, или плот из брёвен выкладывать. Муторное это дело. Только туристы-молодцы и с этой задаче справились. Подвесят между деревьев эдакий небольшой гамачок из стальной мелкоячеистой сетки, а над ним – тросик с подвешенными к нему котелками. Нашвыряют на сетку сухих смолёвых сучьев, да пару спиртовых таблеток на разжогу – и костёр готов! А суп из концентратов долго ли сварить? И гасить просто – вытряхнул угли на снег, а сетку скатал и убрал в рюкзак.

Я считаю, что самые непредсказуемые – весенние костры. Они, как шаловливые дети, то убегут куда-нибудь, то спрячутся. У меня все неприятности с кострами бывали только весной. Ведь что получается? Сойдёт снег, и интенсивное солнце быстро высушит прошлогоднюю траву, мох, опавшую листву – всё это так славно горит! Вниз, в глубину, огню не пробиться, – там ещё сыро, а иногда и лёд, вот и старается твой костерок убежать в любую сторону. Перемахнёт стрельнувшим угольком через расчищенное от сухой ветоши место, и – побежал крошечный, как пламя свечи, огонёк с травинки на хвоинку, с хвоинки на сухой прутик… Тут клочок ягеля поджёг, там – бородатую от лишайника сухую нижнюю еловую ветку. Быстро бежит огонь, подгоняемый сквознячком, что любит весной над землёй гулять. Не сразу и заметишь его. Огонёк на солнце бесцветный, и дыма почти нет. Добежит до упавшего в сухую траву шерстяного носка, который был плохо повешен на просушку, и давай его грызть. А ты сидишь босиком у костерка – хорошо! Ждёшь, когда чай закипит, и невдомек тебе, с чего бы это палёной шерстью запахло. Портянки у меня горели и другие разбросанные впопыхах вещи. Однажды чуть сапога не лишился. Прогорела солидная дыра, к счастью – выше пятки. Хорошо, что был последний день охоты, и лейкопластырь вожу всегда с собой в походной аптечке. Заклеил прореху крест накрест в несколько слоёв, да так до самого дома и добрался. Сапог, конечно, пришлось потом выкинуть. Зато другой к следующей паре запасным остался…

Самый печальный в моей памяти случай произошёл, слава Богу, не со мной. Охотились мы с Борисычем в тот год славно, весной, на той же Ивине. Нагрузились солидно дичинкой, да рыбкой, а чтобы плечи поменьше рюкзаками терзать, решили подняться по реке на сколько сможем. Договорённость такая с хозяином лодки была, ему же потом вниз по реке меньше пёхать.

Движемся помаленьку. Где потише – на вёслах, в порожках – то на шестах, то верёвкой тянем, умаялись. День чудесный, солнышко припекает, смотрим, – по правому берегу, где тропа, два человека нам навстречу. Одеты по походному, но ни ружей, ни рюкзаков. А мы как раз пошабашить решили, дальше чуть ли не сплошь участок с порогами пойдёт. Так уж лучше пешком. Только причалили, и они к нам. Молодые такие, весёлые. Вот, говорят, вас нам Бог послал, и подают записку от хозяина лодки, чтобы её им передать. Ну, а нам так и всё равно. Они, оказывается, нас издалека на прямом участке реки в бинокль разглядели и вышли навстречу от костра, где привал устроили, нас встречать. Поэтому и без всего. Уселись все на сухом месте, на солнышке, отдыхаем, покуриваем. Они, конечно, с расспросами – что, где, да как? Мы, не спеша, отвечаем. Как выяснилось, они москвичи, их вообще-то четверо, но двое поотстали. Один ногу подвернул, идёт тяжело, а второй его страхует. Эти двое вышли вперёд, затабориться и что-нибудь поесть сварить, пока отставшие подойдут. Только костёр развели, нас увидели. На радостях всё бросили, и к нам навстречу.

Сидим мы так, болтаем и вдруг – выстрел, негромкий такой. Один из них и говорит:

– Во, неужто наши так быстро? А второй:

– Не может быть, да и выстрел странный, как из «мелкашки», а у наших её нет… В это время опять щёлкнуло, потом два раза подряд, и ещё, и ещё…

Подхватились тут они оба и бегом. Мы за ними следом. Ещё издали видим: полыхает поляна, и где-то в середине огня опять стрельнуло. Сломали по еловой ветке и все вместе давай огонь сбивать. Уже видно – рюкзак горит. Один москвич к нему пробился, сбил пламя, потянул за уцелевшую лямку, из рюкзака какие-то горящие пакеты посыпались, запахло чем-то вкусным. Оттащил, бросился опять к огню, вернулся с ружьём. До него не достало, повешено было на сучок, где повыше.

Ну, сбили мы, конечно, огонь, затоптали. Да не очень сильный он и был, – так – трава горела, да мелкий лесной хлам. А бед наделало много. Стали считать потери. От рюкзака, почитай, только спинка с лямками осталась, патронташ двухрядный – богатый, кожаный – почти весь сгорел, в нём патроны и стреляли. Запасные в жестяной коробке были, до тех огонь не добрался. Горел же рюкзак хорошо потому, что килограммовая пачка рафинада занялась, да жирный кусок копчёной корейки. От него-то и пахло вкусно. Безрукавка-дублёнка съёжилась вся, ещё какие-то вещи запасные пострадали. А фляга солдатская со спиртом хоть и раздулась, но выдержала. Тут мы из неё по стопке и приняли за то, что ружьё и главный запас патронов уцелел, ружьё-то дорогое было, «породистое». Закусили поджаренной корейкой. Пока хозяин рюкзака убытки разглядывал, на него смотреть страшно было: он то бледнел, то краснел, всё пытался растянуть скукожившуюся безрукавку, – тоже, видать, красивая была, хорошей выделки. Остатки патронташа в сердцах в реку забросил. А стопку принял – отошёл, что-то говорить начал. И вдруг, он улыбнулся, да так это нам с хитрецой:

– А ведь в чём-то я и выгадал, на плечи-то теперь ничего давить не будет!.. Да ещё и подмигнул. И тут мы все – сначала как-то неуверенно, робко, а потом, глядя друг на друга, уж и вовсе до ушей – заулыбались.